— Твеееерь! Твеееерь!

Не прекращая орать, оборачиваюсь и бросаю взгляд вниз, к подножию холма. Там сражение уже заканчивается. Наш неожиданный рев отвлек монголов, и часть отрядов с обоих флангов, прорвавшись, уходят к лесу.

«Ну и слава богу!» — Как-то враз успокаиваюсь и, подняв руку, призываю своих бойцов к тишине.

Волна криков стихает, и я же по-другому обращаюсь к смотрящим на меня шеренгам.

— Пришло время показать этой сволочи, где ее место! Не пустим супостатов на нашу землю! Пусть все, кто пришел на нашу землю с мечом, здесь в сырой земле и останутся навечно!

Под бешеный рев бойцов спрыгиваю с фургона и освобождаю место для стрелков.

Калида уже рядом, и я приказываю ему на ходу.

— Из третьей бригады оставь две роты в резерве, а остальных на позиции. Занимаем круговую оборону!

«Не зря я все-таки вкруг оборону построил, — мысленно поздравляю себя с предусмотрительностью, — как в воду смотрел!»

На вышку лезть некогда, и я протискиваюсь между фургоном и рядами алебардщиков. Всего пара шагов вперед и передо мной только поле, заваленное трупами лошадей и людей.

Отгоняю мрачные мысли и осматриваю поле боя. Как раз вовремя! Неравная сеча уже закончилась, и ордынцы начали перестраиваться. Действуют супостаты быстро и слаженно. Всего несколько минут, и напротив нас уже вновь вытянулись три линии, готовых к атаке степных всадников.

Вздрагиваю от неожиданности. Сзади меня хватает за руку Калида.

— Ты куда полез?

Успокаивающе улыбаюсь своему ангелу хранителю.

— Нет, сразу монголы в атаку не пойдут. Они уже обожглись и попытаются сначала нас взять на понт.

И точно, от выстроившихся внизу всадников оторвалась важная троица и неторопливой рысцой направилась к нам.

Не оборачиваясь, кидаю Калиде.

— Пусть стрелки не расслабляются и постоянно держат этих посланцев на прицеле. От монголов все, что хочешь, можно ожидать! У них правила и законы только для своих, а для врага у них любая подлость называется хитростью.

Подъехавшие монголы остановились в шагах пяти, и косясь на нацеленные арбалеты, их старший обратился ко мне.

— Нойон Сахыр Менгу говорит тебе. Уводи своих воинов, и вы все останетесь в живых. Вы храбро сражались, и Сахыр Менгу уважает такого врага. Он не будет вас преследовать и дарит вам жизнь!

Отвечаю на прозвучавшем мангутском диалекте. Широко улыбаясь и в той же торжественной манере.

— Благодарю покорно великого нойона за его милость, но, к сожалению, никак не могу выполнить его волю.

Монгол покупается на мою улыбку и слова, и переспрашивает.

— Почему же? Если ты старший над своими людьми, то прикажи им.

— Не могу! — Демонстративно развожу руками. — Мои воины так страстно хотят закопать на этом холме тебя, твоего поганого нойона и все ваше жалкое воинство, что я не могу отказать им в этом удовольствии.

До посланника, наконец, доходит, что над ним издеваются, и его лицо искривляет злая гримаса. Побагровев, он потрясает камчой.

— Да ты… Ты еще будешь умолять о смерти!

Перестав улыбаться, срываю травинку и добавляю льда в голос.

— Если ты все-еще будешь здесь, когда она коснется земли. — Подбрасываю травинку в воздух. — То получишь стрелу в башку! Усек⁈

Выражение моего лица убеждает монгола в том, что это не пустая угроза, и он нервным рывком разворачивает своего коня. Его спутники тут же срываются вслед за ним, и обратно они уже несутся во весь опор.

«Вот так-то! — Зло резюмирую про себя. — Слава киевского князя Мстислава Старого меня не прельщает!»

Земля дрогнула под копытами почти двух тысяч всадников. Эхом понеслось жутковатое урааагх, и три линии ордынских всадников сорвались с места.

Растягиваясь полумесяцем, конная лава понеслась к вершине холма, стараясь сразу же взять нас в кольцо. Уже по тому, что впереди всех плывет двухвостый бунчук, понимаю, тактика поменялась. Никакого обстрела больше не будет, сразу пойдут на штурм.

Поэтому на взгляд старшины первой баллисты командую:

— Заряжай тяжелым!

Он тут же с азартом гаркает на своих.

— Тяжелым…!

Вслед ему по всей линии пошло как эхо.

— Тяжелым!…желым!…желым!

Быстро лезу на свою вышку и мысленно подтверждаю логику своего же приказа.

«Дальнобойными нет смысла! Атаку все равно не остановят, а вот за те пятнадцать-двадцать секунд, что летящая конница пройдет эти триста метров, перезарядиться мои не успеют».

Забираюсь наверх. Здесь уже стоит Ярослав. Вид у него прямо скажу не очень. Только что на его глазах полегла вся его дружина. Почти всех он хорошо знал, многие были ему, как родные.

«Ну а что ты думал⁈ — Жестко реагирую на потерянный вид пацана. — Это тебе не игрушки! Захотел брату помочь, и вот тебе плата. Как говорится, ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным».

Усмехнувшись последней своей мысли, подбадриваю юного князя.

— Не унывай, княже! Одолеем супостатов, поищем твоих дружинников. Может и не все сгинули!'

В ответ получаю переполненный тревогой взгляд.

— А одолеем⁈

Вижу в глазах юного князя почти погасшую искру надежды и, не задумываясь, раздуваю ее своей показной уверенностью.

— Даже не сомневайся, князь! Утрем нос поганым до самых кровавых соплей!

От моих слов Ярослав аж засиял весь, а я лишь вздохнул про себя.

«Как мало нам надо, чтобы от полной безысходности взлететь к облакам надежды, как легко мы верим чужим, ничего не значащим посулам!»

Все это пролетает в моей голове за долю секунды и отметается, как ненужное сейчас. Развернувшись к полю боя и вцепившись двумя руками в поручень, я впиваюсь взглядом в надвигающуюся лаву.

Конница уже летит во весь опор. До столкновения считанные секунды. Мой наметанный глаз отсчитывает дистанцию.

Сто пятьдесят шагов!

Рука взлетает вверх. Товсь!

Сто!

Девяносто… Семьдесят пять!

Даю отмашку. Огонь!

Все восемнадцать баллист разом отрыгнули пятилитровые заряды с зажигательной смесью. На миг раньше них затренькали арбалеты, и первые сраженные всадники потонули в черном дыму и запылавшей под ними траве.

В местах вспышек строй конницы разорвался, но лава не остановилась. Обтекая горящие лужи и успокаивая беснующихся коней, ордынцы все же дорвались до наших порядков. Потеряв скорость и натолкнувшись на выставленные алебарды, они попытались пойти напролом и прорваться между фургонами.

«Ошибочка, ваше благородие!» — Со злорадством отмечаю, как четко, словно на тренажерном плацу, заработали тяжелые алебарды.

На узком пространстве всадникам тесно. На одного степняка три выставленные алебарды. Один останавливает коня, другой отбивает удар копья, а третий уже валит всадника. Задние прикрывают переднюю шеренгу, и ордынцы не выдерживают этой мясорубки. Они откатываются шагов на двадцать, надеясь выманить на себя пехоту, но не тут-то было! Алебардщики остаются на месте, а первую скрипку вновь начинают играть арбалетчики.

Степные всадники закрутили карусель вокруг фургонов, осыпая их и шеренги пехоты тучами стрел. Ответные болты летят реже, но каждый из них находит свою жертву.

Карусель крутится, стрелы летят в обе стороны, и тут кто первый дрогнет. У кого в этой смертоносной дуэли не выдержат нервы. Конные стрелки постоянно в движении, мои неподвижны, но зато они прикрыты щитами, а враг практически полностью открыт. Особенно лошади! Некоторые из них уже похожи на дикобразов. Одним болтом коня не сразить, и в них специально не стреляют, но все, что не попадает во всадников, достается этим бедолагам.

Ордынцы стреляют, как заведенные, мои четверки стрелков сменяются со скоростью ткацкого челнока. Стрелы летят сплошным потоком! В крутящейся карусели то и дело с криком падают всадники, хрипя зарываются мордой в землю кони. У нас тоже потери, то тут, то там, оставляя строй, отходят в центр раненые бойцы.

Смертельная свистопляска не стихает, но пытаясь уйти от арбалетных болтов, ордынцы невольно все разжимают и разжимают свою смертоносную удавку. Они начинали свою карусель, когда до них было шагов двадцать, теперь уже сорок не меньше.