Не знаю, услышишь ты это послание, и будет ли вообще работать… или даже существовать Мицелиум, но я оставлю его тебе. Просто потому что считаю нужным.

Наверное, пожалуй, я смог бы даже проанализировать то, о чём скажу дальше. Но только в том случае, если бы мне довелось вспомнить прошлую жизнь и тонкости профессии. А пока — увы…

Можешь догадаться, что я не часто делюсь подобным… Да что там⁈ Я и вовсе редко за последние семь лет чем-то с кем-то делюсь… В общем, такое дело, недавно мне снился очень странный сон…

Не очень понимаю, зачем хочу пересказать его тебе, но мне кажется, от этого как минимум станет полегче. А может, и ты сможешь узнать обо мне что-то новое и интересное… Хотя это едва ли.[смех] Возможно, даже наоборот, ведь обычно анализ снов лишь позволяет убедиться, с какой конченной шизонашкой тебе приходится иметь дело.

Но я всё равно попробую, сисадда?

Можешь перескакать всю запись на ускоренном. Или вообще снести. Или сразу смахнуть в конец, где я всё равно не скажу ничего важного, но…

Ух… в общем, это был непростой сон. И мне кажется, что его нужно с кем-то разделить.

В нём я видел себя самого спящего, сисадда? Байши, ужасное ощущение… Совсем не желаю тебе испытать ничего подобного. Ладно. В общем, я видел себя спящим. Да вот только не в уютной кровати с голой Куранпу под боком, а почти стоя, запечатанным в капсулу, доверху залитую гелем.

Наверное, такой образ навеяла передвижная склянка Кри. А может, жутковатая кабина, в которой крииты доставили тебя в «Кусок угля». Не знаю, да и во сне моя капсула была ослепительно белой.

[вздох] Я был погружён в прозрачный гель, и на лице была тоже белая маска, и трубки во все стороны торчали, и жутковатые датчики на груди и шее. Руками я пошевелить не смог бы, даже если бы захотел, их прижимали зажимы, сегменчатые и тонкие такие, будто фрагмент насекомого… В венах вроде что-то торчало, катетеры или переходники, но эту часть я помню смутно. Как во сне[смех] … извини.

А ещё мне казалось, что всё это время ты где-то рядом. Причём именно ты, а не Куранпу. Совсем рядом! Буквально за стенкой капсулы. И ещё казалось, там неподалёку были десятки похожих на нас, представляешь? Странное ощущение, обманчивое даже для сна…

В общем, тот Ланс, что во сне, он открыл глаза. И я вдруг смог видеть ими, но и себя при этом тоже продолжал видеть. А ещё одинокого чу-ха, который стоял напротив, прямо перед прозрачной дверью капсулы.

Крысеныш был размытым, вообще не в фокусе, и я чуть глаза не сломал в попытке угадать, кто это. Но в итоге совсем не удивился, когда узнал Нискирича фер Скичиру, своего названного отца.

Ты его не видела — хвала Когане Но! — но в жизни он всегда носит куртку и штаны из грубой джинсовой ткани. А вот тут был почему-то закутан в погребальный саван с красными полосами по краю, сисадда? И совсем не косил глазами, глядя прямо на меня.

— Предательство семьи, мой мальчик, самое страшное из всех возможных нарушений добродетелей, — сказал он. Байши, я до сих пор слышу этот голос в своих ушах. — Когда тебе кажется, что ты способен на такое, всё… считай, пропало. Будь осторожен. А я стану молиться о твоей изуродованной душе.

Я смог ему ответить, представляешь? И не спрашивай, как мне удалось сделать это из-под маски, да ещё и утонувшим в прозрачной жиже.

— Я не предавал семью, — сказал я, и мне было очень горько. — Она всегда была для меня единственным якорем. Опорой и стеной. И я никогда…

— Ты уже её предал, — перебил Нискирич, нахохлился и закутался в балахон. — Просто сам этого не понял. Но я всё вижу. И не думай, что твои действия останутся без ответа…

А потом он как будто дымкой подёрнулся, и я-во-сне подумал, что сейчас пугающий образ исчезнет. Но тот-я-Ланс ошибался, ага. А через секунду сна под белым капюшоном я вдруг углядел морду Магды вис Мишикана. Той самой Алой Суки, которую ты жахнула шокером пару дней назад на площади Саку-Харухейфа.

— Ты поставил себя выше закона, написанного нами, — без прелюдий сказала самка. — Написанного хозяевами Юдайна-Сити.

Не знаю, когда, но её балахон вдруг сменился на строгий церемониальный мундир Смиренного Прислужника. Только красный, ведь иначе и быть не могло, сисадда?

— Живя в кредит и пользуясь нашим милосердием, ты решил растоптать основы законности и бесконечно испытывать терпение тех, кто сохраняет твою шкуру от любознательного вскрытия.

— Наши отношения построены на взаимной выгоде, — ответил я. Байши! Даже сейчас слишком уж хорошо помню, что в тот момент — пристёгнутый, неподвижный, обнажённый, — почувствовал себя опасно уязвимым. — Неужели забыла?

— Ты приносишь мне ценное, я не трогаю жалкого терюнаши! — Она оскалилась и наклонилась так, что здоровенные резцы почти коснулись крышки моего саркофага. — Никто не давал тебя права встать над законом.

— Законы создают, чтобы управлять стаей, — пробормотал я. И сделал первую безуспешную попытку вынырнуть из неприятного сна. Не вышло, конечно же, и я возразил: — Я к ней не принадлежу, и поэтому…

Но Магда меня перебила.

— Ты несёшь на хвосте пламя Лавовых Пещер, Лансик, — сказала она, и почему-то улыбнулась, — и когда искры этого огня подожгут улицы, я пожалую за твоей жалкой тушкой…

Кажется, потом я попробовал оправдаться. Или даже переубедить её, вдруг даже через кошмар ощутив, какой опасности отныне подвергаю нас с тобой обоих… Но она тоже растаяла, и стеклянную часть моей капсулы будто затянуло паром. А когда марево развеялось, на месте Красной Вистар неожиданно стоял Прогиб…

Точнее, парнишка всегда хотел, чтобы его называли Разрушителем. Но до его смерти все игнорировали эту просьбу, сисадда? А теперь… когда-нибудь, детка, я расскажу тебе о нём. И о цене, которую мелкий босолапый чу-ха заплатил за дружбу с терюнаши…

[пауза] Ох, до чего же в тот момент мне хотелось поблагодарить его за сделанное, пусть даже во сне. Но не успел я даже рта открыть, как он покачал головой, подёргал себя за усы, и бросил, причём отрывисто и язвительно:

— Ты умеешь предавать друзей, Ланс фер Скичира. И тогда они умирают. На твоих глазах. Или где-то вдали, вне пределов твоего царственного внимания. А ты, жалкий бледношкурый борф, даже не ценишь их жертву!

У меня получилось выдавить только:

— Я ценю…

А потом я внезапно захлебнулся гелем, который представлял мой спящий мозг. А парнишка добавил:

— Но при этом требуешь всё больше этих жертв.

Тут Прог… тут Разрушитель рассмеялся, тонко и визгливо, как отлично умел при жизни, и исчез. Ох, детка, на мгновение он даже заставил меня поверить, что кошмар подходит к концу… Но один из самых младших казоку-йодда «Детей заполночи» оказался далеко не последним гостем…

— Тебя, терюнаши, изрядно потрепало с нашей последней встречи!

Ниба Чим-Хан улыбнулся так мелко, что даже резцы не обнажило. Прихлебнул через трубочку.

— Да просто мамашка твоя любит жёстко, — я же оскалился во весь рот.

Ниба хмыкнул и подался вперёд. Едва заметно подался, но хвостатый напарник мгновенно клацнул языком. Продолжая мерить меня немигающим взглядом серых глаз, бородатый вальяжно откинулся на широкую спинку сиденья.

— Слушай, Ланс, ты пасть-то на замочке придержи-ка?

Второй чу-ха в просторном салоне фаэтона мелко покивал, будто только добра мне желал. Задумчиво повертел перед глазами яркую шляпу, стряхнул невидимую пылинку.

— Я, конечно, тебе премного благодарствую за дельце со Скротом Мокки, да и знать не знаю, что там за возня наверху… но доставить тебя в целости нам с пунчи вроде как не приказывали…

Теперь вперёд подался я. Взглянул крепышу прямо в морду, вытянутую и покрытую шрамами сильнее, чем дисплей моей «болтушки» — царапинами. Затем терпеливо вздохнул, стараясь не морщиться от запахов из пасти казоку-йодда, улыбнулся и вежливо пояснил, как на самом деле обстоят дела…