Ненадолго забежим вперед. В ходе дальнейших показаний отец говорит:
«За все время моей шпионской работы в немецкой разведке я имел связь со следующими людьми…»
Названа группа из пяти немцев, во главе которой «Отто Вольф — руководитель финансового концерна, крупнейший финансовый делец Германии…; руководит и фактически хозяйничает в Европейском трубном синдикате… является одним из ведущих руководителей немецкой разведки». (!!)
Далее — Артнау, нам уже известный призрак, рожденный следственным мифом. Затем — Гильгер, чью реальность отец подтвердил и на суде. Гильгер работает «по линии и под прикрытием посольства. Свободно владеет русским языком… Лет 40–42, спортивного вида, светловолос, худощав, выше среднего роста, лицо чисто выбрито, тонкие губы, серые глаза, медленная походка, одет в заграничную одежду, не бросающуюся, однако, в глаза своими красками или особенным покроем».
Также упомянуты Гуго Вентцль (кажется, еще один мифический персонаж) и Гохбаум.
Мой отец был не лишен чувства юмора. О чем думал он, когда зачислил крупнейшего финансиста Отто Вольфа в «ведущие руководители» немецкой разведки? Помните перевернутую вверх ногами газету, при помощи которой узник сигнализировал Горькому, что демонстрируемое ему благополучие заключенных есть липа? Как знать, может быть, делая свое нелепое утверждение, и отец посылал сигнал тем, кто когда-нибудь прочтет его показания и задумается над ними.
Относительно Гильгера (или Хильгера) Густава Антоновича, 1886 г. р., компетентные органы, основываясь на архивных материалах (включающих агентурные и официальные данные), определенно утверждают, что до начала второй мировой войны он являлся руководителем (резидентом) германской разведки в СССР, работал в Германском посольстве со дня установления дипломатических отношений между двумя странами, числясь 2-м советником, потом заведующим экономическим отделом. Немец, уроженец России и бывший фабрикант, Гильгер некоторым образом вошел в историю; он упоминается в ряде книг, касающихся периода, ознаменованного пактом Молотова-Риббентропа. Так, на берлинских переговорах Гитлера с Молотовым наш русский немец сидит между фюрером и Риббентропом, выполняя роль переводчика17. Во время известного визита Шуленбурга к Молотову на рассвете 22 июня 1941 г. немецкого посла сопровождает тот же Гильгер18.
С 1941 по 1944 г. работал в МИДе Германии экспертом по русским вопросам и возглавлял политическое руководство власовским комитетом. Дополнительные сведения о Гильгере приведем в главе «Реабилитация».
…Беседа в Рахмановском продолжается. «Гилъгеру было отлично известно, где я работаю, и он передал мне задание Артнау в дальнейшем информировать немецкую разведку как о решениях правительства, касающихся внешнеторговых дел, так и, по возможности, о других известных мне решениях…
С этого времени возобновилась таким образом моя работа на немецкую разведку уже здесь, в Москве, продолжая т. о. мою берлинскую разведывательную работу».
«Встречи с Гильгером у меня продолжались в течение ряда лет до последнего времени. В период моей работы в КПК информация, даваемая мной…, касалась, во-первых, вопросов внешней торговли и во-вторых, информации по общим вопросам положения и настроений в СССР».
«Какие данные по внешнеторговым вопросам сообщались мною Гильгеру? Надо указать, что я был в курсе, как член КПК, ведавший внешнеторговыми операциями, всех решений СНК СССР по вопросам валютного, экспортного и импортного планов. Эти данные сообщались мною… и имели для немецкой разведки, бесспорно, исключительный интерес. В особенности это относится к данным валютного плана, так как из этих данных можно было себе наглядно представить картину платежеспособности Советского Союза по годам и кварталам, что давало немцам возможность быть вооруженными при торгово-политических переговорах с Советским Союзом, а также использовать эти данные против Советского Союза при переговорах Германии с другими странами».
Что касается общей хозяйственной и политической информации, то отец передает Гильгеру две записки — по сельскому хозяйству и промышленности, составленные членами КПК. В этих записках «приводились цифровые данные — статистические и выборочные — о производительности труда, о заработной плате, о положении рабочих и служащих, об отсутствии действительного прогресса в народном хозяйстве, о бюрократическом характере руководства и делался вывод о полупараличном состоянии народного хозяйства Союза». Два автора записок, «выполнявшие объективно роль агентов немецкой разведки, не были, однако, мною посвящены в действительное назначение документов, ими написанных…»
Чем же интересуется Гильгер, пользуясь возможностями отца на протяжении его чекистского периода?
«…Гильгер просил сообщить фамилии арестованных, наиболее видных работников советского, партийного и государственного аппарата, что мною также было сделано, поскольку мне приходилось слышать такие фамилии от Фриновского, Цесарского, Литвина, Николаева, а также иногда в разговорах с другими работниками НКВД СССР.
Во время следующей встречи Гильгера со мной летом 1937 г. он поставил передо мною задачу ближе ознакомиться с работой 5 (тогда Особого — вставка карандашом) отдела ГУГБ, поскольку этот отдел, видимо, больше интересовал немецкую разведку. Надо сказать, что из начальников отделов ГУГБ чаще всего бывал у меня начальник 5 отдела Николаев (точнее, Николаев-Журид. — В.Ж.) и его заместитель Агас… Бывая у меня, Николаев даже без какой-либо инициативы с моей стороны рассказывал мне об арестах, о делах 5-го отдела. То же самое относится к Агасу, который в меньшей степени, однако довольно часто бывал у меня и делился ходом работы отдела.
В частности, я был таким образом посвящен в ход следствия по делу военного заговора, в дело начальника военно-химического Управления РККА Фишмана. Мне трудно сейчас вспомнить все факты и фамилии людей, о которых мне рассказывал Николаев, однако их было достаточно много. Об этих фактах мною информировался Гильгер…»
Еще один источник информации — секретарь Ежова Шапиро Исаак Ильич, который часто говорил отцу о делах ГУГБ. «Речь шла не о простой обывательской информации, а Шапиро мне рассказывал очень обстоятельно о всех важнейших решениях ГУГБ, имевших чисто оперативный характер. Так, например, Шапиро мне сообщил решение о создании в областях троек, о намеченном оперативном ударе по разгрому поляков, немцев и других иностранцев, подозрительных по шпионажу, цифры репрессированных, фамилии лиц, уже подвергнутых репрессии и т. д.».
«Оперативный удар по иностранцам, подозрительным по шпионажу…» Звучит! Особенно если вспомнить, что по логике энкаведистов той поры любой иностранец от китайской прачки до руководителя зарубежной компартии — «подозрителен по шпионажу», а если без околичностей, — наверняка шпион.
Обреченные иностранцы повторно упомянуты также в дальнейших показаниях отца: — Ежов «дал мне задание — сообщить немцам, что в отношении перебежчиков и выходцев (так в тексте. — В.Ж.) будут проводиться строгие репрессии, что впоследствии действительно было узаконено (!) соответствующим приказом по НКВД об иностранцах».
По крайней мере с одним из таких лютых приказов, касающимся поляков, можно познакомиться по книге19 (кн. 1).
«Вся операция должна быть закончена в 3-месячный срок, т. е. к 20 ноября 1937 г…
Аресту подлежат:»
Следуют шесть категорий обреченных. В том числе:
«б) все оставшиеся в СССР военнопленные польской армии;
в) перебежчики из Польши, независимо от времени перехода в СССР;
г) политэмигранты и политобменные из Польши;…»
Надо полагать, что после такого душевного «оперативного удара» по братьям-славянам мало осталось в Союзе людей с польским «пятым пунктом». (Когда настоящая рукопись была подготовлена к печати, вышел в свет русский перевод труда47. Со ссылкой на работу48 там указано, что в результате «польской операции» за период с 25 августа 1937 по 15 ноября 1938 года было осуждено 139 085 человек, из них приговорен к смерти 111 091.)
