Новая система предлагала непреодолимые искушения. Заработная плата государственных служащих была невысока, а одно официальное решение могло быстро сделать бизнесмена богатым. В этой связи решения стали продаваться за деньги. Бизнесмену, нуждающемуся в экспортной квоте, праве на то, чтобы держать правительственные фонды в своем банке и в благоприятном решении на приватизацию, говорили: «Ваша просьба будет удовлетворена, если вы получите заем в следующей международной компании». В некоторых случаях, особенно когда речь шла о Москве, данные о переводе средств в такую офшорную компанию печатались на дистрибутивных карточках. Отсюда ясно, что в таких случаях «заем» нельзя было погасить.
Взяточничество вскоре стало неотъемлемой частью ведения дел и заключения сделок в России, а расходы на подкуп правительственного чиновника считались наиболее важной частью начального капитала нового предприятия.
«Молодые реформаторы» были еще не самыми продажными и безнравственными членами появившегося в России класса капиталистов. Эта честь принадлежала бывшим членам номенклатуры, в частности директорам заводов, которые захватили власть над своими предприятиями и преобразовали их в «бизнес-фирмы». Однако по мере распространения взяточничества мировоззрение реформаторов пресекало любую тенденцию наступления на коррупцию, так как они считали, что злоупотребления будут в итоге ликвидированы самой рыночной системой. Реформаторы не переставали повторять, что «весь большой капитал был основан на нечестных деньгах». Тем не менее случилось так, что вместо устранения коррупции они сами попались на ее удочку. Многие пришли к убеждению, что если нет смысла бороться с беззаконием, смысл заключается в том, чтобы воспользоваться возможностями и тем периодом, когда они находились у власти — они боялись, что он будет недолгим, — чтобы обеспечить свое будущее, будущее своих детей и внуков.
Те, кто делал попытки бороться с коррупцией, вскоре потерпели поражение.
— Огромные толпы людей приходили в правительственные учреждения, — рассказывала Ольга Сверидова, работавшая у Бурбулиса. Казалось, будто произошло землетрясение, земля разверзлась и отовсюду хлынула лава. Эти люди рассказывали нам о том, что происходит.
С самого начала сообщения о коррупции заставляли задуматься. Нам говорили, что государственные чиновники всюду организуют частные фирмы на имя своих родственников, а затем перенаправляют государственные заказы в эти так называемые «независимые» фирмы.
В Свердловской области администрации была выдана лицензия на экспорт товаров, чтобы покупать на полученные средства необходимые продукты и лекарства для населения. Но вскоре после выдачи лицензии областные чиновники организовали фирмы на имя своих родственников, и эти фирмы начали бесконтрольно вывозить за границу металл, в частности высококачественную медь. Они наводнили медью мировые рынки и вызвали падение мировых цен на медь. У меня есть данные, что среди предметов импорта предположительно «для нужд населения» были французские духи и норковые манто.
В другой раз Министерство топливно-энергетической промышленности открыло частную фирму на втором этаже министерства. Все, кому нужна была экспортная квота на нефть, должны были платить за нее, пользуясь услугами этой фирмы. Если какой-то компании нужно было перевезти нефть в Крым, она обращалась в это министерство за получением экспортной лицензии на основании того, что доставка нефти в Крым укрепит положение России на Черном море. Представителям этой компании объясняли, что министерство не может дать им квоту, но если они обратятся в эту частную фирму, смогут за деньги получить квоту на вывоз какого угодно количества нефти.
Некоторые реформаторы были обеспокоены ростом преступности, но заявляли, что введение свободного предпринимательства неизбежно сопровождается ростом преступности. Реформаторы полагали, что они будут находиться у власти короткое время, говорили всем, что происходящие изменения явятся психологическим потрясением, а такое правительство навряд ли вызовет любовь у народа. Да и сами они, честно говоря, не знали толком, как долго они продержатся.
И все же в конце февраля Бурбулис организовал комиссию по борьбе с коррупцией, в которую вошли все главы правоохранительных органов.
На собрании этой комиссии, которое я посетила, Виктор Ерин, министр внутренних дел, внес предложение проводить проверку деловых связей родственников государственных служащих. Он объяснил, что мог бы начать с глав администрации области и осуществить детальную проверку взаимосвязей между государственными чиновниками и вновь образованными коммерческими структурами. Но, продолжал Ерин, прежде всего разъяснив свою точку зрения в Министерстве внутренних дел, его предупредил один из его подчиненных, что если он хочет остаться на посту министра, ему нужно выбросить из головы эту идею.
«Геннадий Эдуардович, — спросил он (у Бурбулиса), — вы можете дать мне гарантию, что я буду жив и здоров и сохраню за собой должность, если издам приказ силами милиции провести такую инвентаризацию связей между государственными чиновниками и частными фирмами?»
Бурбулис ответил: «Я не могу предоставить вам такой гарантии, но все собранные вами данные будут переданы на рассмотрение президенту». После этого дело было закрыто.
В декабре 1992 года, проработав под началом «молодых реформаторов» всего год, Сверидова оставила свой правительственный пост и вступила в организацию, заботящуюся о благе людей.
«Я уважаю вас, — говорил Гайдар Валерию Черногородскому, председателю Антимонопольного комитета. — Но антимонопольный комитет мало кому нужен. Первым делом нужно провести приватизацию». Черногородский протестовал — он много недель потратил на то, чтобы попасть на прием к Гайдару и нуждался в его поддержке. Но Гайдар стоял на своем: «Раз был создан частный сектор, комитет должен заниматься им». Черногородский покинул собрание в подавленном и пессимистичном настроении. Ему казалось, что коррупцию процесса реформ уже не остановить.
Антимонопольный комитет был создан 14 июля 1990 года, и Черногородский стал его первым председателем.
Поначалу считалось, что данный комитет мало чем отличается от Государственного комитета по имуществу и требовалась его виза при принятии почти всех экономических реформ. В результате на протяжении первых шести месяцев 1992 года Черногородский встал на пути осуществления планов многих бывших членов номенклатуры в их борьбе за захват государственных средств.
Существовало несколько способов, с помощью которых представители советской номенклатуры, используя свои связи, присваивали государственное имущество. Одним из наиболее распространенных способов была попытка директоров заводов завладеть большой долей активов своих предприятий в качестве оплаты за их вклад в «интеллектуальную собственность». Черногородский систематически препятствовал таким попыткам.
Другой способ заключался в том, что директора заводов передавали наиболее доходные в потенциальном отношении части предприятия «дочерним фирмам», которыми управляли их друзья или родственники. Дочерние фирмы обычно организовывались на базе кооперативов, основанных на территории завода в период перестройки, но возможности дочерних фирм были неизмеримо шире. В отличие от кооперативов, ограниченных выполнением конкретных услуг, в ведении дочерних фирм могла находиться большая часть предприятия.
В то же время, когда государственное предприятие преобразовывалось в акционерное общество, правительство обычно удерживало у себя пакет акций, а поэтому государственные чиновники нередко становились директорами фирм. В результате в правление частных предприятий — в особенности тех, которые имели дело с нефтью, золотом и алмазами, — часто входили облеченные властью государственные чиновники, иногда на уровне заместителя министра, которые принимали участие в грабеже данного предприятия.
