В чём причина такой поразительной беспечности и самоуспокоенности Садата в роли главнокомандующего? Только ли в оперативно-тактических просчётах? Нет, большинство западных и арабских исследователей склонны считать, что дело здесь не столько в военных ошибках Садата, сколько в политических и стратегических целях, которые преследовал он в ходе войны.

В Египте не случайно под угрозой ареста строго запрещено чтение и распространение мемуаров находящегося в эмиграции генерала С. Шазли. В этих мемуарах, опубликованных в выходящем в Париже на арабском языке журнале «Аль-Ватан аль-Араби», приводятся многочисленные факты, свидетельствующие не об ошибках или просчётах Садата в октябрьской войне 1973 года, а о заранее согласованных с его зарубежными покровителями действиях, которые нанесли большой ущерб национальным интересам Египта.

В ходе октябрьской войны 1973 года, по мнению С. Шазли, могли бы быть достигнуты гораздо большие успехи и с гораздо меньшими издержками, если бы «удалось обуздать капризы Садата», унять его «диктаторские устремления» и «не допустить его вмешательства в чисто военные дела»[268].

Если бы военное руководство Египта действовало более самостоятельно, не прислушиваясь к президенту, пишет С. Шазли, «мы могли бы в ходе октябрьской войны добиться гораздо большего... мы провели бы войну по нашим планам, а не по тем, которые нам навязал противник»[269]. Именно по вине Садата египетская армия понесла большие потери после форсирования Суэцкого канала. Из-за бездействия Садата израильтянам удалось осуществить прорыв на западный берег и окружить 3-ю египетскую армию в районе Суэца. Это нельзя, заключает Шазли, считать обычными ошибками. «Это величайшее преступление Садата, которое требуется расследовать ради исторической истины, ради того, чтобы арабские народы узнали правду»[270].

Октябрьскую войну называют «войной тактики», поскольку войска воюющих сторон ограничивались в основном действиями в тактической глубине. Но для Садата, как показали его дальнейшие действия, она была «войной тактики» и в политическом смысле. Свои «промахи» на военных фронтах Садат надеялся компенсировать с помощью США на дипломатическом фронте. Но за эти «промахи» пришлось дорого расплачиваться египетским солдатам 3-й армии. Очутившись в окружении без продуктов, без воды и медикаментов, неся большие потери, она оказалась фактически в роли заложника закулисной политики Садата. В те дни Садат, чтобы снять с себя ответственность за неоправданно большие потери и моральное унижение 3-й армии, приказал казнить двух египетских генералов за «неправильную оценку израильской угрозы в центральном секторе»[271]. Однако подлинным виновником были не эти египетские генералы, а сам Садат. Именно он, по мягкому выражению Хейкала, «недостаточно уделил внимания анализу политической обстановки», что привело к «колебаниям и недоразумениям в отношении срока и масштабов прекращения огня»[272]. Садат надеялся, что его «самый большой друг» — государственный секретарь США Киссинджер сумеет «остановить продвижение Израиля» и заставить Тель-Авив выполнить резолюцию Совета Безопасности ООН о немедленном прекращении огня. Большие надежды возлагались им также на немедленный эффект объявленного Саудовской Аравией и другими нефтяными арабскими государствами нефтяного бойкота Западу.

Однако, как выяснилось позднее, израильтяне, несмотря на «нажим» Киссинджера и нефтяное эмбарго, намеревались полностью «убрать» всю 3-ю египетскую армию и, возможно, продолжить движение на Каир, если бы не решительные акции Советского Союза по немедленному пресечению агрессии Израиля.

И. Глассмен приводит в своей книге высказывание бывшего министра обороны Израиля Даяна, который считает, что именно Советский Союз «оказал давление на США, чтобы те принудили Израиль к прекращению огня»[273]. Это американское «принуждение» имело, правда, в силу ряда объективных и субъективных причин ограниченные пределы. Хотя «Ньюсуик» и утверждает, что Киссинджер «закручивал гайки на Израиле», чтобы тот выполнил резолюцию ООН о прекращении огня, его старания не имели результатов до тех пор, пока Советский Союз не сказал своего решительного слова[274]. Зато, используя «невидимые» связи с Каиром, Киссинджер в большей степени преуспевал в «закручивании гаек» на Египте. В те дни Киссинджер не установил прямые контакты с Садатом только из-за «решительных возражений израильских руководителей».

Однако, как позднее признал сам Садат, Вашингтон нашёл возможность категорически предостеречь Египет от попыток нанести решительный удар по израильской группировке на западном берегу канала. И, судя по всему, Садат прислушался к этому предостережению. По оценке многих военных специалистов, фронт после создания израильского плацдарма на западном берегу представлял собой «слоёный пирог». В сложном положении находилась не только 3-я египетская армия на восточном берегу, но и прорвавшиеся на западный берег израильские войска, которые имели весьма уязвимые каналы сообщения со своей основной группировкой на Синае: связь осуществлялась через понтонную переправу и коридор шириной всего в 6 километров. Отдельные подразделения египетской парашютной бригады, состоящие из добровольцев десантников, достигли тогда израильской переправы и готовы были взорвать понтонные мосты, однако командир бригады получил из Каира строгий запрет на осуществление этой операции. Верховная ставка, возглавляемая Садатом, запретила также продолжать артиллерийский обстрел израильских мостов и переправы, по которым уже вёлся огонь египетскими батареями, и командующие артиллерией 2-й и 3-й армии вынуждены были, как пишет М. Хейкал, «неохотно отнять руку от горла израильтян, которых готовы были уже задушить»[275].

Теперь становится понятным, почему Садат отвёл эту «руку», хотя у египтян, по его признанию, было значительное превосходство в огневой мощи — приблизительно в два раза. Он испугался американского предупреждения о том, что США не потерпят поражения израильтян. Вместе с тем он не прислушался к предостережениям Советского Союза, который, по свидетельству многих иностранных авторов, предлагал Садату принять своевременные шаги по недопущению дальнейшего ухудшения обстановки в связи с израильским прорывом на западный берег.

Как сообщали в то время американские корреспонденты, после израильского прорыва под Суэцем многие арабы «изменили своё мнение относительно лидерства Садата, который «снова утрачивает контроль и колеблется со всеми его разительно противоречивыми заявлениями»[276]. Все эти колебания и политические зигзаги Садата во время октябрьской войны и в последующий период были продиктованы его стремлением заключить закулисную сделку с Израилем при посредничестве США за счёт или в обход интересов Сирии, палестинцев и в целом арабского революционно-освободительного движения. Однако убедительные успехи, достигнутые в целом арабскими странами в октябрьской войне, решительная поддержка их Советским Союзом, а также его последовательная и принципиальная позиция в вопросе о справедливом урегулировании ближневосточного конфликта помешали тогда американской дипломатии и Тель-Авиву навязать арабам сепаратные соглашения с Израилем на капитулянтских условиях.

Чисто военные итоги октябрьской кампании оцениваются не только на Западе, но и на самом Ближнем Востоке как «война вничью». В ней, считают, не было «ни победителей, ни побежденных»[277].