Людвиг сидел за рабочим столом и мерил тонометром кровяное давление. Судя по тому бардаку, что царил в бригадирском отсеке, он попеременно пытался заткнуть видения алкоголем и стимуляторами. Алкоголем и снотворным. Алкоголем и сластями из ядоварок. Голова его была обмотана бинтами — значит он еще и лоб себе расшиб, чтобы прогнать сонливость. Бедный старикан, как он еще не скопытился?

На койке позади мертвецким сном дрыхла немолодая женщина. Старуха, попросту говоря. Возможно, лечащий врач. Почему бы и нет? Старуха бредила.

— Сеньор, — негромко позвал Жермен.

Его сложно было расслышать из-за технического шума, но Людвиг поднял взгляд. Больной взгляд старого льва изгнанного из прайда.

— Жермен, — он привстал. — Де Хин, леди Хо Хо. Хорошо, что вы пришли. Присаживайтесь.

Присаживаться было особенно некуда. На единственном стуле замер наш давешний приятель, любитель резать бошки. Я рассмотрел его получше: длинноволосый мужчина с приятной улыбкой и абсолютно нарколептическим взглядом. О нашем появлении он, видимо, даже не подозревал.

Остальным пришлось подпереть стенки.

— А где…

Папочка силился вспомнить имя. Ну ничего себе, я-то был уверен, что Аделина для него значила даже меньше, чем ручной маньяк.

— Где Ади?

— Бонье забрал ее, — ответил Жермен.

В этот момент головотяп ожил, вскочил на ноги и быстрым шагом покинул нашу компанию. Я ожидал, что старик закричит, начнет расшвыривать мусор, поклянется всеми темными силами, что покарает сыночка… Но все ограничилось до невозможности тоскливой слезой.

Людвиг подцепил ее пальцем, вынес перед собой и сказал:

— Вот она, последняя капля. Я пуст.

Мы ждали продолжения.

Папочка пошарил между бутылками и другим стоячим мусором, и я увидел своего старого друга. Револьвер улыбался мне начищенным стволом. Ты ж мой хороший. Лучшая железка, которую я смог найти в магазине Военная Вторичка на Фугии. На деревянной рукояти вырезаны инициалы Н. А. П. Уж не знаю, кто скрывался за этими буквами, но человеком он был аккуратным. Продавец сказал, что среди останков Синих этот ствол был самым чистым предметом: вся кровь стекла по ружейному маслу.

На тот момент нищебродское мышление заставляло Самару де Хина, по кличке Сахи, искать наиболее доступные варианты снаряги. Револьверы уже лет тридцать считались дерьмом для начинающих гангстеров и позеров с Гарзоны, и стоили не дороже хорошего ножа. А уж тридцать третий калибр ссыпали в карманы по цене семечек.

Давать имя личному оружию — плохая примета. Если б не это важное обстоятельство, я бы назвал его Наппи. А так он был просто железкой, стволом, или «хреновой доисторической рухлядью».

— Презренное оружие, — произнес Людвиг. — Ибо сказано: сталь холодна, остра и мелодична. Меч — поет, ружье — лает.

Мы с Хо переглянулись. Что-то здесь не сходилось.

— Именно так сказал бы мой оставшийся сын, — Папочка любовно огладил рукоять и медленно провернул барабан. Затем выщелкнул его и вернул на место. — Или что-нибудь еще более идиотское и высокопарное. А я скромно считаю это изделие намеком на совершенство. Даже самый лучший меч — всего лишь палка, которой мы колотили друг друга Шторм знает с каких времен. Арматура расплющенная молотом. Она была нашим другом долгое время, даже слишком долгое, но теперь только в подобном оружии пылает жизнь. Пылает отражение нас самих, сложность человеческого ума, его судьбоносные озарения, безумие и страсть заставляющая смертного искать еще более легкую кончину… Однако, я держу в руках жизнь и надежду.

Людвиг заулыбался. Честно говоря, я бы предпочел, что бы его с огнестрельным оружием всегда разделяла дверца несгораемого сейфа, но, что имеем, то имеем.

— Есть много пословиц о красоте заключенной в простом, но сила есть только в сложных вещах! Этот револьвер — точная система помогающих друг другу деталей. Курок, боек, барабан, патроны, плотно сидящие в гнездах, они сведены вместе людьми, твердо намеренными выжить. Настоящими людьми! Обязанность всего сущего становится сложнее, эволюционировать. Лонга не стояла, она шла вперед, но слишком медленно, и, если не заключать необходимые союзы, наша гибель в этом мире — неизбежна. Нас съедят, выпьют, — да! — но хотя бы дадут что-то взамен… А мой сын! Вы представляете, на что надеются такие люди как он? На возвращение бесконечного кошмара, лишь бы…

Лефран понял, что начал гнать пургу, и замолчал. Черно-белое лицо, теперь залитое самой красной краской, подергивалось. Старик чуть наклонился вперед и стукнул железкой о край стола.

— Обычно дети насмехаются над пыльными святынями отцов и матерей. Говорят им не лезть в новый мир, и закапывают прошлое вместе с ними. В землю, поглубже. Но мой Люпан так и не вник в естественный ход вещей.

— Он правда убил своего брата? — спросила Хо.

Людвиг быстро взглянул на нее.

— Доказательств не было, но я знаю — да. Да, Лиона убил собственный брат. Ли был старше, он все понимал. Он наследовал цитадель, и при нем Люпан не осмелился бы даже яйцами тряхнуть слишком громко.

— Не понимаю, — признался я. — У вашего средненького какие-то проблемы с башкой? Почему он занял такую позицию? Аделина говорила что-то насчет видения Мерелин…

И вот тут-то Людвига порвало.

— Да шла бы эта ебаная Штормом ведьма себе же в манду! — заорал он срывающимся басом. — Хранительница цитадели Фран, конечно! Скорее разрушительница! Если б она не приносила пользу в прошлом, я бы давно нанял охотников и сжег ее в золу и пепел. Да просто лишил гадину пищи и шторм сделал бы все сам. Сколько раз ей было велено фильтровать то, что она рассказывает. Но это чудовище уже не различает реальность и сны, не понимает с кем и о чем болтает!

— Подышите сеньор, подышите, — сострадательно просил Жермен. — Вам нельзя напрягаться.

Папочка вдруг рассмеялся.

— Помолчи Жер, клянусь Господом. Я не хочу дышать этим воздухом. — Он потер лицо неспокойной рукой. — Вонь засохшего дерьма пропитала каждый угол. Любимая атмосфера моего сыночка и всех предателей: только они и дышат сейчас полной грудью. Рады окунутся в беспредел, который творили их предки. Может и ты полюбил запах беззакония, Жермен?

Тон у Папочки был до того зловещий, что бедняга Жиль прямо-таки сморщился внутрь доспеха.

— Мне очень обидно слышать это, — сказал он. — Вы можете убить меня хоть сейчас, сеньор. Я всегда в полной вашей власти, несмотря на все прогрессивные взгляды.

Людвиг стыдливо отвернулся.

— Я дал обоим сыновьям хорошее образование. Лучшее доступное, — Олива не удержалась и хрюкнула, но Папочка не обратил на это внимания. — Заплатил тенебрийцу-историку за максимально непредвзятую позицию по вопросам колониальных войн, чтобы мальчики хорошо понимали, как устроен мир, и кто в нем настоящие хозяева. Когда отвечаешь за судьбы людей, у тебя не должно быть никаких иллюзий. Эти — сильнее, те — еще сильнее, не вздумай вставать у них на пути.

— И Люпан понял эту информацию по-своему, — догадалась Хо.

— Он с детства терся возле старейших рыцарей и слушал разные небылицы о Лонге. Про драконов, замки, изумрудные леса. Перечитал все книги в библиотеке, почти не вылезал из парка. Заставлял детей всего персонала играть с ним в крестовые походы. Я только посмеивался над его реконструкциями. Однако потом он связался с ортодоксами из Круга и мне стало не до смеха. В одну из своих вылазок в Победу они подрались с тенебрийской молодежью, и я понял, что теряю среднего сына. До меня слишком поздно дошло, что Люпан воспринял силу Тенебрии как вызов, а не повод научится осторожной дипломатии. Я запер его в замке… После этого погиб Лион и у людей начались кошмары. Круг ортодоксов стал расти, ближайшие соратники принялись вести со мной разговоры с хорошо читаемым контекстом. Они намекали, что меняют сторону, и мне тоже — следовало бы. Я не мог поверить, что это Люпан смог оказать на них такое влияние, пока лично не застал собрание Круга в саду. Они почти не прятались, и было их куда больше, чем раньше. Люпан говорил перед ними, и все слушали его как чудо-птицу. В бешенство я велел заковать всех в цепи… Тогда стража впервые не подчинилась мне. Корона моя стала кленовым листом, как это говорится на старой родине.