— Я не шучу с вами, товарищ майор.

— И я не шучу, товарищ подполковник!

Яхонтов посмотрел на меня внимательно. Я заметил, что он слегка растерялся.

— Пожалуйста, — я протянул ему удостоверение, отпечатанное на толстой синей бумаге. В нем было сказано, что предъявитель сего документа, такой-то и такой-то, действительно является начальником штаба артиллерии Н-ской армии. Документ подписал один из известнейших советских военачальников, которого понизили за какую-то погрешность и теперь он был командующим нашей армии.

Подполковник пробежал глазами документ с поспешностью, которой я не ожидал от него, повертел в руке бумажку, осторожно сложил ее так же, как она была сложена (я заметил, что руки у него дрожали), вернул мне и, пристукнув каблуками, хрипло произнес:

— В таком случае — к вашим услугам! — Он проглотил слюну, должно быть, от досады у него пересохло в горле, и тихо, добавил: — Прошу!

Подполковник отступил шаг назад, пропустил меня вперед и покорно пошел следом за мной.

Несколько минут мы шли молча, я замедлил шаг, чтоб идти рядом с ним, и что-то спросил, желая хоть как-то нарушить молчание, подбодрить его, но подполковник был так ошеломлен, что никак не мог прийти в себя.

И снова, идя бок о бок, мы молчали.

Яхонтов внешне изменился к лучшему. Выглядел бодрее и моложе и даже чуть-чуть пополнел.

«Наверное, его ушлый сержант заботится о том, чтобы он хорошо питался», — подумал я, и мне стало неловко за подполковника. С детства я ненавидел обжор, подвластных лишь одному стремлению — наесться до отвала. А Яхонтов, как мне казалось, относился именно к этой категории людей.

Невольно я сравнил его со своими друзьями, пережившими ленинградскую блокаду, и был рад, что не мог вспомнить ни одного случая, в котором проявилась бы их жадность, хотя все мы отлично знали, что значит пережить блокаду. И не помнил я, когда кто-то из моих друзей использовал бы свое служебное положение, чтобы лишний раз набить желудок.

И снова я почувствовал неприязнь к Яхонтову.

Мне пришла в голову невольная мысль, что человек, которым владеет животная страсть к еде или чувство чрезмерного страха, способен на всякую подлость.

«Да, да! — спорил я с кем-то невидимым. — Такого человека, как бы ни был он талантлив, умен и хитер, можно заставить сделать все, что тебе надо!»

Мы вошли в уже знакомую избу. Половицы не скрипели: видимо, пол подремонтировали. В комнате было жарко и пахло дешевым одеколоном.

Разодет подполковник был с иголочки: новые шевровые сапоги, широкие кавалерийские галифе, китель из английской шерсти со сверкающими пуговицами мягко облегал заметно увеличившееся брюшко…

— Вы нарядны, как жених перед свадьбой, не хватает только невесты, — съязвил я.

Подполковник натянуто улыбнулся и ничего не ответил.

В жизни случается встречать людей, чувство отвращения к которым иногда сменяется чувством необъяснимой жалости. Именно в способности вызывать к себе жалость их тайная сила. А пожалеешь их, они смелеют и могут ужалить вас. Ну как не вспомнить тут притчу о черепахе и скорпионе?

Едва мы остались с подполковником наедине, как с ним произошла метаморфоза. Он буквально на глазах съежился, словно обтаял. Я чувствовал, что начинаю задыхаться, что оставаться с ним в одной комнате более не в силах.

В это время в сенях послышались быстрые шаги, распахнулась без стука дверь, и на пороге показалась рослая девушка-сержант, грудастая, широкобедрая и краснощекая. Судя по всему, она не ожидала увидеть здесь постороннего и явно смутилась. Я тотчас узнал ее: это была телефонистка, которую я наказал за ночные танцы.

Я повернулся к подполковнику. Лицо у него вытянулось: он с таким нескрываемым страхом смотрел на стоявшую на пороге девушку-сержанта, словно в его комнату ворвался вражеский танк.

Первой нашла выход из неловкого для всех положения сама гостья…

— Разрешите убрать помещение? — громко спросила она, причем трудно было понять, ко мне она обращается или к оробевшему подполковнику. — Меня послал помкомвзвода, — ловко вывернулась она.

Я огляделся. Комната была прибрана. Яхонтов заметил мой взгляд и вконец растерялся.

— Не время сейчас, — сказал он, разведя руками, — после…

Девушка облегченно вздохнула и скрылась за дверью.

«Посмотрите-ка на эту старую лису, — подумал я. — Организовал себе полное довольствие, причем делает вид, что так и следует поступать…»

Вспомнились мне ночные тревоги, тренировочные марш-броски, бесконечные тренажи, жесткая закалка, и внутри у меня словно что-то оборвалось… Да, когда делу, за которое ты болел всей душой, кто-то изменяет, ты чувствуешь больше чем гнев к этому человеку. Вспомнив пышногрудую гостью подполковника и ее светлые волосы, не знаю почему, я подскочил как ужаленный. Видимо, во мне всколыхнулась сложная система ассоциаций.

— Я все силы отдал полку, не помнил себя, а вы все пустили по ветру и теперь развлекаетесь?! И в такое время! До наступления остались считанные дни!.. Вас следует распять, да, распять! — крикнул я подполковнику и стремглав выбежал из комнаты.

Прошло всего три недели с моего отъезда из полка, но за это короткое время Яхонтов успел все поставить с ног на голову. Видимо, им руководило жгучее чувство ревности и желание скорее утвердиться в новом качестве. Бывают же люди, которым не нравятся не только дела своего предшественника. Они не переносят даже его имени и стремятся изменить все, что было до них.

Из девяти офицеров штаба четверо новенькие, причем все переведены из батарей. Я горько сожалел, что так безжалостно был расформирован хорошо налаженный управленческий аппарат штаба. Но огорчительнее всего оказалось то, что новички ничего не смыслили в штабной работе и никто не думал их учить.

Изменения были произведены и в батареях. Подполковник поменял офицеров местами по тому принципу, как он говорил, что новая метла лучше метет, и вовсе не заботясь о том, что в бою гораздо легче с людьми, с которыми уже притерся.

Радикальные изменения обнаружил я и в хозяйстве. Одним из таких «новшеств» было назначение яхонтовского старшины заведующим продовольственным складом. Признаться, во мне это вызвало серьезное подозрение. Как бы между прочим я решил по пути заглянуть и на продовольственный склад.

Старая конюшня, часть которой в бытность мою начальником полка занимал обозно-вещевой склад, теперь была полностью оборудована под продовольственный склад. Здесь царили идеальный порядок и чистота. Потолок и стены побелены, на полу — битый кирпич. Если раньше мешки с сахаром, солью, мукой и разными крупами в беспорядке валялись возле стен, то теперь они были аккуратно сложены в ряд.

Порядок и чистота были настолько очевидны, что я не мог не похвалить заведующего складом, который следовал за мной по пятам и раболепно заглядывал в глаза.

Удивило меня только одно: повсюду на расстоянии метров трех друг от друга стояли жестяные ведра, наполненные водой. Я насчитал их восемь штук.

— Для чего они здесь? — спросил я.

— Согласно инструкции нами приняты противопожарные меры. Строение деревянное, маленькая искорка — и все запылает, — с готовностью пояснил мне старшина.

Сам не знаю почему, я терзался сомнениями: на складе явно что-то не так. Но что именно?..

Стрельбой в цель полк похвастать не мог: из трех пушечных расчетов ни один не попал в цель — в макет танка.

Наконец пришло время, когда командир части, выстроив полк на плацу, должен был рапортовать мне. На сей раз этот ритуал должен был произойти при непредвиденных обстоятельствах: рапортовавший по званию был выше того, кто принимал рапорт, ведь я был майором, а командир полка — подполковником.

С самого утра думал я об этой неловкой минуте, увидев же подполковника, понял, что он тоже нервничает.

Неожиданно меня осенила мысль, спасительная для нас обоих.

— Товарищ подполковник! — обратился я к Яхонтову. — К полку мы выйдем вместе. Построить полк велите вашему заместителю.