Несмотря на бодрящий утренний коктейль, голова начинала гудеть — сказывались последствия вчерашних посиделок со стариками. Хороший был вечерок… Упитанный сааду[5] Пикири снова сыпал старинными мудростями храма «Благочинного Выжидательного Созерцания», а долговязый Подмастерье Ганкона влет подбирал аналогичные из писания Двоепервой Стаи. Но в итоге все же не выдержал и скатился в привычную колею дружеской перебранки: дескать, природной мудрости чу-ха не занимать было в любые времена, а вот истинное спасение духа стало возможным лишь с самопожертвованием Стаи, позволившей пожрать себя живьем. Спор приобрел привычный накал, заказали еще бутылку, но к тому времени я уже попрощался и двинул домой.

Забавные, все же, старикашки… Такие разные в служении и миропонимании, уже не первый год оба без смущения общались с уродцем Лансом, даже не пытаясь промыть мне мозги. А Ганкона, недавно переведенный в храм на границе Холмов Инкамо, не только не порвал связь со мной и Пикири, но и регулярно мотался через половину города лишь для того, чтобы опрокинуть пиалку-другую в нашей компании. Ну как тут было отказать?

Кроме того, положа руку на сердце, оба по-настоящему нравились мне.

А такого в Юдайна-Сити я мог сказать далеко не про каждого…

[1] Чу-ха, обученный воинскому искусству и отдавший гражданский долг несением службы.

[2] Двухколесное транспортное средство с маломощным электродвигателем.

[3] Представитель высшего слоя привилегированного класса чу-ха.

[4] Единый информационный туман, пронизывающий все слои общества чу-ха.

[5] Служитель религиозного культа Благодетельной Когане Но и прочих представителей ее пантеона.

За моей спиной остались сразу пять комплеблоков, похожих на «Кусок угля», словно новорожденные одного помета. Здесь, как и повсеместно в нашем восхитительном районе, хозяева балконов и террас тоже продавали перила направо и налево (причем их услугами пользовались не только местные лавочки вроде закусочных или парфюмерных салонов, но и крупные небрезгливые воротилы из Уробороса), а потому огромные фасады до колкой боли в слезящихся глазах пестрели лоскутами вызывающей рекламы.

Справа началась промышленная зона рыбной фермы «Вертких прыгунов». Кроме камер наблюдения, высокий глухой забор венчали бронированные будки охранников, в которых заседали сторожа — чаще всего отставные тетроны, использовать которых для открытого ведения дел на улице считалось дурным тоном даже в Бонжуре.

— Не вынесла пятая мышка, но четверо так и не дышат… — задумчиво пробормотал я, и замедлил шаг.

Шагов через двадцать тротуар под забором фермы преграждали светящиеся разметки оцепления. Внутри свето-струнного многоугольника, почти на обочине, распластались тела двух молодых чу-ха, не так давно изрешеченных крупнокалиберными фанга.

Без отличительных знаков казоку, одетые в тряпье, по виду безоружные. Вероятнее всего, поденщики, пущенные в расход после черновой работы. Или залетные, совершившие ошибку. Впрочем, это могли быть и случайные рассветные прохожие, заметившие лишнего…

Вокруг помалу скапливались зеваки и мицелисты местных прокламационных ресурсов. Неподалеку от убитых приткнулся фаэтон с гербом Управления Тетронов, на его обтекаемое крыло лениво опирались двое «полосатых рубашек», определенно младшие детективы.

Тупомордые с тоской наблюдали, как усталый патрульный в легкой броне фиксирует место преступления на камеру переносной консоли. Детективы жевали листья «бодрячка» и настороженно поглядывали по сторонам — все до одного участники сцены понимали, что прикормленные служители закона тут для проформы, а настоящее расследование будет возложено на истинных хозяев района. Если, конечно, те давно не в курсе случившегося…

Обогнув оцепление и ловко ускользнув от столкновения с парочкой тренькавших гендо, я зашагал дальше, стараясь не попадать в жадные объективы мицелистов. Над Тринадцатой повисала мутная пыльная дымка, верный предвестник приближающегося полудня, и тусклое солнце уже почти не справлялась с ее ажурной взвесью.

Перекресток с шестиполосной Виривага-ню встретил меня еще большей толчеей — светофоры едва справлялись с разделением потоков двухколесников, над ними неспешно разлетались фаэтоны всех мастей.

Через дорогу в переулке с неприметного фургона торговали нелицензированным мясом. Свиные отрезы, потроха и уши были свалены в металлические поддоны, предусмотрительно накрытые тряпками — качество продукта и методы выращивания нелегальных свиноферм Такакханы вызывали определенные сомнения не только у тетронов, но и уличных казоку, и торговцы немало рисковали.

На всякий случай засняв фаэтон на гаппи, я двинулся дальше.

На углу у офисного здания в рядок сидели пятеро попрошаек, каждый из которых служил одному из покровителей района. Выудив из кармана горсть медных юнов, я подал каждому, почтительно кланяясь в ответ на благословления и пожелания хорошего дня.

Под подошвами загрохотал металл лестницы, уводящей на кольцевой пешеходный виадук. Поднимаясь над суетой перекрестка, я не прекращал внимательно осматриваться. Сигналили гендо, гудели фаэтоны, мычали коровы.

— Шестая мышка сердцем вышла, — нараспев пробормотал я в такт играющему в голове «джазу».

Над повседневной суетой и гомоном, одинаково пестрым и опасным, мне виделись течения и границы, заметные только посвященным. Островки уличной торговли дайзу и опианином[1]; скрытые яркими, ничего не значащими вывесками игорные дома для своих; кухни по пересадке органов и установке несанкционированных имплантатов; офисы манджафоко[2] и букмекерские конторы, пунктирные обрывистые маршруты курьеров.

А еще пятаки, неофициально выделенные под контроль тупомордых.

Один из таких располагался на юго-восточной стороне перекрестка, где традиционно расположилось боевое звено тетронов, как всегда сакральное числом, в удачу которого блюстители порядка веровали всей душой. Подняв забрала, трое патрульных пили чингу и ловко орудовали хаси, с феноменальной ловкостью выуживая из узких горячих коробок блеклую лапшу.

Как и все прочие товарищи из братства мнимой защиты законов, эта троица (еще будучи кадетами) прошла обязательные операции по укорочению челюстей и усилению их металлическими имплантами, издали даже напоминая людей. Впрочем, в опасной ошибочности этого сходства я убедился далеко не вчера…

В отличие от встреченных у рыбной фермы детективов, патруль был экипирован укороченными ассолтерами, а над трапезничавшими возвышался четвертый, закованный в броню-кастура[3]. В завтраке пилот не участвовал, и его отстраненность вызывала странное ощущение, что вытянутый шлем «моллюска» изучает перекресток со скрытой злобой к каждому из просканированных.

Впрочем, схожее выражение опасливой брезгливости читалось и на почти плоских мордах под открытыми темно-синими касками. «Полосатые рубашки» знали, что почти не имеют тут власти. Но были обязаны ее представлять, с риском для жизни намекая, что если казоку нарушат неписанные правила, по трупам неприкасаемого квартета в Бонжур войдут сотни механизированных «моллюсков»…

Медленно огибая перекресток по крытому кольцевому виадуку, через выбитые пластигласовые окна я заметил и наших. Молодняк из «Детей заполночи» отирался возле крупной продуктовой лавки на северо-западной стороне; троих я знал, еще четверо были новенькими. Что, впрочем, уже давно не казалось чем-то удивительным — рядовой состав менялся с завидной регулярностью, и не было нужды пояснять, куда девались выбывшие…

Все замеченные мной «Дети» были черноплечими, не особо крупными. Одетые в мягкие кепи и неброские просторные плащи, но с неизменными клетчатыми жилетами поверх плотных рубах или маек, они держались расслабленно и вальяжно, одним видом демонстрируя обитателям перекрестка, кто именно поддерживает здесь порядок и соблюдение правил.