Совпадение, скажете вы? Чапати так не считает.

Руководствуясь общегородскими Принципами Сохранения Мира и Благополучия и якобы действуя по прямому распоряжению Смиренных Прислужников, бойцы кубба не позволили казоку-йодда «Прыгунов» войти внутрь и устроить бойню. А без долгожданного подкрепления преданные старому начальству работники фабрики в скором времени уступили рейдерам и были вынуждены покинуть ее пределы. Чапати утверждает, что число раненых достигло почти трех десятков.

Сумел ли Нискирич Скичира подкупить офицеров кубба? Ответ на этот вопрос, мои умнички, Чапати предоставит искать вам…

Как бы то ни было, на следующее утро линии по производству пищевого суррогата продолжили работу. Сотрудников, решивших остаться на рабочих местах, поощрили, а охрану полностью заменили и усилили, фактически превратив невзрачное строение на 29-й улице в секретный объект.

Как думаете, Нискирич и правда не имеет отношения к случившемуся? Источники Моноспектральной Чапати утверждают строго противоположное. Более того, «Ломкой горечи» стало известно, что на этом казоку-хетто[1] «Детей заполночи» останавливаться не намерен.

И поэтому в следующем выпуске наших новостей Чапати продолжит доказывать угрозу приближающейся войны кланов и расскажет, как фер Скичира расширяет зоны влияния в среде торговцев дурманящим зельем, будь то «Кроко» или опианин всех уровней очистки. Причем делает это, надменно наплевав на случайные и многочисленные жертвы среди мирных любителей веселящих порошков.

На этом Моноспектральная Чапати желает вам мира, здоровья и процветания. Будьте начеку, будьте готовы!

Продолжайте слушать станцию «Ломкая горечь» и молитесь Благодетельной Когане Но, чтобы война не закипела в полную силу, как это случилось в Бонжуре десять лет назад. Ведь многие из вас еще хорошо помнят, что тогда без риска поймать шальную фанга было нельзя пройти по улице, а представителей враждующих казоку показательно и вместе со свидетелями убивали в чингайнах и косметических салонах по всему району…

[1] Безусловный лидер ячейки.

За раздвижными дверьми станции «Маршала Пигица» меня встретила пылевая буря. Зарождающаяся, еще легкая, но уже намекавшая на скорую потребность в маске и похрустывающая на зубах. Поморщившись, я окунулся в желтые завихрения и ощутил, что настроение стало ухудшаться.

Оно и до поездки на «сквозняке» было так себе, низкий поклон тебе, Кринго. А теперь, после получаса, проведенного в обществе сотен чу-ха, зажатым в вагоне среди зубастых любителей убойного парфюма и органических масел, ну просто одно удовольствие!

Поднимаясь к выходу со станции, я рассматривал их непрерывный поток — суетливый, завораживающий шершавой монотонностью.

Обитатели Юдайна-Сити обтекали меня нервными шаркающими походками, вертели головами, принюхивались, обменивались сплетнями и болтали по гаппи. Их умение игнорировать происходящее вокруг, одновременно оставаясь настороже и прислушиваясь к любым изменениям привычного фона, откровенно восхищали.

К необычному бесхвостому чу-ха с белой кожей и уродливо короткой мордой никто не лез, даже карманники, чему сам уродец был очень даже рад. Прижимая рюкзак к груди, он терпеливо отмахал положенные станции транзита, влился в поток выходящих и спешно выбрался на поверхность.

Меня все еще огибали ручейки пассажиров, а я неподвижно изучал их разномастные наряды и украшения в ожидании, пока площадка перед станцией опустеет.

Да, когда я еще не научился бояться чу-ха, я ими восхищался. Меня устраивала интуитивная саморегуляция гнездового сообщества. Сообщества столь же возвысившегося, сколь и погрязшего во мраке. Сумевшего разработать синтетические мозги, полуроботизированную боевую технику и летающий, пусть даже лишь в ареале силовых рельсов, транспорт; жившего по околорелигиозным канонам недоверчивой атмосферы учения кизо-даридрата — «благородной нищеты», помноженной на невероятный эгоизм, ослепительное тщеславие, примитивную жестокость и коллективно-патриотическую солидарность…

Пассажиры прибывшего транзита рассосались в стороны, и я двинулся в путь.

Вышел на Седьмую, сверился с указателями и повернул в сторону уютного дома. Не самую широкую улицу гнезда обрамляли бессчетные кабаки, дешевые гостиницы и притоны, приплюснутые верхним уровнем. Большинство из них располагалось внутри огромных полых колонн, поддерживающих вышележащий район под неофициальным названием Глянец, но немало втиснулось и между.

Даже без пылевых бурь небесное светило почти не заглядывало на Седьмую. Что ощутимо давило на настроение, но, наверняка, радовало рекламщиков, чьи стелы, баннеры, свето-струнные полупрозрачные фигуры и растяжки круглосуточно наполняли улицу разноцветным мерцанием.

Патрульных не наблюдалось, причем ни «полосатых рубашек», ни представителей казоку — последние лениво приглядывали за Седьмой через уличный совет, куда включали представителей всех заинтересованных сторон, но на практике хватало и способностей местных вышибал.

Коровы на этот уровень гнезда почти не забирались, зато хватало тощих бродячих собак. И дервишей, причем как осознанно выбравших уличный образ жизни, так и не способных наскрести горсть юнов за проживание в самой убогой норе. Они сонно пищали прохожим о дурной жизни, перерождении и милосердии, потрясали пустыми консервными банками, но ко мне не цеплялись, заставляя чувствовать себя благодарным невидимкой.

Вспомнив, как все начиналось, я невольно улыбнулся.

Ах, до чего иначе представлял я себе картину несколько лет назад, сразу после «знакомства» с великим героем древности Явандрой! Считал себя избранным, уникальным, неповторимым в силу разумных и очень важных причин, которые еще только предстояло познать. Да, в те годы такое мировоззрение казалось мне очень крутым и стильным: одинокий пришелец, отмеченный печатью судьбы и неприкасаемый…

Если быть откровенным, то нельзя не вспомнить про мои первые диалоги с улицей. По глупости и нагруженный крепким (тогда я еще только знакомился с паймой и ее неповторимым вкусом, равно как и эффектом) я бродил по улицам Бонжура или Колберга, убеждая встречных крыс в неотвратимости собственного предназначения.

Я усмехнулся воспоминаниям, невольно привлекая внимание ближайшего дервиша. Плешивый и скрюченный, лишенный половины пальцев, тот вскинулся и с поклоном протянул мне свою банку. Пара медяков перекочевала в нее из моего кармана, а в спину терюнаши понеслось:

— О, благодарю тебя, чужак! Пусть не оставляет тебя удача! Пусть будешь ты благословлен, и легким путем пройдешь все дороги Тиама!

Все дороги Тиама…

Когда-то я считал, что явился в Тиам, чтобы его спасти. Более того, несмотря на всю нелепость предположения, мне даже удалось убедить (не совсем по своей воле) в этом одного недалекого чу-ха с очевидной нехваткой пальцев. Ах, Пять-Без-Трех, спаливший мозги стрихом, мой Первый Подмастерье! Глупый, но инициативный, сумевший сколотить вокруг образа Бледношкурого манкса некое подобие культа, по определенным причинам (и к счастью) не получившего особенной популярности.

На мою удачу, прозрение наступило довольно быстро (не без помощи Нискирича), и я отмахнулся от безумных идей. Поговаривают, что клубы почитания Белошкурого до сих пор существовали в самых темных уголках Нижнего Города, но меня, хвала Когане Но, это уже давно не касалось и толпы самобичующихся флагеллантов по пятам не ходили…

Седьмая вывела к нужному перекрестку и фонтанирующей запахами специй уличной харчевне, где я купил коробку лапши с жареными свиными ушами. Не такой потрясающей, как в «Каначанкха», но все равно вкусной и сытной.

Уютный дом Черных Юбок находился в одной из подпорных колонн, по диагонали через перекресток; трехэтажное заведение с собственным крыльцом считалось вполне респектабельным, а лаконичные иероглифы простой, но говорящей вывески были заметны даже сквозь пылевые вихри. К моему удивлению, сейчас они были погашены…