— Мне поручили дело… ты ведь слышала, что я работаю над решением разных… нетривиальных задач, которые не дают ни бойцам казоку, ни тетронам? Так вот, это его часть. И ты обязана знать правду: помощью тебе мои поступки назвать изначально сложно.
Симайна молча слушала, считывая фрагменты моей мимики гораздо эффективнее, чем это мог сделать настоящий чу-ха…
— Но мы оба знаем, что в таком случае говорит улица, — я раздраженно пожал плечами и даже пнул по пузатому колесу, — если влез не в свое дело, просто не мешай. Поэтому, Симайна, я не намерен вредить тебе. Обещаю. А если поможешь в расследовании, то даже постараюсь отблагодарить.
Она кивнула. Затем медленно осмотрела цех, подогнула хвост и взяла его кончик в пальцы, неожиданно сменив тему:
— Где мы сейчас находимся?
— На рубеже районов. Тут не встретить представителей казоку, Симайна. И «полосатые рубашки» сюда не заглядывают. Если в гнезде есть спокойное место для безопасного разговора, то оно здесь.
— Тут не выглядит спокойно, — закончив осмотр пустого этажа, констатировала кукуга.
— Весь наш город не выглядит спокойно, — с кривой усмешкой признал я.
А затем она склонила голову в жесте филигранного ожидания и спросила:
— Что господин Ланс желает знать?
Недаром в старину говорили, что половину смертных приговоров своим владельцам подписывает собственный язык. Потому что в следующую секунду я не сдержался от откровенного:
— Мне стоит тебя опасаться?
Одновременно прикидывая, какой эффект на синтета окажут фанга «Молота», если дело дойдет до схватки.
К моему удивлению Симайна одарила взглядом, какой ее проектировщики припасли для излишне расшалившихся или перебравших клиентов.
— Смею заверить господина Ланса, что вред господину Гладкому был причинен не намеренно и вследствие сбоя.
Смущенно почесав кончик носа, я спросил:
— Этот Гладкий… Что случилось в комнате, после того, как вы уединились? Ты хорошо помнишь вчерашний вечер?
— Господин Ланс похож на судью, — кротко констатировала девиант.
— Я тебя судить не буду. Но вошли двое, вышла только ты. И в бега. Мне нужно знать, почему и как.
— Это будет непросто описать, господин.
— Я буду настаивать на попытке.
— Действия в порыве… затмению рассудка мы были обязаны болезни…
Глядя ровно перед собой, Симайна говорила медленно и слегка запинаясь. Вероятно, подбирала наиболее подходящие словесные конструкции из информационного багажа ночной обольстительницы, а это обещало быть непросто.
— В глубины знаний погрузившись, я вдруг встретила отпор… и горячка затмила разум.
Я выпрямился, отряхнул ладони от ржавчины и задумчиво уставился на потолок цеха. Глубины знаний? Затмение рассудка? Она говорит о сбое системы?
— Визит в Мицелиум не остался бесследным, — заметив мое замешательство, добавила кукла, и я медленно кивнул.
— Значит, сбой? Расскажи мне, что и как случилось?
Но уточнял я, признаюсь, несколько рассеянно: полностью сосредоточиться на рассказе мешали местные жители, уже не первую минуту бесшумно наблюдавшие за нами из глухих теней. Шпана, будь она неладна. Но я и не рассчитывал, что в такой громаде, как Юдайна-Сити, найдется хоть один не заселенный уголок…
Осторожно осмотревшись, заметил грязные лежаки под грубыми тентами, нехитрую утварь одичалых пустырников и обглоданные собачьи кости. Ну, хоть не лезут… И все же я перестал крутить на пальце кольцо и снова надел перчатки. А еще открыл водительскую дверь, словно хотел проветрить салон, и сдвинул рюкзак, чтобы не помешал без промедления шмыгнуть за руль.
Симайна, тем временем, подобрала самое точное, с ее синтетической точки зрения, определение. Поведя лапой, она с придыханием сказала:
— Это было величественно.
Я хмыкнул и невольно обернулся на онсэн. Разрешив использовать обороты салонного лексикона, никак не ожидаешь, что собеседник сравнит толкнувший на преступление сбой с чем-то величественным…
— Величественно и возбуждающе, — продолжала кукуга, перебирая кончик хвоста коготками. — Я ощутила дрожь, господин Ланс, словно перед сеансом шибари. Сердце мое забилось быстрее обычного, мысли спутались, а все тело охватил сладкий морок, путавший сознание… О нет, господин Ланс, он не был сладким… но иначе я описать затрудняюсь…
Сказать откровенно, это было странно — слышать от неживой чу-ха такие чувственные сравнения, при этом применимые вовсе не к постельным пляскам.
— Все хорошо, продолжай, — похвалил я Симайну, краем глаза поглядывая за темными углами цеха. Вокруг дальних колонн беззвучно двигались невысокие тени. — Чем больше ты приведешь образов, тем мне будет проще.
Подопечная Заботливой Лоло кивнула в знак понимания.
— Это было сродни неизведанному, — чуть заметно подрагивая, проговорила она, и я был готов поклясться, что зеленые глаза синтета затуманились от воспоминаний (если такое вообще было возможно). — Подобно первому падению в объятья любовной страсти, я не могла контролировать себя. Не была способна управлять собой, все подернулось дымкой, и я потеряла счет времени. Жаркие поцелуи небытия унесли меня в пучину сладострастия…
Она осеклась и назидательно подняла холеный коготок:
— Здесь я не права, господин Ланс, сладострастие было бы преувеличением. Но я не знаю, как точнее определить путаность впечатлений. Будто в сценарии «Упавшая шаль», где онсэн должна как можно более чутко приветить девственника, я была стеснительна и не отдавала себе ответа в действиях. Мне было страшно и интересно. Но память отказывается в точности воспроизводить случившееся…
Я нахмурился.
— Мы все еще говорим о сбое, верно? Не про «шмырк-шмырк», что вы устраивали с Гладким, а о том самом сбое в Мицелиуме?
— Господин, безусловно, прав, — легко поклонилась Симайна.
— После подключения?
— И снова проницательность господина не знает границ.
Подтянув перчатки, я неспешно прошелся туда-сюда вдоль фаэтона. Романтические образы сбивали с толку и мешали ухватить суть. Но кое-что я все-таки улавливать начинал. Мысленно переведя объяснения кукуга на нормальный язык, решил уточнить:
— Так, Симайна… поправь-ка меня, если ошибусь, но я понял так: ты сунулась в Мицелиум, у тебя «величественно» замкнуло в мозгах, и после этого ты… непроизвольно причинила вред Гладкому?
— Все совершенно верно.
На этот раз в ответе сквозила глубочайшая грусть. Впрочем, раскисать под ее воздействием я не собирался — бывает, что и живые врут так, что слеза наворачивается, что уж говорить про настроенную на эмоциональный отклик куклу?
— Продолжай, — приказал я, невольно повысив тон. — Что произошло потом?
Кукуга не заметила или предпочла проигнорировать нажим, снова заговорив в том же протяжно-сбивчивом ритме:
— Помутнение не было бесследным. Всем сердцем ощущала я пристальные взгляды… скрытые и жаркие, они манили меня… но были тревожны и требовали от меня прекращения опасных утех…
Увидев мое откровенное замешательство, Симайна стала говорить медленнее, как будто это что-то меняло и тут же делало картину понятной:
— Господин Ланс… Сила и стать самых могущественных господ велит представителям нашей профессии быть покорными во всем… я немедля преклонилась перед той силой… но озвучила скромное пожелание немедля прекратить. Та грань… дозволенная грань, где синтосексуалы сами вольны определять предел давления и отказываться от приказов… Она была пройдена…
Я поднял раскрытую ладонь и прервал ускоряющийся поток ее мыслей.
— Так, не части-ка! Мицелиум, власть, приказ… Ты пытаешься сказать, что во время твоего входа в Мицелиум на тебя кто-то попытался воздействовать? Приказывать? Против твоего встроенного инстинкта самосохранения?
Рука прямо-таки потянулась к запястному гаппи, чтобы вызвать Зикро и немедленно засыпать его вопросами, возможно ли такое в принципе. Куклы входят в «мицуху» не через консоли и умные костюмы информационного расслоения, а напрямую, втыкая штекер за ухо, где живые носят заушник «болтушки».
