1 апреля 1997 года Ларин арестовал Францеву, которая неожиданно вернулась в Москву из Испании, и допросил ее в тюрьме «Матросская тишина», где, как сообщала газета «Сегодня», «он узнал много интересного». 25 апреля был устроен аукцион, на котором были выставлены десять квартир в двух зданиях в центре Москвы — одно на Пречистенке, а другое на Большой Серпуховской улице — следы которых вели к «Чара-банку». В этих домах уже жили несколько генералов Министерства внутренних дел и Сергей Медведев, бывший пресс-секретарь президента Ельцина. Квартиры были проданы за 9 млрд рублей, а деньги начали использовать на возмещение долгов инвесторам банка. Когда комитет муниципального жилищного строительства отказался передать право собственности на квартиры покупателям, Тверской муниципальный суд возбудил уголовное дело против комитета за невыполнение решения суда.

Следственная группа вскоре также установила, что собственность «Чара-банка» записана на подставные фирмы, расположенные на улице Сретенке, в Митине и на Ломоносовском проспекте.

У инвесторов, в том числе и у Осиповой, появилась надежда. Но 23 мая, в газете «Сегодня» она с ужасом прочитала заголовок: «Убит хранитель секретов „Чара-банка“; никто из его коллег не верит в версию самоубийства». Ларина нашли мертвым в квартире отца, голова его была прострелена из его же пистолета, который он держал в руке. В статье говорилось, что никто не подозревал, что Ларин помышлял о самоубийстве. Скорее всего его смерть говорила о том, что убийство было совершено киллерами, проникшими в его квартиру под видом милиционеров. Оружие могли вложить в руку Ларина уже после того, как его застрелили.

Через какое-то время после убийства Ларина Осипова изменила свое отношение к пропаже денег. Хотя раньше она и другие вкладчики обращались к правительству со слабой надеждой, что власти попытаются помочь им спасти хоть часть их сбережений, теперь она поняла, что те, кто обманул ее, сами были частью правительства. Теперь у нее не было надежды, поскольку те, кто ее обманул, могли не бояться правоохранительных органов.

Рязань, февраль 1998 года

Лидер независимого профсоюза Людмила Тихонова сказала директору текстильной фабрики «Голубая Ока» Виктору Бурякову: «У одной из наших женщин обнаружили лейкемию. Ей нужны средства на еду и лекарства. Прошу вас, выдайте ей причитающиеся деньги».

На улице при свете сумерек тающий снег превращался в серую слякоть. Автобусы и грузовики устало ехали в холодной темноте, а пешеходы, недавно закончившие работу, толпились на тротуарах, где фабричные работницы продавали в палатках сшитые на фабрике рубашки.

— Я ничего не могу сделать, — ответил Буряков. — У многих тяжелое положение. Мы не можем всем помочь.

— Но ведь это не обычная простуда, а тяжелое заболевание. Если бы у вашей матери или сестры такое обнаружили, как бы вы поступили?

— Как только у нас появятся деньги, мы окажем ей помощь.

Людмила встала, чтобы уйти. Она не верила Бурякову, но была потрясена его цинизмом. В ту минуту она поняла, как мало значили рабочие в глазах директора фабрики. Он не хотел заплатить смертельно больной женщине причитающиеся ей деньги, хотя это могло спасти ей жизнь.

На фабрике «Голубая Ока», которая размещалась в трехэтажном кирпичном здании на оживленной улице неподалеку от Рязанского кремля, работало 500 человек. Там шили мужские рубашки, простыни, военные мундиры и средства маскировки. В основном здесь работали молодые одинокие женщины, многие из которых выросли сиротами. Заработки на фабрике были низкими, но платили их регулярно. Однако в 1996 году Министерство обороны, самый крупный заказчик фабрики, сократил свои заказы, и работницам перестали выплачивать зарплату.

Вначале дирекция уверяла, что задержка временная, но не уточняла, когда же работницы получат зарплату. В то же время было предложено платить зарплату рубашками. Некоторые работницы согласились на это предложение, и теперь пять дней в неделю они шили рубашки, а остальное время пытались их продать. Другие отказались от такой зарплаты и настаивали на том, чтобы им заплатили причитавшиеся им деньги. Прошло уже три года, но они продолжали ждать.

На протяжении весны, лета и осени женщины как-то существовали благодаря помощи своих родственников из деревни, которые делились с ними продуктами, выращенной на своих участках. Но когда пришла холодная зима, работницы стали болеть. Они худели и слабели, нередко у них случались обмороки и носовые кровотечения. Врачи, приезжавшие на фабрику по вызовам из службы «скорой помощи», говорили, что работницы страдают от истощения и недоедания.

Наконец в феврале 1997 года, не получая заработную плату 11 месяцев, работницы решили устроить забастовку. В последний день месяца был организован независимый профсоюз, и Тихонову выбрали председателем. Затем женщины разошлись по своим цехам, но работать отказались.

Такое поведение обычно покорных работниц произвело впечатление на руководство. Боссы подходили к работницам и пытались убедить их прекратить забастовку. «Потерпите немного, приступайте к работе», — говорили они. «Мы уже достаточно терпели», — отвечали женщины. Забастовка длилась два месяца, несмотря на неоднократные угрозы со стороны руководства. В конце мая директора фабрики Людмилу Андрееву сменил Буряков. Вскоре после его прихода, 31 мая, работницы прекратили бастовать, в ответ на это Буряков выплатил каждой из них от 50 до 100 рублей. Благодаря этому многие смогли впервые за много месяцев купить себе продукты.

В оставшиеся месяцы 1997 года работницам выплачивали зарплату, достаточную для того, чтобы хоть как-то заставить их работать. Помимо других заказов, однажды фабрика получила заказ из одной американской тюрьмы, и женщины начали шить фланелевые пижамы для американских заключенных. К изумлению работниц, пижамы были из высококачественного материала и шились с пуговицами, карманами и декоративными элементами.

В феврале 1998 года частичные выплаты зарплаты прекратились. Буряков объяснял это тем, отсутствием денег, но работницы восприняли его заявление с недоверием.

На самом деле руководство фабрики даже не скрывало свою коррумпированность. Работницам было известно, что директора совершают дорогие поездки за границу за счет фабрики и ее площадь сдается магазинам, а получаемый доход не отражается ни в каких документах. На их глазах исчезало оборудование, в том числе импортные швейные машины, а также принадлежавшие фабрике легковые автомобили и грузовики; квартиры в построенных фабрикой домах и предназначенные для работниц, продавались на сторону, также без всяких записей о том, что сталось с деньгами.

В этих условиях работницы снова устроили забастовку. Все было так же, как и в прошлый раз: женщины шли к своим машинам, но отказывались работать на них.

Забастовка взбесила Бурякова, но женщины, несмотря на словесные оскорбления, не уступали.

Именно в такой обстановке Тихонова подошла к Бурякову с просьбой о помощи швее, больной лейкемией, и получила отказ.

Отказ директора выплатить задолженность по зарплате даже больной лейкемией потряс женщин и укрепил их решимость. Но последующие события сломили их волю к сопротивлению.

В марте один из грузчиков, отчаявшись прокормить свою семью, повесился у себя дома, оставив жену-инвалида и двоих детей. Вскоре после этого у электрика Виктора Пурикова нашли рак легких. Людмила умоляла Бурякова выплатить Пурикову задолженность по зарплате, чтобы он мог купить лекарства, но Буряков отказался. Вскоре у Пурикова открылась язва, и он умер.

Обе смерти вселили страх в рабочих. Многие из них решили, что если они не вернутся к работе, они не смогут рассчитывать на помощь начальства. В конце апреля забастовка была прекращена. С глубоким смирением рабочие вновь приступили к работе, надеясь, что раз фабрика снова начала выпускать рубашки, им будут платить достаточно для того, чтобы они могли выжить.