– Мы с вами одна команда? Да! – переглянулась между собой и гаркнула банда Цоя.

– Возьмите нас с собой! – кто-то пропищал с задней парты.

– В следующий раз! Вначале активируй у себя на телефоне приложение «Виктор Цой. Сила»! – ответила команда малолетних подростков вместе с Цоем и быстро покинула школу. За её стенами их уже ждало такси, которое команда успела вызвать по телефону, и ватага, смеясь и зубоскаля, двинула к великой реке этой страны – очередному месту силы.

Помещение было большим и в то же время маленьким из-за теней, и особые инфракрасные датчики увидели бы в нём всюду кровь. В нём беседовали двое, за чьими спинами другие датчики, ретроспективные, увидели бы несметные ряды невидимых людей, чьи взгляды и эмоции они представляли.

– Что ты хочешь сказать? Передумала ли ты? Хочешь ли ты остаться с нами и в нашей вере, вместо того, чтобы стремиться к прогнившей цивилизации айфонов и андроидов?

– Особого желания не испытываю.

– Задумайся! Нигде девочка, девушка, женщина не имеет такой свободы и к ней так хорошо не относятся, как в нашей вере.

– Темновато у нас. Везде тряпки и муть понавешана, – уклончиво ответила девочка, кивнув на окружающий антураж.

– Да всё нормально. Ты просто не понимаешь. У нас красивая культура. Везде шатры, балдахины.

– Дерьмо бычье, а не культура. Когда-то в Европе тоже было аналогично и всякие балдахины, когда они не знали, как спастись от блох, вшей и других насекомых.

– Ты очень некрасиво говоришь. Знаешь ли ты, что у меня есть власть карать тебя смертью?

– Ты меня не удивляешь своей великой культурой. Я знаю. И я знаю, что ты буллшит. И что ты можешь и убить, и надругаться. Просто так, от нечего делать. В соответствии со своей великой культурой и такой же великой верой.

– Не от нечего делать, а потому. что ты преступаешь заветы предков. Ведь это и твоя культура и вера тоже.

Девочка-подросток и почти такого же возраста юноша беседовали в помещении среди понавешанных занавесей и бахромы. Хотя девочка говорила независимо, она ни разу не заговорила с юношей первой, потому что так было нельзя, настолько ей вошли в плоть и кровь родные обычаи. Она только реагировала на его реплики.

– Ну, хватит, девочка. Сорайя, хватит прикидываться, что мы с тобой равные.

– А нет?

– Я мужчина, и только одним этим в четыре раза тебя главнее.

– Откуда и почему так, Абдулла?

– Чтобы доказать факт надругательства, женщина должна привести четырех свидетелей. Мужчин, разумеется. Не женщин же. Ибо сказано нашим великим пророком, что вы имеете недостаток в уме, будучи в два раза глупее мужчины.

– Вот поэтому я и сказала. что хочу бежать из вашего рая, что я обязательно сделаю, когда вырасту.

– И ты убежишь, и там, в землях неверных, отречёшься от нашей веры?

– Да.

– Очень жаль, Сорайя. Ты сама подписала себе смертный приговор. А ведь мы тебя хотели избрать как одну из тех, кто по достижении совершеннолетия удостоится венца счастья.

– К чёрту ваш венец, к чёрту ваше счастье, к чёрту вас всех с вашей дурацкой верой.

– Вот за это мы и обязаны карать тебя смертью. Три дня, данных тебе на раздумье, прошли, – и в сознании тех, кто бы мог присутствовать в этом помещении и мог читать мысли, пронеслись бы одни и те же картины, предварявшие за три дня до этого данный разговор. А три дня назад было так. Люди, одетые по-восточному, сидели. Перед ними стояла маленькая девочка. Они её допрашивали: «Мы нашли твой дневник. Ты в нём писала, что хочешь отречься от нашей веры. Правда ли это?» Она отвечала: «Да». Причём, эта сцена повторялась несколько раз в разном времени, разных помещениях и с разными вопрошателями… А сейчас было другое. Сейчас девочка и юноша беседовали, сидя друг против друга. Бахрома странно качнулась над одним из гамаков. Юноша сказал:

– Последний раз тебя спрашиваю, – но не докончил вопроса, видя по глазам собеседницы абсолютную одержимость и уверенность в собственной правоте.

– Ладно же, – злорадно усмехнулся мальчик-юноша, встал и сдёрнул с качавшегося гамака покрывало: – Смотри!

В гамаке сидела связанная, с кляпом во рту, ещё более маленькая девочка, чем Сорайя, и Сорайю передёрнуло:

– Это Ясмин! Отпусти её! Она ни в чём не виновата!

– Мы знаем, – продолжал умехаться юноша-садист Абдулла, – что у вас с сестрой дружба. И знаем, что ты имеешь огромное на неё влияние. Поэтому мы её тоже допросили. И она нам сказала то же, что и ты: что хочет бежать от нас в мир скверны и греха.

– Она переболела церебральным параличом в детстве! Она не вполне… Не вполне отвечает за себя! Ты не имеешь права!

– Имею. Если преступница может различить белую и чёрную фасолину, то она уже вменяема. Этого достаточно. Ибо так сказал пророк…

– Ты очень умён, Абдулла! – вдруг ответила Сорайя, и тот самодовольно ухмыльнулся и повёл носом. – Я нашла у нас во дворе эту старинную золотую монету, посмотри, – кинула она ему кругляшок, и паренёк жадно его схватил и стал рассматривать, а тем временем Сорайя достала незаметно из полы своей одежды смартфон. С экрана улыбался Виктор Цой. На экране шли цифры с надписью The final countdown: 10 min, – и быстро, как блохи или вши, бежали секунды.

– Ты, конечно, хитрая коза, Сорайя, – ответил Абдулла, отвлёкшись от монеты, – Но эту монету, сколько я помню, тебе подарила бабушка. В любом случае, я её возьму, раз уж ты мне её дала. Полагаю, она тебе больше не понадобится.

– Неужели же ты готов убить свою кузину? – взмолилась Сорайя.

– Тебя? Нет. Пока что. Но вот что касается Ясмин… – и юноша вынул из своих широких пол топорик, инкрустированный золотом. Подошёл к Ясмин. Подвинул её гамак, оказавшийся креслом-гамаком, к центральному столику в зале. Креслице оказалось колёсиках и на шарнирах. Только сейчас увидела Сорайя, что и столик был мудрёным. Мрамор, из которого он был сделан, покрывала съемная деревянная крышка. Крупным планом Сорайя увидела, что на полу от столика в две стороны отходят канавки к решёточкам тоже на полу, канавки, это кровоспуски, догадалась она.

Абдулла наклонил шарниры, и голова вместе с тоненькой шеей маленькой девочки оказались на столе с инкрустированными серебром кровоспусками. Он взмахнул топориком, и Сорайя страшно закричала. Она подбежала к Абдулле и стала отнимать у него томагавк. Он же в ответ обнял её и постарался поцеловать.

– Разрешу себя поцеловать, только если отдашь мне топорик, – сказала Сорайя.

– Ладно, – усмехнулся Абдулла, и пока он усмехался, она его поцеловала и быстро выхватила топорик, а потом тыльной стороной двинула юношу в пах.

Юноша дико закричал и стал звать на помощь.

– Ладно-ладно, – сделала большие глаза Сорайя. – Сейчас мы с нашим кузеном будем добры друг к другу, будем ублажать друг друга.

Внезапно у юноши зазвонил телефон, и он ответил на вызов смартфона:

– Нужна помощь, Абдулла? Мы готовы! – проговорили там мужские голоса.

– Я знаю, что вы наблюдаете за нами в видеонаблюдение, но ещё рано, – засмеялся Абдулла. – Я вас позову, для установления обстоятельств надругательства ведь нужны свидетели по нашему древнему закону, чтобы оправдаться, – и закончил вызов. – Ну, давай обратно топорик! Тогда мы тебя со свидетелями не очень больно замучим! А потом скажем, что ты сама к нам приставала, – заулыбался широко Абдулла.

– То есть за нами наблюдают, Абдулла? – медленно, затягивая время, произнесла Сорайя. – Здесь всюду видеокамеры?

– Ну конечно же!

– И ты думаешь, что полностью меня контролируешь?

– Ну конечно!

Сорайя в ответ хлопнула его резко топориком по голени, так что он передёрнулся от боли. Сорайя же быстро глянула на смартфон у себя в широком кармане. Цифры светились: 15, 14, 13 seconds to appearance of Tsoy & his friends.

– И ты хочешь со своими братьями здесь надо мной надругаться?