Повторим. Метод физического воздействия — обязательно — но в виде исключения. Хрестоматийный образец сталинской морали и диалектики. Воистину, стиль — это человек.

Не впадая в преувеличение, можно утверждать, что Постановление, цитированное выше, было в общих чертах предусмотрено вождем одновременно с началом Большого террора. Ведь отмеченные в документе нарушения законности в полной мере затронули ошельмованных таким путем членов высшего руководства, вчерашних коллег Сталина, таких как Чубарь, Косиор, Постышев, упомянутых ранее. Казалось бы, реализуя Постановление, этих людей необходимо было спасти. Но нет, их расстреляли три с лишним месяца спустя.

Закрытость очень важного в жизни страны документа следовало как-то компенсировать перед лицом собственного народа, а также мирового общественного мнения. Роль такого «публичного варианта» сыграл 18-й съезд ВКП(б), созванный в марте 1939 г. Там уже непосредственно о терроре, арестах речи почти не было. В этом тон задал Сталин. Отметив убыль коммунистов с момента предыдущего съезда («это большое достижение»), генсек целиком объяснил дефицит чисткой 1933–1936 гг. и временным прекращением доступа в партию; вроде бы миллионная репрессия — всего лишь кошмарный сон. Поэтому в выступлениях руководящих опричников (Жданов, Шкирятов, Мехлис) и других речь шла лишь о необоснованных исключениях из партии. Но в те годы вынужденный переход в стан беспартийных либо служил предвестником скорого ареста, либо, наоборот, автоматически за ним следовал. Пример одного из, конечно, инспирированных выступлений на съезде, где делегат повествует о подвигах уполномоченного ЦК КП Белоруссии, который молниеносно разгромил парторганизации двух районов, — такой пример изложен выше. Новую иллюстрацию (из речи Мехлиса) приведем лишь благодаря ее мрачному юмору.

«Был у нас и такой дикий случай исключения из партии. Уполномоченный особого отдела полка заявил комиссару, что он хочет забрать начальника клуба политрука Рыбникова. Комиссар Гаишнский шепнул об этом партийной организации, и Рыбников был исключен низовой парторганизацией из партии. Вскоре выяснилось, что Рыбников неплохой большевик и что особисты хотели взять его… к себе на работу».

Перегибы отмечались немалые. Виновники?

Во-первых, клеветники. О неком экземпляре поведал Жданов.

«Работал он плохо, все свое время отдавал писанию клеветнических заявлений на честных коммунистов и беспартийных учителей. Здесь «дел» было у него много, и он завел себе список со специальными графами: «большой враг», «маленький враг», «вражек», «вра-женок». Нечего и говорить, что он создавал в районе совершенно невозможную обстановку».

Ну а во-вторых?

Конечно же… Впрочем, пусть ответит выдержка из того же доклада Жданова.

«Вот что показал другой враг народа, пробравшийся обманным путем в один из обкомов партии на Украине:

«В течение 5–6 дней я разогнал аппарат обкома, снял почти всех заведующих отделами обкома, разогнал 12—15 инструкторов и заменил даже технический аппарат обкома.

Все это делал под флагом борьбы с врагами и расчистки обкома КП(б)У от потерявших бдительность людей. После «расчистки» аппарата обкома под тем же флагом я приступил к разгону горкомов и райкомов. За короткое время снял с работы 15 секретарей и целый ряд работников, на которых никаких компрометирующих материалов я не имел. Я создавал видимость борьбы с врагами, озлобляя против партии ряд коммунистов, совершенно незаслуженно снятых мною с работы. Кроме того, я снял с работы и ряд участников нашей контрреволюционной организации, переведя их на меньшую работу и спасая их от провала».

Очевидно, речь идет о деятельности не более не менее как первого секретаря обкома. Можно ли сомневаться, что он лишь со всем старанием реализовывал прямые установки вождя.

Вся эта критика отвечала сталинскому стилю — после мощной акции, когда практически цель достигнута, признать «перегибы». Таким образом демонстрировалась чистота намерений руководства (вина за излишества возлагалась на исполнителей и врагов), оправдывалось мероприятие в целом и давался сигнал к переходу на менее форсированный режим.

По аналогичной схеме завершился первый и основной этап коллективизации, когда (1930) появилась статья Сталина «Головокружение от успехов».

На съезде отменили массовые чистки. Еще бы. До того дочистились, что отмыться так и не смогли.

Весь этот раздел написан по документам, собранным в два объемистых тома «Персонального дела», с которыми мне была предоставлена возможность поработать в Центре хранения и изучения документов новейшей истории — ЦХИДНИ. (Теперь (2001) это РГАСПИ — Российский государственный архив социально-политической истории.)

Как сказано, отец был смещен постановлением ЦК от 22 сентября. А уже спустя несколько дней на Ильинку в КПК доставляют скромную папку, образованную перегнутым листом плотной бумаги, на котором аккуратная чернильная надпись: «Материал на Жуковского С.Б. (Зам. НКВД)». Тут же, через весь лист черным карандашом размашисто: «т. Шкирятову. Посылаю материал на Жуковского. Ежов. 27/IX-38 г.» К ^материалу» приложена опись на типографском бланке с гербом и прочими атрибутами НКВД; бумага — верже.

«СОВ. СЕКРЕТНО ЛИЧНО

Зам. Председателя КПК при ЦК ВКП(б) тов. Шкирятову

По поручению тов. Ежова Николая Ивановича — направляю следующие материалы на Жуковского С.Б.

1. Заявление НЕРУСА от 16.IX-38 г. на 3 листах

2. Заявление Майзеля Б. от 27.VI.37 г. на 9”

3. Анонимка от апреля мес. 1938 г. на 3”

4. Показания арестованного Камермахера Ш.И. на 1 л.

5. Вторая анонимка на имя тов. Сталина от 23.IV—38 г.

6. Заявление Осипова Л.Е. от 27.IX.37 г. на 1 л.

7. Письмо Майзеля Б. на имя тов. Поскребышева на 2 л.

8. Заявление Бокшицкого от 3.XII.37 г. на 1 лис.

Начальник секретариата НКВД СССР Старший майор государственной безопасности (Шапиро)»

Сопроводительная записка Ежова Шкирятову

Свидетельствует Фриновский: «На имя Ежова поступило заявление о Жуковском по обвинению его в том, что он троцкист и имеет связи с заграницей.

Это заявление через Шапиро Ежовым было направлено мне. Я в связи с этим зашел к Ежову и сказал: «Вы мне переслали заявление на Жуковского, что с ним делать?» Ежов ответил: «Положи его подальше, Жуковский «свой» человек и никакого дела на него заводить не надо».

Сопроводительное письмо Шапиро Шкирятову

Это было показано 21 июля 1939 г. на очной ставке арестованных Ежова, Фриновского и Евдокимова (поочередно) с Жуковским.

Как видим, не горят не только рукописи, но и доносы. Они хранятся в спецархивах, пока не понадобятся. Задержимся на перечисленных документах. «Нерус» — это не фамилия, а кличка агента, «стукача», приславшего очередной донос (в деле хранится не только машинописная копия, но и рукопись). Творение Неруса приведем в главных выдержках.

«Сообщение № 16

В Москву приехала в отпуск Торгпред в Норвегии Левенсон (Людмила).

В одном из разговоров со мной о бывших внешторговцах она рассказала мне следующее: при партчистке тов. С.Б. Жуковского (Зам. Наркомвнудел) в 1929 г. в ячейке Наркомвнешторга было установлено, что тов. Жуковский, когда в 1916 году петлюровцы заняли Киев, остался в Киеве без разрешения наших организаций. Сам тов. Жуковский этот факт объяснял тем, что не мог связаться ни с кем, чтобы получить разрешение. По занятии Киева петлюровцами тов. Жуковский был последними арестован. Спустя несколько дней одним видным петлюровским генералом т. Жуковский был из-под ареста освобожден. Т. Жуковский был знаком с ним давно. Тов. Жуковский был этим петлюровцем освобожден при условии, что даст ему обещание уехать в Москву. Через некоторое время по освобождении из тюрьмы в Киеве т. Жуковский действительно уехал в Москву. На вопрос: куда же вы ездили в Москву, к кому в Москву? тов. Жуковский ответил — «/с Пятакову. Пятаков может подтвердить!»