Диктатион смеётся. Неприятно. Словно сухой песок пересыпали в железную банку.

— В этом-то мире? Я думал, столь наивные вопросы умеет задавать только Ланс.

Вот сука, обидно же! Но виду я не подаю. Выбираю тактику держаться в панцире. Потому что иначе будет ну прямо совсем неловко. Да что лукавить? Мне всё ещё невероятно тяжко признавать, что избранным всё это время был не я сам…

Потею ещё сильнее, задохнувшись от собственного запаха. Ценность омовения начинает превышать перспективу возрождения человеческого вида.

Глотаю из кружки, теперь не скрывая презрения:

— Я почти поверил, что раньше вы были ну просто обосраться какие умные… а при этом скопировать себя без этого изъяна было никак?

Если господина фер вис Кри и задевает, он не демонстрирует.

— О, совершенно точно никак. Ты можешь этого не помнить, Ланс, но человек вообще ничего не создаёт без изъяна, намеренного или бессознательного.

По спине прокатывается волна дрожи. Не той, что побуждает встряхнуться и ринуться в атаку, а неприятная, давящая. Она приносит воспоминания, как был придуман план нападения на ядерное хранилище Песчаного Карпа. А ещё, почему-то, о том, с какой лёгкостью я сотворил суд над Пуговичником…

— Как её звали?

Низкий и хриплый, голос Ч’айи я узнаю далеко не сразу.

Девчонка снова сидит на стуле, но к остаткам чинги даже не притронулась.

— Флориана Кемене́р-Вишвана́т, — откликается Диктатион, разумеется, сразу смекнувший, о ком речь. — Эта великая женщина стояла у руля крупнейшей, пожалуй, дзайбацу угасающего мира — «Кавагути-Аджира груп». Я не говорю «возглавляла», но её таланты… Без преувеличения она оставалась одной из наиболее умных и властных персон своего времени, с одинаковой лёгкостью добиваясь прорывов в биохимии и управляя титаническим конгломератом. Определяя его стратегию, хоть и не без помощи мужа, сестры и приближённых. Думая на сотни лет вперёд. Именно она дала старт проекту «Отречение»…

Ч’айя сглатывает комок, а меня словно жалит в похолодевшее бедро. Если фер вис Кри и замечает наши реакции — а он точно замечает, — ничего в интонациях менять не спешит:

— Она первой добилась (не без помощи предшествующих мне более примитивных нейросетей) существенного прорыва в области изучения продолговатого мозга, ретикулярной формации, и, в частности, нейронов ядер шва бледного шара, что позволило дать старт всей системе сохранения…

— Байши, давай-ка попроще!

Я не сразу соображаю, что выпаливаю это вслух. Пожалуй, паймы в чинге чуточку многовато. И это в моём-то текущем состоянии⁈ Ч’айя, однако же, даже не одаривает взглядом. Диктатион тоже не комментирует, но отголосок лёгкого сожаления в его следующих словах я всё же улавливаю.

— Она, Ланс, изобрела систему, при которой человека можно усыпить без вреда для тела и мозга, сисадда?

— И о каком временном периоде речь? — Ч’айя прищуривается в пустоту.

— Вы оба удивитесь, — отвечает ублюдочный джи-там, умеющий уходить от неудобных ответов лучше, чем коровы умеют мычать, — если узнаете ответ…

Внутри «Арена» оказалась ещё более впечатляющей, чем снаружи. Настолько, что Пузыри вдруг стали казаться скромной лачугой. Широкие анфилады для потоков болельщиков (сейчас в них старательно отмывали мочу и кровь после недавнего финала «Состязаний единения боли и радости») сменялись узкими коридорами для персонала.

Было прохладно. Под высокими потолками гуляло эхо перепискиваний операторов уборочных механизмов. За спиной не очень-то довольно пыхтел охранник, до этого руливший коляской. Сиплый вышагивал слева.

— Меня зовут Ликлик Пагеер, я чи-нирмаата многоуважаемой группы «Восьмой цвет радуги», пусть процветает она от года к году, — рассказал он мне ещё у въезда. — Ещё вчера я ломал ум, чем порадовать парней перед выступлением, и тут такое! Китить твою мамку под хвост, тебя мне послала сама Двоепервая Стая, мышка!

Ага, точно, сама Двоепервая. Только вот, видимо, она решила не тебе сделать приятное, а мне жизнь усложнить. Ну почему стражи на въезде не отправили меня домой?

В блоке «Хаара» к нам присоединились ещё двое младших нирмаата.

Кривя носы и разглядывая с откровенным ужасом, они быстренько пристроились в хвост процессии и теперь перешёптывались о гениальном решении начальника притащить гнусного терюнаши внутрь. Один всё уговаривал, чтобы коллега снимал на камеру «болтушки», потому что «в „мицухе“ всем просто шляпы посрывает». Второй боязливо отнекивался.

Всю дорогу господин Пагеер сипел мне в ухо.

Сначала про невероятную удачу. Затем о тягостях работы и масштабах концерта, которого Юдайна-Сити ещё не видывал. Про странные слухи из западных районов и надежду, что «досадные события» не помешают истинным поклонникам прийти на поклон к своим обожаемым.

В переходе в блок «Лаал» Сиплый замедлил шаг, вынудил меня, и наконец вкрадчиво поведал о правилах поведения в присутствии одарённых божественным светом участников «8-Ра».

Я слушал и время от времени кивал. Оба башера, нож и кастет покоились в рюкзаке на плече охранника, и без оружия приходилось неуютно. Впрочем, я искренне надеялся, что до его применения не дойдёт, но… байши, я вдруг поймал себя на шальной мысли, что бредовая нервозность Чихри мне всё же передалась.

Спокойно, Ланс. Ты в недрах огромного стадиона перед умопомрачительным концертом самой известной в гнезде группы, а не в застенках вражеской казоку-шин.

Широкими лестницами мы поднялись на несколько ярусов выше. Уборщиков тут было меньше, ассистентов и охранников — куда больше. Повсюду царил не самый приятный дух подготовки к важному, когда градус суеты откровенно заражал и переваливал через грань «держись и не поддавайся панике».

Мы остановились перед огромными двустворчатыми дверями со скромным символом на притолоке. Я покрутил колечко Аммы и в очередной раз вспомнил, как сильно названная сестрёнка фанатеет от «ВЦР». Интересно, как девчонка отреагирует, когда её странный братец расскажет, что видел звёзд нос к носу?

— Волнительно, мышка? — просипел Ликлик.

Ещё и подмигнул, гадёныш.

— О, даже не представляете, насколько!

— Я буду рядом. Если растеряешься, дай знать, я подскажу.

— О, я преданно благодарю за поддержку!

Но если представится возможность, непременно вышибу тебе пару зубов, высокомерный ублюдок…

Чу-ха окинул меня изучающе-надменным взглядом, после чего мы вошли, оставив младших нирмаата послушно дожидаться в широком коридоре.

Внутри обнаружилось без преувеличения огромное помещение; высокое, даже с собственным ярусом второго этажа и несколькими ведущими туда лестницами. Повсюду были в нарочитом беспорядке расставлены диваны, столы, холодильные шкафы с напитками и тренажёры, а в углу нашлись зона приёма пищи и полноценный отсек с игровыми автоматами, в том числе иллюзиумного погружения. Ни стен, ни перегородок не было, а всё разделение по зонам выстраивалось на системе сложного освещения.

Столы, к слову, просто ломились от закусок — я увидел копчёные мидии, рулетики из бекона, миски со сладкой икрой, подносы крохотных слоёнок с острыми водорослями, пирамиды вяленого змеиного мяса, а ещё фрукты, сладости и прессованные звёздочки «Шубо-ша».

От ярких этикеток газировки рябило в глазах, тут можно было найти и «Тош-Тош», и неизменный «Камуяпи». Виднелось на столах и немало бодрящего, и я не мог не обратить внимание на несколько бутылок паймы стоимостью не меньше четырёхсот рупий за штуку, и не менее дорогого вина. Правда, едва-едва початых.

Сиплый свёл ладони, чуть поклонился и затараторил приветствие, а я вздрогнул — кроме музыкантов в личном зале группы находилось несколько высокоуровневых кукуга.

Наверное, эта заминка и не позволила мне отследить, как именно Пагеер представил «мышку» знаменитой восьмёрке, но может оно и к лучшему. В общем, когда я наконец оторвал встревоженный взгляд от парочки синтетических онсэн, пятеро музыкантов уже пялились прямо на меня.