— Я ищу Пакизе. — Мерием умоляюще посмотрела в его заспанные глаза. — Она подруга моей дочери.

— Ее нет.

— А где же она?

— Не знаю… Она недавно вышла вместе с твоей дочерью…

— С моей дочерью? Она была с узлом?

— Да.

У Мерием дрогнули колени. Ноги подкосились, и она опустилась на землю у двери Пакизе.

— Убежала. Гюллю убежала… Проклятье на мою голову…

Мерием спрятала лицо в ладони и зарыдала. Она не слышала, о чем ее спрашивали, не замечала толпившихся вокруг любопытных.

Все говорили разом, требовали воды, советовали протереть ей виски одеколоном, утверждали, что вместо одеколона годится и туалетная вода. — Что такое? Что случилось? — спрашивали подбегавшие, и им объясняли, что у нее сбежала дочь.

— А я подумала — умер кто… — протянула какая-то женщина.

— У тебя сбежала дочь? Так ведь она к любимому сбежала, чего же тут расстраиваться? К нелюбимому она не побежала бы, — успокаивала Мерием другая.

— Помолчи, ради аллаха, помолчи, — зашикали на нее остальные.

Мерием ничего не слышала. Она плакала не потому, что сбежала дочь — она была даже рада этому, Мерием не знала, как она оправдается перед мужем и сыном.

Они уже, наверно, проснулись. Что делать, что теперь делать? Бежать к Решиду. Она расскажет ему, будет умолять заступиться за нее… Муж не станет перечить Решиду. Джемшир считается с цирюльником.

Она неловко поднялась и, не отрывая рук от лица, бросилась к Решиду.

Жена цирюльника Решида сидела у самовара. Она вздыхала. Когда только кончатся эти черные дни? Все в воле аллаха. Они тоже рабы аллаха, и все в воле его. Только бы благополучно завершилось сватовство этой девочки, и они поселились бы в имении и зажили бы по-людски.

Решид всхлипнул во сне и перевернулся с боку на бок. Жена с нежностью посмотрела на него.

Даже если Джемшир не сразу возьмет их к себе, они подождут, они могут год-другой подождать.

Женщина откусила кусочек сахара и допила чай. Она купит себе ягненка, точно такого, как тот, что отошел с миром в прошлом году. Она вымоет его с мылом, подведет ему сурьмой глаза, а на шею повяжет голубую ленту; будет кормить его сахаром, орехами, изюмом, а даст аллах, увезет его с собой на родину. Помоги, аллах, найти брата или тетю с дядей, а может, племянника или еще какого-нибудь родственника. Аллах всемогущий, ты создал из ничего землю и небо… Когда они разбогатеют, они привезут родню. Конечно, не сюда — здесь, среди грязных, невежественных людей они с Решидом жить не станут… Разве это люди? Осмеют, оговорят. Да награди их, всемогущий аллах, чесоткой, а ногтей не давай!

Раздался громкий стук в дверь. Она бросилась отворять.

За дверью стояла белая как мел Мерием. Она спросила Решида — «Решида-ага», — и голос ее дрожал.

— Дома он, дома, входи. Но что с тобой, Мерием? Что случилось?

Мерием только махнула рукой и попросила глоток воды.

— Гюллю убежала! — сказала она, оторвавшись от чашки с водой, и не узнала собственного голоса.

Комната закружилась перед глазами жены Решида.

Цирюльник Решид, как был в нижнем белье, вскочил с постели.

— Убежала? Гюллю? Или ты помогла ей? Когда убежала, куда? К нему, к арабу? А где был Джемшир?

— Дома, — ответила, дрожа всем телом, Мерием, — Джемшир был дома.

— Но как же она убежала? И вы ничего не знали? Говорил я вам — следите за ней! Говорил, что убежит! Некому присмотреть, столько народу — и некому присмотреть! Не могли справиться с девчонкой!..

Мерием стала рассказывать.

— Из — под бока у тебя сбежала, — напустился на нее Решид, воздев руки к небу. — И это называется присмотр! Вы все испортили, все! Говоришь, к черномазому убежала?

— Не знаю, Решид-ага. Никаких черномазых я знать не знаю, провалиться мне на этом месте, ничего я не знаю.

— Ну-ка, подай мне, — повернулся Решид к жене.

— Что?

— Что, что! Штаны! Видишь, в чем я стою! И надо же мне было хватить вчера лишнего… О-ох, голова… Дай носки, вон они, там… А что Джемшир сказал?

— Он еще не знает.

— Подай пиджак! Ничего не знает? И что ты сюда помчалась, тоже не знает?

— Нет, Решид-ага. Пропала я, убьет меня Джемшир…

— Есть за что.

— Смилуйся, Решид-ага, руки-ноги тебе целовать буду, заступись. Рабой твоей буду, только заступись. Поклянусь чем хочешь, нет в этом моей вины… Накажи меня аллах, не виновата я, клянусь хлебом, который ем…

— Кроме как к черномазому ей некуда бежать, — не слушая Мерием, заключил Решид.

— Ей-богу, не знаю.

— Зато я знаю!

— Вечером Джемшир с Хамзой пьяные пришли, — продолжала объяснять Мерием. — Ну, пошутили с ней немножко. А ты дочь нашу знаешь, сразу надулась. А тут еще Хамза наговорил лишнего, не подумав… Все о Музафер-бее твердил. Потом Джемшир, дай ему аллах здоровья, все и рассказал мне по порядку. А она, наверно, не спала, слушала. Провалиться мне, я не виновата…

— Ну, пойдем…

Мерием продолжала умолять его дорогой, но Решид ее еже не слушал. Он совсем отрезвел. Шагал злой, нахмурив черные брови, и не обращал никакого внимания на Мерием, бежавшую следом.

На скулах цирюльника играли желваки. Уплывает целая тысяча! Девчонку увел араб, это ясно. До него мы доберемся. Считай, пропал парень. Насидится в тюрьме. Если вообще останется жив. Но им, им-то какой толк от этого? Разве племянник бея захочет жениться на вдове смазчика Кемаля?

Решид остановился и сердито бросил Мерием:

— Когда она убежала?

— Не знаю, спала я…

— Вот и проспала! У-у-у! Ну когда — ночью, утром? — гаркнул он.

— Ей-богу, не знаю, Решид-ага.

«Все ты прекрасно знаешь, притворяешься. Неряха отвратная… Была бы ты моей женой, я бы тебе показал…»

— Ей шестнадцать?

— Только что исполнилось.

— Метрики у тебя?

— Ей-богу, не знаю, Решид-ага, может, в сундуке лежат.

Они вошли во двор. Мерием дрожала от страха. Она осталась у двери, не решаясь сделать ни шагу дальше.

Решид пошел будить Джемшира.

Он с трудом растолкал его. Джемшир открыл налитые кровью глаза, бессмысленно уставился на цирюльника и силился улыбнуться.

— Ну как ты, брат? — проговорил он, еле ворочая опухшим языком.

— Я-то ничего, а что вы, отец мой, натворили?!

— Что?

— Что? — в тон ему ответил Решид. — Гюллю сбежала, вот что!

Джемшир рывком сел.

— Гюллю сбежала? К кому?

— К кому же еще, наверно, к этому… Одевайся быстрее, пойдем в полицию!

Джемшир обвел комнату страшными глазами.

— Мерием!

— Я здесь… — бледная как полотно, она появилась в дверях.

— Где Гюллю?

— Клянусь…

— Где Гюллю, спрашиваю? — заорал Джемшир.

Проснулся Хамза.

Мерием заплакала.

Джемшир бросился к жене, отшвырнув загораживавшего ему дорогу Решида.

Теперь они стояли с женой лицом к лицу. Мерием дрожала.

— Где Гюллю, спрашиваю?

— Оставь ее, абей[46], — упрашивал Решид из другого угла. — Она не виновата!

Огромный кулак Джемшира поднялся и, с силой разрезав воздух, сбил Мерием с ног. Она дико вскрикнула.

Подскочили Решид и Хамза. Они били ее втроем. Она лежала, неловко подвернув руку, и только дергалась под ударами.

Комната наполнилась народом. Джемшира оторвали от нее и вывели во двор. Хамза оглянулся на мать: «Чтоб ты издохла!» — и поспешил за отцом.

Соседи принесли йод, воду. Женщины обмыли кровь с лица и рук Мерием. Рваная рана у рта, глаза затекли, лица нельзя было узнать.

— Будь прокляты такие люди! — всплеснула руками соседка.

— А сын-то, сын каков? — негодовала другая.

— Пусть он околеет, такой сын! Тьфу!..

Мерием медленно приходила в себя.

— Ничего, ничего, милая… — приговаривала соседка, когда та очнулась и застонала от боли, — ничего…

— Где он? Почему я лежу? — допытывалась Мерием. — Он ушел, куда?

— Пусть идет куда хочет, хоть к черту!

— Не говорите так, ради аллаха, не говорите так…