В январе 1992 года Черногородский получил сведения о том, что в план приватизации Пермского ракетного завода на Урале входили ассигнования за получение 80 % доли компании, чья стоимость оценивалась в 100 миллионов долларов, которые шли директору и служащим завода якобы за то, что они обеспечили «интеллектуальный капитал» предприятия. Этот план был одобрен как Министерством экономики, так и Государственным комитетом по имуществу. Не хватало лишь одобрения Антимонопольного комитета, но Черногородский не согласился с данным планом. Он выразил свой протест Генеральному прокурору Валентину Степанкову, а затем встретился с Чубайсом, который освободил от обязанностей своего заместителя, одобрившего данный план.

Бывший заместитель мэра Москвы Сергей Станкевич и бывший мэр Гавриил Попов организовали Мосбизнесбанк, который ведал бюджетом Москвы, и назвали себя владельцами львиной доли акций на основании того, что они вложили «интеллектуальный капитал». В конце концов Станкевич ушел из правления банка, а Попов сохранил свой пост, правда ушел в отставку с поста мэра.

В беседе со Станкевичем Черногородский сказал: «Вас интересует, как можно, не имея знаний, способностей и опыта, управлять Москвой? Причина в том, что для этого и не требуется никаких особых знаний».

Относительный успех Черногородского стал возможным только из-за неурегулированной политической ситуации. В первоначальной программе экономических реформ, одобренной в 1990 году, когда еще существовал Советский Союз, речь шла о постепенном введении рыночной экономики, при которой продолжали сохраняться государственные предприятия до тех пор, пока на рынке в результате развития малого бизнеса не появится частный капитал. Против такого подхода выступили Гайдар и Чубайс, которые доказывали, что прежде всего нужно создать класс частных собственников, и таким образом, как только капитал окажется в частных руках, рынок автоматически справится с оставшимися экономическими проблемами. Аргументы, приводившиеся Гайдаром и Чубайсом, содержали молчаливое допущение, что бесполезно рассматривать первоначальное накопление капитала, поскольку оно было бы преступным при любых обстоятельствах.

Однако в апреле Бурбулис, который поддерживал Черногородского, был смещен с должности первого заместителя премьер-министра и заменен Гайдаром. Чубайс стал заместителем Гайдара. С устранением Бурбулиса политическое равновесие изменилось, и Ельцин принял позицию Гайдара и Чубайса. В начале июня речь уже не шла о соблюдении справедливых правил конкуренции. Все внимание было поглощено быстрым созданием частного капитала.

К июню 1992 года отношения Черногородского с коллегами по работе претерпели серьезные изменения. Вместо содействия в работе коллеги стали считать его препятствием на пути к реформам. Ежедневно происходили конфликты с Антимонопольным комитетом. Черногородский оспаривал попытки захвата власти в предприятиях и создания дочерних фирм, но они получали одобрение и без его подписи, при прямом нарушении закона. Он пытался связаться с Гайдаром, но тот отказывался подходить к телефону. Черногородский писал письма Чубайсу, но ни на одно не получил ответа.

Когда страна готовилась к ваучерной приватизации, Черногородский понял, что даже Генеральный прокурор не желал принимать всерьез нарушения закона, производимые новыми российскими капиталистами. Антимонопольный комитет разделил территорию страны на 64 административных округа, но Верховный Совет одобрил бюджетное мероприятие, делающее местную администрацию ответственной за финансирование этих региональных округов. На этом закончилось действие Комитета в провинциях.

По мере роста злоупотреблений Черногородский мог лишь высказывать свои возражения. Он был убежден, что при отсутствии гарантий справедливой конкуренции реформы в России приведут лишь к росту преступности. Но это был глас вопиющего в пустыне, и было видно, что его коллеги теряют терпение. 18 июля он открыл свою почту и обнаружил копию президентского указа, освобождающего его от должности. После этого закончились попытки урегулировать процесс реформ изнутри самого правительства.

«Русские не любят резких перемен», — заявлял Владимир Иванов, бывший член Службы безопасности Президента. — По этой причине появление молодых реформаторов лишь способствовало росту негодования. Реформаторы болтали о «Чикагской школе» (колледж экономики свободного рынка при Чикагском университете). Многие россияне сделали из этого вывод, что, очевидно, эти реформаторы долгое время жили в Чикаго, а в этом случае их, по всей вероятности, заслали сюда как иностранных агентов.

Кроме того, реформаторы имели странные фамилии. Чубайс — родом из Прибалтики. Авен (министр внешнеэкономических связей в первом кабинете Гайдара) и Уринсон (директор Центра экономической конъюнктуры) — евреи. У Коха — немецкая фамилия. У Гайдара — нормальная фамилия, но он полный, лысый, весь покрывался потом и говорил на научном жаргоне. Никто из них не вызывал к себе симпатии.

Иванов, бывший работник разведывательного управления КГБ, после развала Советского Союза служил аналитиком в Службе Безопасности Президента под началом генерала Александра Коржакова, до тех пор пока разочарование во всех российских правящих кругах не заставило его подать в отставку и стать дьяконом в церкви Св. Николы в Хамовниках.

Иванов говорил, что отношение обыкновенных людей к реформаторам быстро ухудшалось, по мере того как изменения в экономике вели к росту коррупции.