— Что с тобой происходит? — спросил его как-то Кемаль.

— Сладкие, приятные мечты… — ответил тот. — Ты думаешь, что такие мысли навещают только твою голову, и, видно, не подозреваешь, что кто-то другой тоже мечтал о счастье.

— Что ты хочешь сказать?

— Тебе не приходило в голову, что каждый стремится к осуществлению этой приятной мечты?

— Возможно…

— Мне тридцать пять лет. Тебе — девятнадцать. Я на шестнадцать лет раньше тебя начал жить. И, разумеется, мечтать. Но в большинстве случаев брошенный камень убивает не ту птицу, в которую метишь!

— Ты хочешь сказать, что я не достигну даже такой маленькой, такой простой цели?

— Нет, ты достигнешь ее и даже будешь крепко держать в руках свое счастье… Но…

— Что «но»?

— Однажды ты выпустишь его из рук…

— Пугаешь меня…

— А ты не бойся. Но подумай вот о чем: ведь никто по собственному желанию не становится вором, преступником, убийцей, бродягой или подлецом. Каждый хочет, чтобы все в жизни шло, как ему хотелось бы. Да не получается, молодой человек, наша жизнь ровной да гладкой.

— Что же делать?

— Будем искать спасения в любви, игральных костях, картах, в случайном выигрыше, — усмехнулся приятель.

Кемаль долго переживал этот разговор.

Мать принесла в алюминиевой чашечке воду для бритья.

— Ты куда собираешься, сынок? — спросила она.

— Никуда…

Старая женщина долго с восхищением смотрела на своего единственного сына. Потом отвела взгляд в сторону, чтобы он не заметил навернувшиеся на глаза слезы, вышла и села у порога.

Тяжелые, свинцовые тучи разошлись. В просветы между тучами прорвалось яркое солнце, огромные лужи, стоявшие после дождя, заблестели.

Бренный мир людей!

Ведь совсем недавно, будто вчера, она вышла замуж вот за такого же юношу, каким сейчас был ее сын Кемаль. Как он похож на отца! Свадьба была скромной. И муж и она сама вышли из бедных крестьянских семей. У каждой семьи было по несколько дёнюмов[16] земли, на которых и копались все домочадцы от старого до малого. Выращивали салат, помидоры, баклажаны, перец.

По росе всей семьей шли мотыжить затвердевшую землю, сооружали запруды, чтобы уберечь зелень от летнего зноя, не дать ей зачахнуть. А когда созревал урожай, всей семьей собирали его, складывали в корзины и, навьючив ослов, отправлялись на базар — далеко, за много километров от деревни. Все, что собирали за день, ночью надо было доставить на базар.

Как она любила эти ночи, наполненные скрипом арбы, криками ослов, ржанием лошадей, мычанием буйволов!

В одну из таких ночей она и согрешила со своим будущим мужем. Ей было тогда семнадцать лет. У нее были светлые вьющиеся волосы и немного смуглая, тронутая легким загаром кожа.

В ту ночь они везли на базар бамию[17]. Они давно знали друг друга: земельные участки их семей были рядом. Семьи часто ссорились из-за воды для полива, дружбы между соседями не было.

Ну а им-то, молодым, что?

И хотя муж был лет на десять-двенадцать старше, они всегда понимали друг друга и прожили долгую счастливую жизнь. Сколько лет прожили!..

Но той ночи она не забыла.

Ее ослик и ослик соседа шли рядом.

Сосед говорил о небе и звездах, о падающих звездах, о злых духах и добрых феях, об умерших, о воскрешении после смерти, о постижении…

Неожиданно ее ослик чего-то испугался и замер посреди дороги как вкопанный. Сосед поспешил ей на помощь. От случайного прикосновения его руки у нее замерло сердце. Парень заметил это. Он крепко сжал ее руку, улыбнулся.

Она тоже улыбнулась. Он осмелел и обнял ее. Она и не подумала звать кого-нибудь. Только сердце — как оно тогда стучало!..

…Потом она заплакала. «Чего ты плачешь? — спросил он. — Чего расстраиваться?»

А что она скажет матери?

«Я попрошу маму сходить к твоим родителям, посватаюсь, вот и все», — сказал он. И она сразу успокоилась.

Ее и в самом деле пришли сватать. Лед в отношениях между двумя семьями растаял, утихли вечные раздоры из-за воды для поливки.

В городе они с мужем бывали редко. Что там делать? Сходить в кино, в театр, повеселиться на каком-нибудь празднике, погулять — на это у них никогда не было времени. Жарким, знойным летом, холодной зимой с морозами и бурями они вели на крошечном, величиной с ладонь, участке земли, доставшемся им в удел, непрерывную отчаянную борьбу за кусок хлеба. Завели кучу детей. Дочери выросли, повыходили замуж, одни сыновья умерли, другие обзавелись своими семьями, ушли к женам и совсем забыли о матери. Но до смерти мужа она не чувствовала себя одинокой. «Муж, мужчина, который всегда рядом, который наполняет дом ароматом своей сигареты, — самое ценное сокровище женщины, — думала она. — Он может заставить ее забыть даже об аллахе». Муж умер в позапрошлом году. Когда умирает муж, рушится главная опора, рушится крыша над головой. За что бы она ни бралась, с тех пор как в позапрошлом году муж внезапно заболел и умер, все валилось из рук. Да она, собственно, и не может ничего сделать. Подавленная обрушившимся на нее горем, она быстро стареет…

Уловив запах одеколона, она обернулась. Сын побрился, сменил рабочую одежду на чистый костюм и собирался уходить. Ну что ж, пусть себе идет. Он молод, он работает, и у него в кармане всегда найдется несколько курушей[18]!

Она поднялась. И неожиданно для себя со стоном, вырвавшимся откуда-то из самой глубины, бросилась сыну на грудь.

— Ты что? — удивился Кемаль.

Но она уже отерла слезы и силилась улыбнуться…

— Скажи, что случилось? — спрашивал Кемаль. — Он чувствовал: все это неспроста, мать что-то скрывает.

— Ничего, сын мой, уже прошло.

— Что прошло?

— Я ведь сказала — ничего…

— Сдохнуть бы мне, чтобы не видеть этих слез!

У матери перехватило дыхание. Она вскрикнула:

— Замолчи! Пусть умрут враги… Замолчи!

— Ну скажи тогда, чего ты вечно плачешь?

Но она уже не плакала. Полные слез глаза и морщинистое лицо женщины улыбались.

— Глядя на тебя, сынок, я вспомнила твоего отца, вы так похожи.

Теперь улыбнулся и Кемаль. Он крепко обнял мать своими сильными руками, поцеловал. Еще мгновение — и он уже шагал по дороге в город.

Мать долго смотрела ему вслед. Сердце ее переполняла гордость за сына. Она оглянулась по сторонам: пусть позавидуют люди, какой у нее сын.

Но кругом, насколько хватало глаз, виднелись только темные кроны деревьев, узкие полоски полей и на них — женщины, неторопливо взмахивавшие мотыгами. И никому не было дела, что она мать такого сына.

Женщина тяжело вздохнула и вошла в дом.

Они встретились с Гюллю на перекрестке. Гюллю сказала: «Не обращай внимания, что нам до других!» Но Кемаль и слышать об этом не хотел, он боялся, что их увидят вместе. Они пошли по разным сторонам улицы, краем глаз наблюдая друг за другом.

В кинотеатре Кемаль, расталкивая толпу, стал пробираться к кассе. Он беспокоился за Гюллю. Она осталась ждать у входа. Там вертелась всякая шпана.

Он обернулся, нашел взглядом дверь. Гюллю стояла там — красивая, стройная. Сдвинув брови, она рассматривала в витрине фотографии — кадры, из демонстрировавшихся фильмов. Кемаль облегченно вздохнул и стал энергично пробиваться к окошку кассы. Толпа загудела. Кое-кто даже обернулся в его сторону, кто-то окинул было Кемаля недоброжелательным взглядом, но, по достоинству оценив его широкие плечи и внушительный рост, сразу стушевался. Черные брови Кемаля были насуплены, от всей его фигуры веяло решимостью тут же поставить на место любого, кто попытается задеть его.

Кемаль сделал еще один рывок и оказался у самой кассы. С билетами в руке он проложил себе могучей грудью дорогу назад и подошел к Гюллю.

Они вошли в зал и сели в последнем ряду. Гюллю третий раз в жизни попала в кино. Она не знала, можно ли быть счастливее. Она взяла руку Кемаля и приложила ее к своей груди. Кемаль покраснел и отдернул руку. Но Гюллю поймала ее и, снова приложив к сердцу, прошептала: