Как писал французский журнал «Монд дипломатик», «эта концепция» «полутора войн» означала, что, по мнению Соединенных Штатов, их национальная безопасность может оказаться под угрозой как в случае гипотетической войны между Востоком и Западом в Европе, так и в силу экономических и политических пертурбаций в третьем мире»[424].
Некие признаки создающихся «кризисных, очагов» и «вакуумов» то в зоне Персидского залива, то в бассейне Красного моря, то в других регионах выискивались Пентагоном еще до кульминации иранского кризиса, специально, чтобы создать повод для «посредничества» или военного вмешательства Вашингтона.
При этом отчетливо проглядывалось стремление использовать «посреднические» услуги в урегулировании местных конфликтов или всевозможные экстренные меры по «тушению пожаров» в первую очередь для укрепления военно-политических и экономических позиций США в этих регионах.
Однако, в отличие от других региональных конфликтов, в отношении которых США пытались хотя бы создавать видимость «нейтральности» или «беспристрастности», администрация Картера в вопросах урегулирования на Ближнем Востоке даже не старалась скрыть произраильской ориентации. Одним из наиболее опасных последствий такого курса явилась усилившаяся вовлеченность США в ближневосточный конфликт. Новая ситуация поставила военных стратегов США перед новой трудной дилеммой. Теперь нужно было либо перепоручить охрану нефтяных интересов Запада на Ближнем Востоке в еще большей степени Израилю и для этого настолько укрепить его, чтобы он был в состояний самостоятельна выполнять полицейско-карательные функции в этом регионе, либо идти еще дальше по пути наращивания прямого военного присутствия США на Ближнем Востоке и в зоне Персидского залива.
Представляя мир на Ближнем Востоке в виде «сбалансированной» огромной чаши с нефтью, покоящейся на пороховой бочке, Вашингтон, очевидно, руководствуется следующим соображением: если Израиль приобретет «стратегическую автоно-> мию», то значительно отстающие от него в научно-техническом отношении такие арабские государства, как Египет, Саудовская Аравия, княжества Персидского залива, окажутся в результате увеличивающихся поставок им современного американского оружия в еще большей военно-политической и экономической зависимости от США.
Вместе с тем в милитаристских кругах Соединенных Штатов, видимо, полагают, что арабы, в частности Саудовская Аравия, после капитуляции Садата не в состоянии будут отразить новую израильскую агрессию, и вот тогда американская армия сможет выступить в роли их «защитника» или «миротворца».
Не отвергая вариант использования Тель-Авива в качестве дубинки против арабских нефтедобывающих стран, Вашингтон на основе расширившихся после заключения сепаратного египетско-израильского договора новых возможностей стал уже не в теоретическом, а в практическом плане рассматривать идею создания специальных «сил вторжения» или так называемого «корпуса быстрого реагирования» для использования их в конфликтных районах, в первую очередь в зоне Персидского залива.
Идея «сил вторжения» не нова. Она является развитием давнишнего проекта создания специальных американских сил вмешательства для подкрепления «глобального военно-морского присутствия» США. Эти силы должны быть готовы к быстрой переброске в любую точку «третьего мира», где создается угроза экономическим и военным интересам Запада. Что касается глобального «военно-морского присутствия», то оно уже на практике осуществляется Вашингтоном на протяжении нескольких десятилетий в различных регионах мира, в том числе на Ближнем и Среднем Востоке. По данным, приводимым в исследовании Брукингского института в Вашингтоне, с 1946 по 1975 год США 215 раз использовали свои вооруженные силы за рубежом, при этом в 177 случаях — с развертыванием ВМС для выполнения как «дипломатических» (демонстрация силы), так и военных задач[425].
Еще в 1948 году было специально создано ближневосточное оперативное соединение ВМС, корабли которого периодически курсировали у юга Аравийского полуострова, причем три американских корабля постоянно находились в Персидском заливе. С января 1972 года район к востоку от Суэца был включен в зону ответственности 7-го (Тихоокеанского) флота, а Восточное Средиземноморье и район к западу от Суэца — в зону ответственности 6-го флота. В бассейне Индийского океана и в Средиземном море регулярно проводились маневры и учения с участием не только кораблей США, но и их союзников по блокам НАТО, СЕНТО и АНЗЮС. Только в бассейне Индийского океана за период с 1971 по июль 1979 года побывало 18 американских авианосных соединений и более 20 раз американские корабли прибегали здесь к «демонстрации силы» против прибрежных, в том числе арабских, государств[426].
Однако какими бы ни были масштабы военно-морского присутствия США на Ближнем и Среднем Востоке, они всегда казались недостаточными американским военным стратегам. Пентагон настойчиво добивался расширения военного присутствия, повышения активности ВМС и усиления координации их деятельности с союзниками. Бывший начальник штаба ВМС США адмирал Э. Замуолт признает в своих мемуарах «На вахте», что он и его единомышленники в Пентагоне настаивали на том, чтобы это присутствие было «постоянным, регулярным и по возможности скоординированным с англичанами, австралийцами и другими союзниками, имеющими для этих целей военные корабли»[427].
После вывода английских войск из зоны Персидского залива и ухода Англии из района «к востоку от Суэца» Вашингтон попытался применить к этому району провозглашенную Никсоном «гуамскую доктрину», то есть распространить политику «вьетнамизации» на Ближний и Средний Восток. «Вакуум» стал быстро заполняться американским оружием, а также американскими советниками и специалистами, однако в отличие от Индокитая это предоставлялось уже не бесплатно, а за деньги, из тех самых нефтяных доходов ближневосточных стран, которые резко возросли в 1973—1974 годах. В те годы главный упор был сделан не на наращивание прямого американского военного присутствия, а на увеличение экспорта американского вооружения и поощрение создания местных вооруженных сил в зависимых от США нефтедобывающих странах Ближнего и Среднего Востока. Как писал американский журнал «Нейшн», в период Никсона — Киссинджера — Форда политика США в области поставок оружия за границу базировалась на «предоставлении дружественным правительствам оружия, достаточного для того, чтобы они могли противостоять угрожающим им внутренним силам, не прибегая к прямому вмешательству американских войск, на формировании «особых отношений» с ведущими региональными державами, с тем чтобы переложить военное вмешательство на плечи своих младших партнеров»[428].
С приходом к власти администрации Картера она стала делать все больший упор на наращивание одновременно с косвенным и прямого военного присутствия США в районе Ближнего и Среднего Востока.
Военная политика администрации Картера, писал Луис Краар в журнале «Форчун», базировалась на концепциях, которые нашли отражение в совершенно секретном меморандуме, известном как «президентская директива-18» (ПД-18). В этом документе признавалось, что в современном мире военная сила сама по себе уже не столь эффективна, как в старые времена. Ряд богатых нефтью и другими природными ресурсами стран, такие, как, например, Саудовская Аравия, стали «новыми влиятельными субъектами международных отношений», которые уже далеко не полностью подчиняются Соединенным Штатам, и поэтому, чтобы добиться их дружбы, американская внешняя политика должна принимать во внимание не только свои, но и их цели. Главный упор в отношении таких стран предлагалось делать не столько на «демонстрацию силы», сколько на «демонстрацию поддержки»[429].
