В своих комментариях Мастер иногда писал: «Это означает то-то и то-то», а потом, как бы поправляя себя: «Но с другой стороны, это также значит…» — и далее предлагал интерпретацию, которая опять, по моему мнению, имела слабую связь с предыдущей. «Разве он не понимает? — поражался я. — Как может один и тот же эпизод иметь оба значения?»
Лишь постепенно, спустя годы, я научился ценить утонченность такого мышления. Я узнал, что такой вид комментариев к Священному Писанию был обычным в Индии. Я вижу теперь, что, по сравнению с нашим, это более искусный с философской точки зрения метод, поскольку мы ограничиваем каждую истину одним определением, как будто определение и истина — одно и то же. Реальность имеет множество измерений. Чем более фундаментальна истина, там яснее видна ее связь со всем колесом опыта.
Моя дилемма сомнения иллюстрирует типичную проблему каждого верующего. Прежде чем он сможет обрести божественную свободу, он должен освободиться от всякой препятствующей этому наклонности, которые вынес из прошлого. Простого мысленного утверждения победы недостаточно: он должен смело встретить свои заблуждения и одолеть их в суровой борьбе. Каждому ищущему, если он хочет продвинуться на этом пути, предстоит преодолеть собственные, созданные им самим комбинации заблуждений.
«Ты сомневаешься теперь, — сказал мне однажды Мастер, — потому что сомневался в прошлом». (Испытывая чувство стыда, я как-то посоветовался с ним о своем затруднительном положении. Но он уже знал, что было у меня на уме.)
Со временем я понял, что одной из причин, побудивших Мастера поручить мне обучение других, было то, что, взрастив сомнения в прошлых жизнях и в какой-то мере преодолев их в этой, мне было необходимо подкрепить мою растущую веру внешним ее выражением, помогая другим преодолеть их сомнения. Помогая другим обрести веру, я оплатил бы свой собственный кармический долг прежних сомнений в Боге.
После того как я прожил в монашеском приюте около месяца, Мастер для работы над некоторыми проектами в своем ретрите вызвал из Маунт-Вашингтона Генри. Генри совершал туда ежедневные поездки из нашего приюта. Через некоторое время приехал Джерри Торгерсон и стал жить с нами. Джерри тоже работал у Мастера. Позднее, на уик-энд приезжали другие. Они также работали в пристанище Мастера. Мои душевные страдания усиливались, когда я видел эти толпы, отправляющиеся, чтобы быть рядом с Мастером, тогда как сам продолжал безнадежно работать над непостижимой задачей редактирования. Однако Мастер настаивал, чтобы я продолжал заниматься этим делом.
«Сколько ты уже отредактировал? — спрашивал он в записке, которую однажды передал мне Генри. — Следует редактировать тщательно, но быстро, иначе ничего не будет сделано. Времени мало».
Присутствие Генри было для меня настоящим счастьем. За недели, проведенные вместе с ним, мы стали близкими друзьями; наша взаимонастроенность достигла такого уровня, что порой достаточно было одному из нас подумать о чем-то, как другой уже высказывал эту мысль. Какая редкая удача найти хотя бы одного такого друга за всю жизнь!
Потом оказалось, что другие монахи тоже проводили мало времени с Мастером, поскольку выполняли работу вне помещения, а он большей частью оставался дома, беззаветно погруженный в дело завершения своих комментариев. Он не был безразличен к моему состоянию, разными путями старался поддержать меня. Однако он никогда не покушался на нашу свободную волю до такой степени, чтобы вести за нас наши важные битвы. Это лишило бы нас возможности развивать собственные силы.
Так проходили недели. В апреле посетили Маунт-Вашингтон мои родители. Папа был переведен из Египта в Бордо, во Францию, где он со временем обнаружил важное месторождение нефти под Парентисом. Мастер разрешил мне поехать и встретиться с ними. «Но ты должен вернуться через четыре дня, — писал он мне, — после того как повидаешься с родителями, которых тебе послал твой истинный Родитель, Бог». Потом, в связи со своими комментариями, он добавил: «Осталось всего три главы. Скоро мы снова будем вместе».
Как ни рад был отец встрече со мной, он не одобрял моего нового образа жизни. Он вздрогнул, увидев мою бороду, сожалел по поводу оставленной мною многообещающей карьеры писателя и совершенно отказался поддержать мои духовные убеждения. Однажды он сказал: «Если бы тебе пришлось выслушать мнения некоторых докторов относительно вашего учения об энергизации тела силой воли, ты принял бы их суждение?» Конечно, он не имел в виду консультацию с многочисленными врачами, которые уже стали членами нашего движения. Вероятно, ему даже в голову не приходила мысль, что такие существуют.
«Папа, — возразил я, — ведь доктора не всеведущи!» В воскресенье я был с папой и мамой на утренней службе в церкви Голливуда. За день до этого я спросил Преподобного Бернарда, который должен был читать проповедь: «Ты думаешь, что сможешь провести действительно научную беседу, чтобы произвести впечатление на моего отца?» «Конечно», — ответил он с уверенностью. Однако совпадение взглядов на науку Бернарда и папы было незначительным. В тот день папа вышел из церкви, убежденный в том, что Бернард совершенно лишился рассудка; это же суждение, вероятно, распространялось на всех нас.
Можно было предположить, что визит родителей, совпавший с периодом моих суровых испытаний веры, мог бы усугубить их. Однако в действительности их прибытие помогло мне преодолеть эти испытания. Несмотря на философские расхождения, мы с родителями глубоко любили друг друга, и существование этих невидимых уз помогло мне понять, что любовь является значительно лучшим лекарством от сомнений, чем рассудок, который склонен быстро осуждать, но медлить с анализом.
В конце концов мои родители остались довольны, убедившись, что я счастлив в новом призвании. Вспомнив мои невзгоды во время обучения в колледже и позднее, мама спустя несколько недель написала Мастеру, благодаря его за все доброе, что он сделал для меня.
Во время моего краткого пребывания в Маунт-Вашингтоне я убедился, что и другие монахи ранее пережили период духовных испытаний. После моего возвращения в Твенти-Найн-Палмз я сказал Мастеру: «Сэр, Джин несколько обескуражен. Кто-то сказал ему, что, по утверждению Шри Рамакришны, благословение — это лишь игра Бога. Теперь он считает, что человек может годами медитировать и ничего не достигнуть, а Бог может проявить себя даже в пьянице, если Он имеет о нем хоть какое-то представление».
«Рамакришна никогда бы не сказал так! — Мастер выглядел почти потрясенным. — Вот что происходит, когда люди, не понимая, пытаются толковать высказывания святых. У Бога нет прихотей и капризов! Конечно, это может показаться игрой людям, которые не понимают причинных воздействий прежней кармы. Но почему Бог стал бы нарушать собственный закон? Он отвечает в соответствии с законом. Передай Гаупту, что я считаю это его заблуждением».
— Передам, сэр, — я помедлил. — Мастер, а вы не поговорите с ним? Последнее время он что-то тяжело переживает.
— Хорошо, — спокойно ответил Мастер, — Сатана испытывает эту организацию. Гаупт не один такой.
Так вот в чем причина беспокойства!
— Да, — печально продолжал Мастер, — падет еще несколько голов.
— Как долго это будет продолжаться, Мастер?
— Еще некоторое время. — После небольшой паузы он продолжал: — Все это началось, когда тот мальчик, Жан, покинул Инсинитас. Потом ушел Смит. Покатятся еще несколько голов.
Жан, девятилетний мальчик, который увидел Христа, несколько месяцев спустя покинул нас вместе с матерью. Преподобный Смит был священником нашей церкви в Лонг-Бич.
К концу миссии великих учителей в их жизни происходит нечто подобное уборке квартиры. Так гарантируется, что, после того как они покинут эту землю, их работа будет продолжаться настолько чисто, насколько это возможно. Иисус Христос говорил своим ученикам: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную» — и далее, — «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне и Я в нем». Он не заботился о том, чтобы объяснить, что его слова имели чисто метафорический смысл. Он как бы провоцировал ложное понимание, чтобы выяснить, кто из его учеников действительно сонастроен с ним. Далее, в Библии говорится: «Многие из учеников Его, слыша то, говорили: воистину трудное учение; кто может его принять?» Об их общем отношении к этим словам далее говорится: «С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним» [Иоан. 6: 54–66. Парамаханса Йогананда объяснял, что Иисус, говоря о своей плоти и крови, имел в виду вездесущий вечный Дух, с которым идентифицируется его сознание. Под «плотью» он подразумевал все вибрационное мироздание, Святого Духа, или Аум, которого верующий должен принять в себя (есть), пока не почувствует, что он внутренне един с Духом. Христова «кровь» — это вездесущее сознание Христа, которое, подобно тому как кровь питает физическое тело, является истинной «жизнью» и пищей всего мироздания. Во время медитации верующий должен перейти от единения с Аум к единению с сознанием Христа, а отсюда — к единению с Богом-Отцом за пределами всего творения. Однажды я спросил Мастера: «Как высоко должен подняться человек, чтобы стать истинным мастером?» Он ответил: «Стать мастером можно, лишь когда достигнешь Сознания Христа».]. Но самые близкие ученики Иисуса были сонастроены с ним на интуитивном уровне. Ничто из того, что он говорил вслух, не могло поколебать высокой веры этого внутреннего знания. Это интуитивное понимание и уверенность свидетельствовали об их способности распространять его весть после того, как он покинет свое тело.
