Тэйн неоднократно бывал у Кельхандара в крепости Лах, но ему там не нравилось. Лайды, приверженцы строго функциональных построек, и люди, одержимые только одним — исследованиями, создали нечто примитивное, унылое, полуподземное. Ройгу крепость Лах напоминала помесь тюрьмы с пещерой. Но тамошних обитателей она устраивала, и Тэйн, хоть и продолжал посмеиваться над архитектурным провалом Кельхандара, в душе давно махнул на него рукой: пусть живет, как хочет. Гениальность хильда и раньше балансировала на грани безумия, и только разумное влияние Кианейт удерживало его от совсем уж странных выходок, которые он изредка устраивал, заставляя Джерхейна хвататься за меч и бросать по ту сторону Илломайнского хребта отборные боевые дружины. Он выращивал полуразумных тварей, имея целью создать универсальных бойцов, которые потом разбегались и нападали на местное население; пока он научился выращивать «звездочки», на воздух взлетело немало экспериментальных лабораторий, вызывая обвалы в горах. Прочие его эксперименты тоже зачастую приводили к неожиданным и опасным результатам. Холгойн ворчал при упоминании об опасном соседе, по-прежнему называя Харриаберта не иначе как белоглазым дьяволом.
Был путь на Алуре и с Агваллара. Именно таким образом Ривард, Джерхейн и Ройг в свое время решили проблему людей, оставшихся без крова в результате гибели раканов.
Агвалларская колония — город Зар Азира — лежала на другом берегу озера, в четырнадцати днях водного пути от Нового Эргалона и в шестнадцати — от майрского поселения. Алареи поначалу с трудом приживались на землях Алуре — их мучило солнце, их пугала ночная тьма, их ставила в тупик необходимость обрабатывать землю и строить жилища из камня и дерева, но постепенно они освоились и привыкли. Свой край они уже называли Аларией, селились общинами на расстоянии дня пути друг от друга и размножались гораздо быстрее и успешнее жителей Далиара. К счастью, миролюбие было их самой главной чертой, и Ахир с Ройгом не опасались угрозы с их стороны.
Тэйн поблагодарил женщин и покинул гостеприимную кухню. Надо было возвращаться на Теллар. Джерхейну может понадобиться его помощь, на севере опять появились хильдские отряды, он знал, что Холгойн сам возглавил рейд по северо-восточному побережью, откуда опять приходили тревожные новости. Более того, он узнал от Ивора, что майрская корона, демонстрируя Эргалону мирные намерения, на самом деле тайно поддерживала хильдов ресурсами и иногда — людьми. Это его тревожило. Если Хильдайр и Майр объединят усилия против Риаллара, Джеру снова придется туго. Хотя теперь, после открытия собственных Алурийский Врат, все внимание и силы Тар-Наридов будут прикованы к новым землям, и это надолго отвлечет их от событий на Телларе. Ройг считал, что Холгойну пора самому напасть на Хильдайр, чтобы прекратить постоянные набеги хильдов на северное и северо-восточное побережье.
Подойдя к Воротам, он увидел очередь. Ворота ежеминутно мигали, народ толпился и нервничал, отправляясь в оба конца: в гости к родственникам в Наземный мир, или сюда, на Алуре, на отдых. Времена года не совпадали: здесь завершалось лето, по Рождению Илбара здесь начинали отсчет нового года и осени, а на Телларе весна только вступала в свои права.
Если быть честным самим с собой, торопиться на Теллар ему не хотелось. Там его закружит, захватит поток повседневных дел, большой и малой политики, которая надоела ему хуже комаров летним вечером. Она и раньше никогда его не увлекала. Искусство стало привычным. Он знал все, на чем держались все три учения Сил и Стихий. Даже тонкости применения шиаллаха в мирных целях уже не будили его азарт исследователя и экспериментатора. Безумные идеи Кельхандара не находили отклика в душе, будучи слишком уж бредовыми и фантастическими, далекими от реальной жизни, а создавать и копировать канонические хэльды школы Кан — классического искусства, мало изменившегося после Пришествия, он научился в первый год после восстановления Колодца и Кругов Власти. Это оказалось несложным: он прочел Арта Ран Кэй, книгу Мастеров, давшуюся ему на одном дыхании, за один подход, и постепенно научился создавать хэльды и ка-эль, используя Огонь Жизни малых колодцев. Он обучал адептов во всех школах, изредка давая практические уроки, но наставничество не было его сильной стороной — Тэйн убедился, что вообще не умеет объяснять то, что для него самого было элементарно простым.
Повседневная суета, свары Конклава, войны и угрозы войн, дележ земель, соперничество школ, усиливающееся с каждым годом, скрытое противостояние Харриаберта и Холгойна надоели ему до безумия.
Жизнь летела мимо, он по-прежнему оставался один, изредка заводя и бросая любовниц. Его образ давно уже стал легендарным, не имея ничего общего с настоящей жизнью реального Тэйна Ройга, все его решения считались неизменно мудрыми, поступки — героическими, а подобострастное отношение риалларцев, кроме самых близких друзей, вызывало тошноту и тоску. Здесь, в Новом Эргалоне, дело обстояло проще, но и здесь он был легендой — создатель Алурийских Врат, первооткрыватель самого Алуре и всех земель в округе, победитель островных колдунов (кого?) и илломайнских чудовищ (каких именно?). Может, уехать куда-нибудь подальше от Нового Эргалона, поближе к Далларскому озеру, поселиться на берегу в маленькой, недавно построенной деревушке… Впрочем, там ему будет еще тоскливее. Все-таки он иллар, а не рыбак и не охотник.
Он вернулся в Палаты, нашел-таки Ахира, который почтительно выслушал его и предложил расчистить дорогу к Воротам с помощью стражи, но Тэйн решительно отказался. Какая разница, сегодня он попадет в Эргалон, или завтра? Он уже знал, что Джерхейн благополучно вернулся домой, успешно разогнав очередную наглую шайку хильдов. Ройг неоднократно внушал ему, что риану необязательно самому принимать участие в таких вот походах, но в душе понимал Джера: таким образом тот вырывался из дворцовой рутины.
Фейерверк он посмотрел с удовольствием: на Телларе это было представление-соревнование в мастерстве учеников школы Кан и Шиал, здесь — искусство карны Огня, не имевшее ничего общего с урд- знаками. Когда его попытались вытащить на танцы, он с трудом отвязался и ушел за город, на речку.
В толпе у Речных Ворот его кто-то окликнул. Тэйн, раздраженный слишком навязчивым вниманием, собрался улизнуть, сделав вид, что не расслышал, но кто-то вежливо, но твердо придержал его за рукав.
Арбонн, одетый по местной моде, украшенный цветочной гирляндой, с сочным яблоком в руке, улыбался и осуждающе качал головой.
— Забыл, зазнался, значит… Не здороваешься…
Тэйн рассыпался в извинениях, сразу же запутался в оправданиях и, подхватив телла под руку, потащил прочь из толпы. Почему-то на мастера, несмотря на его нетипичную для местных жителей внешность, никогда не обращали внимания, словно интуитивно чуя в нем законного обитателя этих мест. Выбравшись из города на высокий берег реки, туда, где собирались, но еще не построили белокаменную набережную, он усадил мастера на деревянную скамеечку: с этого места открывался отличный вид на реку и близлежащие деревеньки.
— Любопытно тут у вас, — похвалил мастер, с удовольствием оглядываясь. — Ну, рассказывай все по порядку. Впрочем, по порядку не надо. Я только что от Риварда, приблизительно представляю, что к чему. Расскажи то, о чем хотел бы сказать.
Тэйн начал говорить о новых школах, о Кельхандаре с его безумными идеями и странными открытиями, но постепенно сбился и замолчал, чувствуя, что Арбонн ждет совсем не этого. Ожидая, пока Ройг соберется с мыслями, старый мастер разглядывал его с молчаливым и внимательным спокойствием. Тэйн знал, что изменился. Волосы, ранее темные, изрядно поседели, лицо стало жестким и замкнутым, в фигуре и облике было больше воина, чем иллара-ученого. И взгляд… Тэйн знал, что во взгляде его зачастую сквозит тяжелая, застарелая усталость. Лейт, заботившаяся о нем гораздо больше его самого, уговаривала его остановиться и передохнуть, передать часть забот ученикам и помощникам, а самому осесть, обзавестись семьей и собственным домом. Она даже собиралась найти ему достойную супругу, в лучших традициях Ард Эллара. Он был благодарен ей за заботу, но представить себя главой семейства, хозяином дома, уважаемым и респектабельным, у него не выходило даже спьяну. Тоска накатывала сразу, и он отшучивался и выкидывал подобные мысли из головы.
