— Босс, собирайтесь, сваливаем, — сказал Чарли, деловито сгребая деньги в спортивную сумку. — Сейчас я вытащу наличку из сейфа и валим задами. Босс слезайте, это не шутки.

Но Танит прилип подбородком к железной перекладине.

— Я не могу, — просипел он.

— Дело воняет хером, босс, прыгайте!

— Я не могу пошевелиться, кретин! — сдавленно крикнул Танит. — Меня что-то держит!

— Глу!

— Че?

— Неси гаечный ключ, быстрее! Эти суки привели волка.

До креплений было не достать. Чарли пришлось повиснуть на своем работодателе и тот замычал от гнева и напряжения.

— Сейчас все будет, босс, потерпите, — обещал гарзонец, пытаясь дотянуться до болтов, которыми был прикручен турник.

Чертово кольцо постоянно срывалось. Глу подбежал и принялся карабкаться на Танита как голодный кот. Тот закричал сквозь зубы.

— Да ты неправильно делаешь, дай покажу! Сейчас, босс, одну минуту!

— Слезьте с меня, уроды! А-а-а-а!

В этот момент внутренняя дверь аккуратно распахнулась. Странность была в том, что открылась она со стороны петель. Те разорвались как бумажные, и со стены посыпалась известка. Тогда в одно из убежищ господина Танита вошла белоснежная фигура, странно изуродованная сферическим горбом; глубокий капюшон медленно качнулся слева-направо, а потом уставился на виноградную гроздь из тенебрийца и его старпомов.

— Ты опять неправильно открыл дверь, — сказала девушка, обращаясь неизвестно к кому. — Черт. Похоже у них численный перевес.

— Что за придурки, — раздался бесплотный голос. — Сними их.

Сверкнули жемчужные стволы и стройные ножки. Чарли и Глу, приближенные господина Танита, встретили быстрый, но крайне непрезентабельный конец. Обоим продырявило черепа, и они шлепнулись на пол застыв в глупых позах. Гаечный ключ сиротливо звякнул, вылетев из омертвевших пальцев.

Сам господин Танит, успевший намочить спортивные штаны, ощутил подбородком вибрацию железа. И вот его уже подняли над полом вместе с вырванной перекладиной. Медленно протащили коленями через коридор к потайной двери. Намеренно проволокли по вверх лестнице, чтобы тело ощутило каждую ступеньку. И оно ощутило. Впереди же был закрытый на карантин вспомогательный цех, полный крыс и заразы. Миазмы гнили здесь буквально сжигали легкие. Грызуны возбужденно пищали. Их крохотные мозги как будто озарила догадка, что скоро здесь будет чем полакомится.

Огромная костерубка ожила в этом омерзительном сумраке, словно призванный дьявол. Зубастые жернова увеличивали обороты, в них падали неосторожные жильцы. Целые семьи, свившие гнезда в неудачном месте, тут же превратились в фарш механической обвалки, категория «В», полнома за килограмм. Образ шкворчащих котлет мгновенно овладел фантазией господина Танита.

— Деньги, — хрипел он. — У меня есть деньги. Я отдам все. Сведу с полезными людьми. Не убивайте.

Он висел над жерлом костерубки. Барабаны смазала крысиная требуха, но те продолжали греметь и скрежетать. Барбаны созданы были молоть, дробить, превращать сущее в пасту. Каждая секунда без новой жертвы расходовала их потенциал.

«Ты знаешь тенебрийца по имени Тутмоз Гисбуди?», — спросил Танита его собственный мозг.

— Нет, — неслышно сказал он из-за грохота. — То есть я его знаю, но косвенно, я никогда с ним не встречался!

Неведомая сила отпустила его, и тенебриец с душераздирающим воплем повис на вытянутых руках. Железная перекладина прочно держалась в воздухе, но могла в любой момент снова поверить в гравитацию.

«К тебе сегодня приходил кто-то необычный?»

— Нет! Сегодня вообще никого не было, мы не работаем по четвергам!

«А если очень-очень хорошо подумать?»

— Да хоть трижды хорошо, никто кроме вас не приходил!

Это была правда.

— Слушайте, если я кому-то перешел дорогу, я этого не хотел. Я готов отдать половину бизнеса, только не убивайте!

Молчание.

— Ну… Забирайте весь! Слышите? Весь! Ну это же не прошлый век, что за гангстерские войны?! Мы с вами деловые люди! Я пригожусь!

Молчание. А потом:

«Сколько раз?»

— Что?

«Сколько раз подтягиваешься?»

Господин Танит был ошарашен этим вопросом, но немедленно выпалил:

— Девяносто шесть! Мой рекорд — девяносто шесть!

«Сделаешь сотню, я тебе отпущу. Не сделаешь — тоже отпущу. Но есть нюанс».

Тенебриец мгновенно уловил суть этого самого нюанса и принялся выполнять условие.

«А, а, а! Делай как полагается. Без рывков. Ноги перед собой. По-о-олная амплитуда».

Да к то же эта девка такая? Господин Танит был измучен страхом, но количество адреналина в крови и обострившаяся жажда перепробовать все радости земные, придали ему сил. Упорно вел он свой подбородок вверх, касался турника, и опускался вниз, полностью распрямляя руки. Раз за разом, раз за разом. Последний десяток дался ему с таким трудом, что отчаянье почти овладело Танитом, однако… Победно взревев, превозмогая жжение и судороги в мышцах, он таки добил сотню и обессиленно повис.

— Я справился, — простонал он. — Пощади.

«Н-еа», — был ответ. — «В конце слишком быстро сдал вниз. Не считается».

И с драматичным, но коротким «А-а-а…», сутенер и наркоторговец, упал в костерубку. Его смерть не была особенно зрелищной. Жернова мгновенно размололи худое длинное тело, словно одну большую макаронину. Через тридцать секунд из выходного отверстия выползла колбаса лаково-блестящего фарша. Она свернулась кольцом на вершине кучи созданной крысиными тушками, и начала медленно сползать вниз. Даже этот кровавый паштет сам по себе выглядел крайне недовольным.

Слишком вероломно. Слишком.

Костерубка медленно остановилась.

— Вот кондом, — выругался Бритти. — Действительно сделал сотку! Теперь я выгляжу глупо.

— Ты никак не выглядишь, — Спотти смотрела на омытые кровью жернова. — Тебя вообще не видно.

— Не умничай! — огрызнулся горб. — Вы посмотрите какая остроумная! Так и порежешься. Ладно. Как я и предполагал, этот пестрый гомик дал нам тухлый след, а сам сейчас наверняка занят чем-то перспективным. Неважно. Найдем его завтра.

— Почему завтра?

— Это представление меня вымотало… Было весело, но теперь я чувствую, как Шторм смотрит на меня. Внимательно смотрит. Еще один фокус и я рвану по шву.

— Ты собрался спать?

— Да. Затаись где-нибудь… Хоть здесь же в подвале, он честно нами захвачен. Гангстерские войны, пиф-паф. Все, я спать.

Спотти осталась одна, с шариком мраморной плоти за плечами. Она вздохнула, и принялась спускаться по железной лестнице.

Почти в это же самое время писатель-беллетрист Никтей Зайло сидел на своей кухне и жарко дискутировал со своим хорошим другом Лайаром Тинто. Тема спора была: есть ли у волков будущее и можно ли считать их новой ступенью эволюции. Никтей считал, что все носители болезненного дара — обречены и естественным образом загремят в ящики во время нового пробуждения. Каковое пробуждение несомненно нагрянет, потому что в мире есть только отливы и приливы, рассветы и закаты, короче разнообразные фрикции. И смысл их в том, что ни одно состояние не длится вечно.

Тинто от злости вгрызался в стакан, и неистово парировал речами, в которых волкам отводилась решающее место. Именно они, страдающие чудотворцы, высосав силу Шторма по капле, разгонят его, как лодочник веслом разгоняет туман.

— Каким веслом? — брюзгливо спросил Никтей, доставая из-под стола новую бутылку. Пустую он элегантно выбросил в раскрытое окно. — Веслами же гребут. В крайнем случае им можно ударить по голове. И вообще, все это поэзия, а поэзия, как известно, — мусор. Тебе привести статистику самопроизвольной гибели волков? Я приведу… Ты наливай пока, а я приведу.

Он поднялся и уверенно двинулся по заставленной табуретками кухне. Временами у Никтея случались литературные вечера, на которые приглашались редакторы, литераторы, журналисты и проститутки. Никтей заставлял последних давать устные рецензии на статьи и главы, чтобы все могли увидеть реакцию глубинного народа на свое творчество. Ведь как известно, тот кто расшевелит лежачего — тот говорит голосом бога. Самый унизительный и болезненный секс, и все его девиации, не производили на девушек такого впечатления, как эти вечера.