— Наоборот, подполковник не хочет меня отпускать, Я сам решил уйти на батарею… А коли я решил, не поверну назад. Хватит, люди медали и ордена получают, а я бегаю, как прислуга. Вы думаете, я хуже других?

Я снова оглянулся. Он сидел в прежней позе, наклонившись вперед, и по-прежнему смотрел на меня широко открытыми глазами.

— Ты прав! Мужчина должен заниматься мужским делом.

— Видите, и Яхонтову надоело в тылу торчать, полк принял!..

— Такому, как он, лучше занимать более спокойную должность. Интересно, зачем ему нужен полк или для чего он полку? — подключился к нашему разговору водитель.

— Как для чего! — воскликнул Рыкулин. — А как же ему выдвинуться! Его друг генерал сказал, что полк — это основная единица. И если не будешь командовать полком, тебя на полковника даже не представят… Потому он и захотел командовать. Думает, покомандует немного…

— Не знаю, выдвинут ли, но понизят наверняка. Как только раскусят, понизят, — убежденно произнес водитель.

Они были правы, солдаты нередко видят дальше своих командиров.

«Вот, оказывается, где собака зарыта», — подумал я и только сейчас понял, почему Яхонтов вдруг так рьяно захотел командовать полком, то есть «подоплеку» всего этого, как любил говорить сам Яхонтов.

Было уже темно, когда мы прибыли в штаб.

Я попрощался с водителем и Рыкулиным, велел им возвращаться, но Рыкулин отказался. Он сказал, что поможет мне устроиться и только потом уедет. Я не ждал от него такой заботы, и мне, признаться, это было приятно.

Сержант куда-то исчез, а вскоре ко мне пришел дежурный по штабу, чтобы отвести меня на ночлег.

Когда на прощание я протянул сержанту руку, он особенно крепко пожал ее и сказал:

— Спасибо вам, товарищ майор.

— За что? — удивился я.

— Скажу, когда еще встретимся.

Я улыбнулся: сержант говорил «еще встретимся», словно мы находились не на войне, а в санатории.

— Встретимся ли?

— Только гора с горой не сходится… — ответил он мне и скрылся в темноте.

Дежурный по штабу проводил меня в землянку телефонистов и указал на свободную лавку. «Придется как-нибудь переночевать, — сказал он, — а завтра разберемся».

Я повалился на лавку и до самого утра беспокойно ворочался, как на вертеле.

Рано утром я снова пошел к уже знакомой мне землянке и сел на знакомую скамью возле синей двери.

Я ждал генерала, чтоб получить приказ о моем новом назначении.

Горькие думы одолевали меня. Кто знает, может быть, мне откажут теперь даже в дивизионе и пошлют куда-нибудь…

Офицер, сидевший на другом конце скамьи, протянул мне какую-то книжку.

Зачитавшись, я и не заметил, как вошел начальник артиллерии. Не заметил, но догадался по тому, как вдруг смолк нестройный гул и во внезапно наступившей тишине стукнули каблуки: офицеры приветствовали генерала.

Строевой инстинкт и меня поднял на ноги.

Генерал никого не приветствовал, словно в комнате никого и не было. Он быстро пересек землянку и, когда поравнялся со мной, на мгновение остановил на мне взгляд.

— Явился!

Я вытянулся, но ничего не ответил.

Синяя дверь с шумом захлопнулась. Прошел час… другой… третий… Снова принесли газеты. Снова прочел я их от корки до корки. Никто обо мне не вспоминал.

Сидел я возле той же синей двери, все на той же длинной скамье, но уже был сам не свой, нервы были на пределе…

— Смирно!.. — крикнул кто-то у входа в землянку.

Я невольно вздрогнул и вскочил на ноги: раз в присутствии Евжирюхина подавалась команда «смирно», значит, в его штаб пожаловал более высокого ранга генерал.

Офицеры повскакали с мест и громко щелкнули подкованными каблуками.

В землянку вошел командующий артиллерией фронта, прославленный военачальник генерал-полковник Крюков.

Я тотчас узнал генерала, и сердце у меня тревожно забилось…

Генерал Крюков в плащ-палатке в сопровождении двух незнакомых мне генералов шел к синей двери.

Евжирюхин, видимо, тоже услышал команду, и не успел Крюков дойти до середины землянки, как тот выбежал из своей комнаты и вытянулся перед Крюковым.

Генералы встретились рядом со мной.

Крюков не спеша снял с себя плащ, пожал руку Евжирюхину и приветствовал офицеров. Ему ответили дружно и громко.

Крюков оглядел присутствующих, скользнул взглядом по мне и вдруг остановился.

— Подожди… подожди-ка, — произнес он басом и сделал шаг ко мне, — неужели это ты?

И вдруг он стремительно рванулся ко мне. Сердце у меня заколотилось от радости. Я не мог унять дрожь.

— Так точно, товарищ генерал-полковник! — с трудом проговорил я.

Не успел я произнести эти слова, как генерал, точно клещами, схватил меня своими сильными ручищами и привлек к себе.

На душе у меня потеплело, и я вмиг успокоился, как успокаивается плачущий младенец на груди у матери.

— Я ищу тебя по всему фронту, да как долго ищу! Где ты был, черт тебя дери? — слышал я хрипловатый бас Крюкова и испытывал необычайную радость. Он был огромного роста, генерал Крюков, и я едва касался лбом его груди.

Удивленные офицеры, и в том числе Евжирюхин, не спускали с нас глаз. Они ничего не могли понять. Генерал наконец отпустил меня, сел на скамью и снова уставился на меня.

— После госпиталя меня послали в Карелию, в Седьмую армию… — это говорил не я, а мой голос, не спросясь меня. Мне хотелось говорить совсем другое, иначе выразить несказанную радость от неожиданной встречи.

— Помню, тебя ранило в колено, — прервал меня генерал, — но батарею ты не оставил… Ох ты, разбойник, — генерал пхнул меня кулаком в живот и молодцевато вскочил.

— Знаете ли вы, — обратился он к присутствующим в комнате, — кто этот капитан? Простите, — улыбнулся он, — майор! Его батарея двадцать седьмого октября тысяча девятьсот сорок первого года на подступах к Тихвину остановила немецкий авангард, целый танковый батальон двенадцатой танковой дивизии, и дала возможность отступить частям нашей Четвертой армии! Тогда немцы взяли Будогощь и шли на Тихвин, стремясь вторым кольцом окружить Ленинград и соединиться с финнами. Генерал армии Мерецков, член Военного совета Пронин и я собственными глазами следили за его боевыми действиями…

— Признаться, я не знал об этом, — с сожалением произнес Евжирюхин.

— О бое, в котором участвовала батарея майора Хведурели, юго-западнее Тихвина, я опубликовал в «Артиллеристе» специальную статью. Тогда эту батарею только что перевели к нам из Сорок второй армии, стоявшей у Ленинграда. Бой ему пришлось принять еще в пути, даже не окопавшись!.. Не читали? — сказал Крюков и оглядел всех.

Все молчали.

— Вижу, вы не большие охотники до специальной литературы! А жаль, «Артиллерист» единственный наш специальный журнал. Читайте, это ваш хлеб… — Потом обернулся ко мне: — Ты был награжден орденом Красного Знамени. Знаешь, наверное? — Узнав, что для меня это новость, огорченно добавил: — Когда было, чтобы отдел кадров вовремя делал дело! Сукины сыны… Пошли со мной, — хитро подмигнув мне, он толкнул синюю дверь.

Я пропустил генералов и вслед за ними шагнул в крохотную комнатку, отгороженную от землянки.

— Николай Петрович, — обратился Крюков к Евжирюхину, — вы намедни жаловались, что я отнял у вас начальника штаба артиллерии и до сих пор не дал замены.

— Так точно, — растерянно ответил Евжирюхин.

— Так вот, — Крюков положил руку мне на плечо и легонько подтолкнул вперед, — вот вам начальник штаба артиллерии! Лучшего ни вы не найдете, ни я вам не смогу разыскать.

Не возьми я себя в руки, я бы, наверное, заплакал. Не от радости, нет, но от чувства благодарности и признательности к этому благородному и смелому человеку.

— Понятно, — неохотно проговорил Евжирюхин.

— А теперь иди, — повернулся ко мне Крюков. — Вернемся от командующего армией, генерал Евжирюхин проведет тебя по приказу. Но… сам знаешь, смотри не подведи…

Я вышел.

Меня тотчас окружили офицеры штаба и забросали вопросами. Перебивая и опережая друг друга, пожимали мне руку, поздравляли. Я с трудом выбрался из окружившего меня плотного кольца и снова сел на скамейку возле синей двери.