Поговорив с мамой, Маша поняла, что дома находиться просто не может. Одевшись и взяв зонтик, она отправилась в сторону университета. Да, ей нечего было там делать воскресным днем. Она, конечно, могла бы придумать повод, например посещение библиотеки или же консультацию у преподавателя, которые порой назначались на выходные, но сама-то прекрасно знала, что, выйдя из метро, пойдет не в сторону универа, а в сторону дома Крестовского.

У современной высотки курил консьерж. Маша поздоровалась и набрала на домофоне номер квартиры Крестовского. Было немного стыдно, но после того, что она пережила дома, теперешний стыд казался не самым страшным чувством на свете. Она представила себе Крестовского с еще не до конца сошедшими синяками, домашнего, со складкой на лбу, которая прорезалась, когда он сочувственно изгибал брови, и призналась самой себе, что он ей нравится. И ему она доверяет.

Домофон пиликал, но Крестовский не спешил отвечать. Маша сбросила звонок и набрала номер его квартиры еще раз.

— В сто девятнадцатую? — лениво спросил консьерж, оглядывая Машу с головы до ног.

— Да, — ответила она, стараясь не ежиться под неприятным взглядом.

— Нет его. Уехал еще с утра.

— А когда вернется, не знаете? — зачем-то спросила Маша.

— Не доложил, — ответил мужчина и подошел к двери.

Маша шагнула в сторону. Приложив магнитный ключ к замку, консьерж обернулся к Маше:

— Ждать будешь?

Маша прикинула, что ей придется сидеть с этим человеком, и помотала головой.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами мужчина и скрылся в подъезде.

Немного погуляв под дождем, Маша отправилась домой. На душе было тоскливо.

Дома мама встретила вопросом про цветы. По ее лицу было видно, что огромный букет роз явно произвел впечатление.

— Это Димка заезжал, — уклончиво ответила Маша, разуваясь.

— А с каких это пор Димитрий к нам с цветами заезжает?

Маша вздохнула, понимая, что мама не собирается отставать:

— Он просто накосячил и приехал извиняться.

— Это как же надо было накосячить, чтобы таким букетом извиняться? Или я чего-то не знаю? — прищурилась мама.

— Ой, мам, мы просто не разговаривали неделю. Он там себе чего-то сам придумал, сам обиделся, а к выходным прозрел, — соврала Маша. — А букет этот ему купить, как мне — жвачку, сама же понимаешь.

Взгляд мамы стал внимательным. Было видно, что Маше не удалось усыпить ее бдительность, поэтому, предвосхищая вопросы, она быстро обозначила свои планы:

— Мне еще реферат дописывать и «Театр» твой читать. Потом поговорим, ладно?

Маша быстро чмокнула маму в щеку и убежала в свою комнату. Развесив на холодной батарее мокрые джинсы, она загрузила ноутбук. На «Фейсбуке» не было никаких изменений. Кроме того, что Димка неожиданно был онлайн. Маша открыла его страничку и долго смотрела на аватарку. Димка здесь был в толстовке с наброшенным на голову капюшоном и походил то ли на рэпера, то ли на шпану из соседнего двора. Она снова вспомнила случившееся, и опять захотелось плакать. Как быть без Димки, Маша так и не придумала.

Пока она разглядывала его фотку, телефон пиликнул сообщением.

«Привет», — написал Димка.

Маша тут же отбила: «Привет».

«Как ты»

«?»

«Хорошо».

«Машка, я идиот и псих, но я не хотел тебя обидеть».

Маша долго смотрела на эту строчку, а потом нажала на вызов.

Димка ответил сразу же.

— Маш.

— Я не знаю, как быть дальше, — неожиданно для самой себя честно сказала Маша.

— Я знаю, — без паузы ответил Димка. — Я все исправлю. Обещаю. Все будет как раньше. Можешь при встрече дать мне в нос.

Маша усмехнулась.

— В нос, которым ты шмыгаешь?

— Тут дождь.

— Ты на улице?

— Ага.

— Ты, как от меня ушел, так и гуляешь?

— Ага.

— Дим, ты дурак? Ты даже без зонтика!

Маша ничего не могла поделать, режим заботы об этом придурке включился автоматически. Она сразу вспомнила, в каком состоянии он был утром.

— Я часа полтора в кафешке провел. Не ругайся. Хотя… лучше ругайся. Мне нравится, — добавил он, и это почему-то прозвучало двусмысленно. Димка, вероятно, сам это понял и быстро проговорил: — В смысле, мне нравится, что ты со мной говоришь, что тебе не все равно.

Маша вздохнула и поняла, что Волков — это все-таки ее карма. Чем она только такое заслужила?

— Дуй домой и погрейся в теплой ванне.

Димка опять шмыгнул носом и негромко сказал:

— Маш, спасибо. Я очень испугался сегодня, что ты больше никогда со мной не заговоришь. Ты только говори, ладно? Всего другого можно не делать, а это…

— Господи, Волков, — простонала Маша, чувствуя, что щеки вновь пылают от неловкости, — хватит уже, а? Красноречие — не твой конек. То есть твой, но только когда ты девочек на вечеринках развлекаешь.

— Крестовский даже на вечеринках развлекать не умеет, — пробурчал Димка и тут же добавил: — Прости.

— Дим, я вас не сравниваю. Мне все равно, что умеет Крестовский на вечеринках. Он — это он, а ты — это ты.

Димка молчал так красноречиво, что Маша сразу поняла: он хочет спросить, кто же из них лучше. Ну восемнадцать лет уже! Когда это тупое ребячество выветрится?

— Поезжай домой. Завтра увидимся, — сказала Маша.

— Хорошо. Пока.

Маша вздохнула и отложила телефон. От разговора с Димкой стало чуть легче. Получалось, что он готов попробовать общаться как раньше. Вопрос в том, готова ли она. Забота и волнение о нем никуда, оказывается, не делись, но что делать со страхом?

Маша вздохнула и открыла файл с рефератом. Тот сам себя не сделает. К счастью, учеба как средство от ненужных мыслей по-прежнему действовала.

Вечером, вернувшись из ванной, Маша увидела значок сообщения в мессенджере и пропущенный вызов. Сообщение, к ее разочарованию, оказалось от Димки. Он спрашивал, какую главу «Театра» читать. Маша поняла, что вопрос — просто повод, потому что они читали текст подряд и прочесть одну лишнюю главу для Димки, который учился в английской школе, было плевым делом. Однако Маша ответила и пожелала ему спокойной ночи. Будучи уверенной, что звонок был тоже от Димки, Маша едва не отложила телефон, но что-то дернуло ее посмотреть. Сердце тут же оборвалось, а желудок сжался. Крестовский звонил семь минут назад. Маша посмотрела на часы. Было без пяти десять. Надеясь, что Крестовский не успел отрубиться за семь минут, Маша набрала его номер.

Крестовский ответил только на пятом гудке.

— Маша, добрый вечер. Извини, что поздно, — сказал он так, будто это не она ему звонила. — Я раньше не мог.

— Неважно. Все в порядке, — заверила Маша и замолчала, не зная, что еще сказать.

Конфликт с Димкой вроде как пока разрешился, эмоции схлынули, и желание немедленно вывалить на Крестовского очередные свои проблемы поутихло. Все-таки здорово, что его не оказалось дома.

— Ты написала, что поговорила с мамой, — прервал паузу Крестовский.

Маша поймала себя на мысли, что он говорит как-то странно.

— Да, — ответила она. — Мы помирились и все выяснили. Думаю, теперь проблем не будет. И с нашим с тобой общением, и вообще, — добавила она и покраснела, потому что вдруг поняла, что навязывается. Крестовский ведь ни разу не говорил, что ему нужно общение с ней, не говоря уже обо всем прочем.

— Оу, это отличная новость, — попытался изобразить воодушевление Крестовский.

Именно попытался, как заметила Маша. А еще она вдруг поняла, что с ним не так: он говорил сейчас медленнее обычного. А еще у него опять прорезался акцент, который был отчетливо слышен в некоторых звуках в первые месяцы его пребывания здесь.

Маша почувствовала, что сердце тревожно сжалось от нехорошего предчувствия.

— Рома… — начала она, но на заднем плане раздался звон стекла, и Крестовский негромко выругался по-английски. — Что случилось? — испуганно спросила Маша.

— Разбился этот… в который чай наливают.

— Стакан? — нелогично предположила Маша, хотя чай в стакане видела только в поездах, а Крестовский, наверное, вовсе никогда не видел.