Я отвел глаза от зеркала заднего вида, настроенного на ее грудь. Место оливы всегда было позади, у головы нашего сумуса.

— Ну хоть ты то не начинай.

Олива хихикнула.

— Не пыхти, Сам-Сам. Ты сегодня что-то неважно выглядишь. Тебя словно били по яйцам с самого утра.

— Так и есть. Просрал полтинник на ровном месте. После процента я бы мог жить спокойно два месяца. Ты, только вдумайся! Два!

— Успокойся, Ретро справится. Этот нелюдь как белая ворона. Главное, чтобы конкуренты не успели раньше.

Я притормозил, пропуская вереницу фугов волочивших куда-то огромную железную цепь. Они обливались потом и выглядели как колбаски на пару.

— Я верю в Ретро, но, слушай, в доме Либуля мы даже обои сорвем, понятно?

— Это ты кому говоришь? — Хо подалась вперед и положила руку мне на плечо. — Смотри не надорви спину, когда будешь тащить ванную.

Она помолчала, уткнувшись лбом в спинку моего кресла.

— Не пьешь? — глухо спросила она.

— Нет. А ты?

Глупый вопрос. Обычно Хо начинала поддавать с самого утра. К зависти многих алкоголиков, оливы способны подавлять признаки опьянения. Но только не моя Хо. Пока они с шефом принимают должников, она волевыми усилиями не позволяет себе упасть лицом в столешницу. Но как только палочник уходит, секретарь надирается до состояния портового грузчика, помноженного на два. Ей нравится состояние полной расслабленности.

— Нет необходимости.

В Заразе стало сумрачно как на черно-белой пленке. Я буквально чувствовал, что за моей спиной плачет олива.

— Си умер.

Я уже догадался об этом. Женщина оливов может оставаться трезвой дольше суток только в двух случаях: либо она хочет стать матерью, либо ее муж — умер. Впрочем, есть и третья возможность: закончилось все бухло в мире.

— Мне жаль. Правда. Мы ведь с ним почти подружились.

Хо зарыдала в голос. Кажется, она долго сдерживалась и теперь, рядом со мной, человеком, который был для нее так же прост, как и близок, раскрыла все шлюзы.

Я дал ей выплакаться. Моим вниманием завладел угольный тяжеловоз, который не желал пропускать Заразу вперед, а сам — еле, гад, плелся. Я резко вывернул руль и прибавил скорости. Мимо пронеслась пара тормознувших гарзонцев. Они показали мне вслед, что думают о лонгатах. К сожалению, не до конца: их спугнул тягач, везущий болванки.

«Тр-у-у-у», — заревело чудовище.

— Вчера утром, — Хо вытирала глаза рукавом комбинезона. — Я ничего никому не сказала. И сама решила не паниковать. Думала, что просто ушибла его. Может упала неудачно. Он был просто бледным. А сегодня почернел. Он теперь как большая противная родинка.

Наверное, мне все-таки нужно внести некоторую ясность в происходящее.

Мужчины олив — это крохотные паразиты размером с яблоко. Во время заключения «брака» они присасываются к телу невесты и принимаются сосать кровь. Со временем глотка жениха полностью срастается с плотью, которая его кормит, и он становится молчаливым придатком. Внешним органом для осеменения. Каждый день он впрыскивает в кровь носителя гадость, от которой у мамы-оливы в животике завязывается еще один паразит. Куда более вредный.

И вот тут мы подходим к проблеме беспросветного пьянства городских оливок.

Крепкий алкоголь глушит папочек, так что они не в состоянии исполнять свой супружеский долг. И, вероятно, убивает то, что они успевают впрыснуть. Если б не «Лучшая Доступная» Хо постоянно ходила бы с пузом, как и все ее товарки. Существуют, конечно, специальные препараты, но их цена значительно превосходит покупательскую способность большинства девчат. Понятно, для чего это сделано. Алкогольные пошлины сами себя не отчислят. Реклама бухла занимает почти всю поверхность «рабочки».

Вот так.

Точно неизвестно, почему сильный пол олив превратился в похотливых клещей. В мифологии этого народа есть легенды о целой эпохе некой Болезни. Оливы, предположительно, подхватили ее, сожрав какое-то зараженное животное. Или совокупившись с ним. В любом случае, они совершили ошибку. Болезнь уродовала женщин и серьезно влияла на развитие мужчин. Со временем последние стали вырождаться, пока не превратились в комки несамостоятельно плоти. Все, что они теперь могут, это вести жизнь насекомого, ползая по земле и стенам, пока не найдется свободный носитель.

Бытует шуточная версия, дескать бабы оливов были настолько злое…ми тварями, что самостоятельно загнобили мужчин до такого состояния. Матриархат и все дела. Не знаю, не знаю. Кхм, учитывая, сколько их живет в борделях, к мужчинам оливки относятся вполне терпимо. Во всяком случае городские.

— Извини, что-то я раскисла, — Хо деликатно высморкалась в платок у себя на шее. — Это мой первый муж, так что…

— Понимаю, — мягко сказал я.

До сих пор не могу точно выразить насколько это странно, заниматься сексом с женщиной на глазах ее мужа. Пускай глаз как таковых у него и нет, ведь они исчезают за ненадобностью… Ну, хорошо, заниматься сексом в присутствии мужа. Люди по-разному относятся к человечности оливов мужского пола, некоторые и вовсе считают их животными. Для меня это было неважно. Когда мы втроем только начинали, я всячески избегал смотреть под левую грудь Хо: чаще всего папочки присасываются именно туда.

— Слушай, насчет Ки… — я постучал пальцами по рулю.

— Остановись, — грубо прервала меня Хо. — Нам было хорошо вместе, но эта дура не понимает, что алкоголь — средство, а не цель. Тема закрыта.

— А-ке, — буркнул я, ощущая постыдную радость.

— Теперь мне ходить с трупом под сиськами, — хмуро проговорила олива. — Пока не отвалится. А потом все по новой. Йа найба ку мама та, дор ка ну дин ну!

Хо выучила родной язык специально, чтобы поддерживать связь с корнями. Когда она переходит на него, лучше к ней не приставать.

Я и не собирался.

Мы ехали в молчании. Несмотря на то, что Сэт приказал нам не отвлекаться, я притормозил у ларька, торгующего печеной картошкой. Палочник, разумеется, имел ввиду, что б мы с Хо не начали заниматься любовью, укрывшись в каком-нибудь переулке за мусорными баками: он хорошо знал этих похотливых отсталых, ведомых одними лишь инстинктами. Как будто у нас обоих сейчас было настроение попыхтеть. Другое дело — среднее ведерко Клуб-Клубня.

Я вел одной рукой, пользуясь тем, что Хо была подавлена и не способна меня критиковать. О, Леди, это было божественно. Картошка — вкусовая бомба матери-природы. Моя изжога сразу испарилась словно кто-то потушил огненное озеро нежнейшей сливочной пеной.

На выезде из города подозрительный ГО-шник проверил мои документы и спросил, куда я направляюсь. Я, по привычке, соврал, что еду забирать хозяина. ГО-шник, по привычке, сделал вид, что поверил. Ехать по автостраде было — одно удовольствие. В небе парило несколько зловещих дирижаблей черного цвета — дешевое, но эффективное средство наблюдения, освобождающее реплики вертолетов для серьезной работы. Значит, свободовцы нам здесь не угрожали. Мое настроение значительно улучшилось. Кажется, неудачи все-таки дали мне передохнуть. Я даже замычал мотивчик утренней песни.

На въезде в «Благоприятный» маячил спешно собранный блокпост. Это было ожидаемо после утренних «неприятностей». Я выругался. О том, чтобы проехать внутрь поселка на битой Заразе не могло быть и речи. Наверняка этим ребятам выдали список номеров, которые встречались в «Благоприятном». И приглашения ни от кого из жителей у меня не было. Что ж. Оставалось только гнать в объезд. Насколько я понял, господин Либуля, буквально жил в лесу, или на полях за ним. То есть, далеко за границей поселка.

Я подметил проселочную дорогу, ведущую примерно в нужном направлении, и свернул на нее.

— Какого… — Хо пристегнула ремень. — Сейчас не время, Сам-сам!

— Успокойся, — призвал я. — Либо так, либо мы застрянем с касками часа на четыре, пока Сэта не привезут сюда на вертолете и он лично не скажет, что мы — его игрушки.

Оливка заметила блокпост и тоже не постеснялась в выражениях.