Я понял, что дрожит она не от холода…
— Капитан, — сказала она изменившимся голосом, — слыханное ли дело такое легкомыслие, такая глупость, такое… — ей не хватало слов, — …человек в здравом уме не мог на это решиться!
Я думал, что взволнованная Лиза еще долго будет выговаривать, но она как-то сразу прекратила свои упреки и неожиданно гнев сменила на милость.
— Но вы, наверно, закоченели, — женщина заботливо подняла мне воротник полушубка, — садитесь в кабину, погрейтесь немного. Я побуду в кузове, я тепло одета, не замерзну…
Не дожидаясь ответа, Лиза взобралась по железной лесенке, прикрепленной к заднему борту грузовика.
Я как-то сразу забыл про волков, про лес и про все обиды. Хотелось обнять своих спасителей, поблагодарить их, но проклятая застенчивость или сдержанность остановила меня. Я стоял как столб… Кажется, Жирасов догадался, какие чувства меня обуревают.
Как только мы остались вдвоем, он, по-мужски похлопав меня по спине, крепко обнял и сильно встряхнул, при этом он как-то странно засмеялся.
Некоторое время мы ехали молча. Видимо, каждый думал о своем. Лиза тоже затихла в кузове. А меня все не отпускало давешнее напряжение. Я пристально вглядывался в лес, но волков нигде не было. Их напугали шум мотора, стрельба и свет.
— Помоги-ка мне замаскировать фары, — сказал Жирасов.
Я только сейчас понял всю смелость его поступка. Чтобы лучше видеть дорогу и быстрее ехать, он снял с фар светомаскировку. За это можно было поплатиться жизнью, потому что самолеты врага охотились за такими рисковыми водителями.
Когда мы замаскировали фары, сразу стало темно: тусклый свет едва освещал дорогу перед самыми колесами.
— Теперь покурим — и айда! — сказал Жирасов, сворачивая самокрутку.
Я тоже достал кисет.
— Берегись, волки! — раздался отчаянный крик Лизы, и сразу вслед за этим застрочил ее автомат.
Я обернулся и оторопел: прямо на нас неслась огромная стая волков. Увязая в глубоком снегу, они двигались скачками. И при каждом прыжке круто выгибали спины, как лошади, берущие препятствие.
Жирасов схватил меня за руку и силой втащил в кабину. Едва мы упали на сиденье, как он рванул машину вперед.
Я прильнул к окну.
Нам наперерез спешила вторая стая. Впереди бежал огромный волк, должно быть вожак. Он выскочил на дорогу как раз в то мгновение, когда мы пронеслись мимо, и с перепугу осел на задние лапы. Я успел его хорошо рассмотреть: он вытянул шею и угрожающе оскалил клыки.
Было ясно, что к окружившим меня волкам прибавились новые стаи, и, если бы вовремя не появился Жирасов, была бы мне крышка… Когда мы прикрыли фары, осмелевшие волки пошли в наступление, но поздно: наша машина уже мчалась к Хвойной.
— Если бы вы опоздали, от меня бы и костей не осталось! — проговорил я.
— Скажи спасибо Лизе, — отозвался припавший к рулю Жирасов. — Она растолкала меня… Он, говорит, пошел в Хвойную пешком, его волки разорвут. Она очень волновалась… торопила меня… Еще хорошо, у хозяйки горячая вода оказалась в печке, для мытья посуды. Без горячей воды в такой мороз машину не завести. Но как видишь, мы вовремя успели, оказывается, Лиза не напрасно тревожилась… видимо, чувствовала беду.
По узкой просеке машина ехала, как пароход по каналу: взрыхляя снег и оставляя по сторонам сугробы.
Чуть съедешь с дороги, колеса увязают в снегу и буксуют. Надо вылезать из машины, разгребать снег, подкладывать под колеса еловый лапник. А выходить из машины опасно: волки начеку! Жирасов вел машину осторожно, не сводя с дороги глаз.
Занятые своими мыслями и взволнованные всем пережитым, мы оба молчали.
— Интересно, почему так нервничала Лиза?.. — заговорил неожиданно Жирасов.
Я не ответил. Да и что я мог сказать?
— Ты, часом, не знаешь? — он склонился ко мне и посмотрел долгим, испытующим взглядом.
— Смотри вперед, не дури! — резко ответил я.
— Я должен тебя кое о чем спросить… Как брата… Это, конечно, навсегда останется между нами… — Жирасову было трудно говорить. — Клянусь, я не стану тебя осуждать, ты только скажи мне правду: ты к ней лез?
— К кому? — Я с вызовом посмотрел ему в глаза.
Он смущенно отвернулся.
— К моей жене, то есть к Лизе… — проговорил неуверенно.
Кровь бросилась мне в голову, пальцы сами собой сжимались в кулаки. Мне захотелось врезать ему разок или пинком вышвырнуть из кабины…
И сразу вспомнилась мне эта кошмарная ночь: Лиза в тесно облегающей тело ночной сорочке, обжигающий холод во дворе, лес и волки…
— Жирасов, я не думал, что ты такая свинья… Останови машину, я сойду. Я не хочу даже рядом сидеть с тобой!
— Брат мой, друг, добрая душа, — взмолился Жирасов, — прости меня, дурака! — Он отпустил руль, подняв вверх обе руки.
— На дорогу смотри! — одернул я его и так ткнул в бок, что он подскочил от боли. — Еще раз скажешь такое, выдеру как сидорову козу…
Я не думал, что его слова причинят мне такую боль. Я преодолел соблазн, оттолкнул женщину, а этот баламут не только не верит этому, но, кажется, в грош мою порядочность не ставит! «Лез — не лез!» — таким тоном спрашивает, как будто, если бы я и полез, он не придал бы этому особого значения.
— Душа человеческая — тайна; по идее, мне должно быть безразлично, было между вами что или нет…
— Как это безразлично? — набросился я на него.
Жирасов молчал.
Было видно, что он хотел что-то сказать, но не решался, боролся с собой…
Наконец справился с робостью и сказал:
— Смех и грех, но я вдруг стал безопасен для женщин… Беда какая-то. Теперь я могу быть для них лишь другом, братом…
Я не мог произнести ни слова.
Перед глазами мелькали несвязные картины: невеста в венке из голубых бумажных цветов, Жирасов, бледный и растерянный у борта бронепоезда, горящие волчьи глаза, рыжебородый старик, вприсядку пляшущий с дебелой хозяйкой, и опять Лиза…
— Все война, браток, скольких ребят она сгубила! Одних жизни лишила, а других подточила на корню — как меня… Ты думаешь, я один такой? Если бы!.. — И он снова невесело рассмеялся.
— Это ничего, — наконец выдавил я из себя, — ты еще молодой, мужская сила опять к тебе вернется… в конце концов, немножко подлечишься, не таких еще вылечивали!
— Капитан, не утешай меня, как поп. На врачей пусть дураки надеются. — Эти слова он процедил раздраженно, сердито. — Я сказал — ты услышал. И все, поставим на этом точку. Ясно?.. Но вообще-то я, наверно, самый смешной из всех мужиков. Женился, свадьбу сыграл, а ничего не могу… На то и война, чтобы невидимое увечье было страшнее видимого!
Оставшуюся часть пути мы проехали молча.
Хвойная встретила нас тишиной и безлюдьем. Небо становилось все бледней — рассветало.
…Лиза с грустной улыбкой подала мне горячую руку. Прощаясь, она даже глаз не подняла. Когда она села рядом с Жирасовым в кабину, тот сразу повеселел. Но я уже знал, что эта веселость была маской. Такой же, как показная отвага, которой он поразил нас в первые дни.
Долго, долго смотрел я вслед удалявшейся машине. Старался представить себе поярче лица Лизы и Жирасова, но мне это почему-то не удавалось.
…Фронтовая жизнь помимо прочих качеств имеет одно непременное: какой бы близкий друг у тебя ни был, рано или поздно война вас разлучит.
В таких случаях чаще всего друг постепенно превращается в товарища, товарищ — в знакомого, знакомый — в чужого. Если же побеждает чувство, расстояние оказывается бессильным.
И тогда полетят из конца в конец страны фронтовые треугольники, свернутые из тетрадных листов, исписанные затупившимся карандашом и торопливой рукой.
Но и судьба этих писем неведома так же, как судьба их отправителей: может, оно дойдет до адресата, а может, вернется назад: «Адресат выбыл в неизвестном направлении». Начинаешь мучительно ломать голову над вопросами: перевели на другой фронт? Демобилизовали по инвалидности? Лежит в госпитале? А если?..
Фронт не только сближает людей, но и безжалостно их разлучает…
