Наконец оно проснулось и весьма, пока моя душа – и она в том числе – освобождалась от остатков сна.

Довольно долгое время она разделяет конфузливые чувства моего животного; но она все еще в скрепах ночи и сна; и эти скрепы, как ей кажется, трансформируются в вуали, лимоны и индийские покрывала.

Моя бедная душа как бы запакетирована во все эти причиндалы, и бог сна, чтобы удержать ее еще сильнее в своей власти, добавляет сюда еще завитки белокурых волос в беспорядке, рубиновые заколки, жемчужные ожерелья: мое истинное сочувствие тому, кто видит, как она бьется в этих тенетах.

Возбуждение благородной моей части добавляется моему животному и это в свою очередь мощно возбуждается в самой моей душе. Я целиком впадаю в состояние, которое трудно описать, пока наконец моя душа, то ли в силу мудрости, то ли в силу случая, находит способ избавиться от вуали, которая ее душит.

Я не знаю, отыскала ли она отдушину или же она просто вознамерилась разбудиться, что более натурально; остается фактом, что она нашла выход из лабиринта.

Косички в беспорядке были на своем месте; но это не было более препятствием, это было скорее средством; моя душа ухватилась за эти косички, как тонущий человек хватается за траву на берегу; но жемчужное колье разорвалось во время процедуры, и жемчужины, попадав с нити, покатились по софе, и оттуда на зеркальную подставку мадам де Хоткастль.

Ибо моя душа по какому-то чудачеству, которому трудно приискать резон, вообразила будто бы она у этой дамы у себя дома: большой букет фиалок упал на землю, и пробудившись от этого, душа сразу пришла в себя, обретя сразу и разум и чувство реальности.

Как можно вообразить, она сильно не одобрила всего, что произошло в ее отсутствие; и вот вам диалог, который составит сюжет следующей главы.

Никогда еще моя душа не была так плохо принята. Упреки, которые она намеревалась сделать в этот критический момент, расстроили все дело: это был бунт, формальное восстание.

"Что это однако! сказала моя душа, это таким то образом, во время моего отсутствия вместо того, чтобы восстановить ваши силы спокойным сном и сделать вас более подходящим для выполнения моих приказов, вы вознамерились в наглую (термин был несколько сильноват) предаться увлечению, которого моя воля не санкционировала?"

Мало привыкшее к этому высокомерному тону, животное впало в гнев.

– Пристало ли вам, мадам (чтобы отдалить от дискуссии всякую идею фамильярности), пристало ли вам принимать вид достоинства и добродетели?

О! не девиациям ли вашего воображения и ваших экстравагантных идей я обязана тому, что вам не нравится во мне? Почему вас не было там?

Почему вы присвоили себе право наслаждается без меня, в частых путешествиях, которые вы совершаете в полном одиночестве? Разве я когда не одобряла ваших посиделок в эмпиреях и на Елисейских полях, ваших бесед с интеллектуалами, ваших глубоких спекуляций (как видите, немного насмешек), ваших замков в Испании, ваших великолепных систем?

И я что, не имею права, когда меня так осаждают, наслаждаться дарами, которые мне ниспослала природа и удовольствиями, которые она мне предоставила?

Моя душа, удивленная такой живостью и элоквенцией, на знала, что ответить. Чтобы снять напряжение, она начала набрасывать вуаль доброжелательности на упреки, которые она только что себе позволила; и чтобы не делать вида, будто она первая подает шаг к примирению, она вообразила, что таким образом она действует по нужным церемониям.

– Мадам, – сказала она в свою очередь с наигранной сердечностью. (Если читатель нашел это слово неуместным при обращении к своей душе, что скажет он сейчас, если он только соизволит вспомнить предмет спора? Моя душа не чувствует совершенно неуместности этой манеры разговора, настолько страсть затемняет ее рассудок).

– Мадам, – итак сказала она. – Я вас уверяю, что ничто не доставляет мне столько удовольствия, как видеть вас наслаждающейся всеми радостями, к которым восприимчива ваша натура, даже если я их и не разделяю, если только эти удовольствия для вас не вредны и они не нарушат гармонии, которая..

На этом месте моя душа была резко прервана:

– Нет, нет, я не возражаю против вашей предполагаемой доброжелательности: вынужденное местопребывание, которым является эта комната, где мы путешествуем; полученная мною рана, которая едва меня не разрушила, и которая все еще кровоточит – все это не всего лишь плод вашей преувеличенной гордости и ваших варварских предрассудков?

Мое добродушие и даже само мое существование, похоже, умножаются на ноль, когда ваши страсти вас увлекают, и вы делаете вид, что интересуетесь мной и ваши упреки продиктованы вашей дружбой?

Моя душа отлично видела, что она играет не лучшую роль в этой оказии. Она начинала между тем замечать, что ярость диспута уводила его от его причины, и, воспользовавшись обстоятельствами, переменила тему:

– Изготовить кофе, – сказала она вошедшему в комнату Жанетти, и так как шум чашек поглотил все внимание инсургента, животное в момент забыло об остальном.

Вот таким образом, показывая погремушки детям, заставляют их забыть о вредоносных фруктах, которых они требуют стуча ногами.

Я немного задремал, пока грелась вода. Я наслаждался этим замечательным удовольствием, о котором я говорил моим читателям и которое испытывают когда понимают себя спящим.

Приятный шумок, который производил Жанетти, стукая кофейными принадлежностями о каминную полку, заставлял вибрировать все мои чувствительные фибры, как щипанье струн арфы отдается в октавах.

Наконец я увидел нечто вроде тени возле себя и открыл глаза: это был Жанетти. Блин! какой парфюм! какой приятный сюрприз! Кафе! сливки! пирамида поджаренного хлеба!

Читатель, давай пообедаем вместе.

Какое неслыханное богатство радостей подготовила добрая природа людям, чье сердце умеет радоваться! и какое разнообразие этих радостей!

Кто мог бы посчитать ее бесчисленные нюансы в различных индивидах и у разных жизненных возрастов? Спутанные воспоминания этих моего детства все еще заставляют меня трепыхаться.

Смогу ли я попытаться их изобразить, как я их чувствовал молодым человеком, сердце которого только начинает жечься всеми факелами чувств?

В этом счастливом возрасте, когда не знают еще имен выгоды, амбиций, ненависти и всех позорных страстей, которые деградируют и турбулируют человечность; в это возрасте, увы! слишком коротком, солнце блещет до одурения, которого уже не возвращается во весь остаток всей жизни.

Воздух максимально чист; ручейки текучи и прозрачны – природа имеет виды, рощи – тропинки, которых не находит более зрелый возраст.

Господи! какие ароматы исходят от цветов! как великолепны фрукты, какими красками блещет утренняя заря!