Вспомнилась одна особенность моего характера в детстве — я не помню, что обманывал родителей. Очень распространенная детская болезнь роста — что-нибудь наплести маме, папе, бабушке, которая обошла стороной редкого ребенка, — мне была совершенно чужда. Фантазировал — да, без цели ввести кого-то в заблуждение с выгодой для себя, хотя многие врали — по разным причинам, но в основном от страха. Может, потому обошло меня стороной даже детское вранье, что в моих отношениях с родными всегда была откровенность? Я мог открыто высказать свою позицию, недовольство. Я мог сказать, что не хочу что-то делать, и не делать этого.
Получалось, я знал, что обманывать плохо, но впрямую мне этого никто не внушал. Я впитал и усвоил открытость из атмосферы нашей семьи. По-моему, это наилучший способ воспитания.
А есть у меня черта, которая навела меня на мысль о психоанализе. Я с детства был очень аккуратен и к вещам относился с уважением. Тетрадки мои никогда не были мятыми и всегда лежали в стопке, учебники были обернуты, в пенале — порядок, все школьные принадлежности находились на своих местах. Я никогда не приклеивал ни на тетради, ни на мебель никаких наклеек ни от жевательной резинки, ни с апельсинов, как это было у других, и всегда недоумевал по этому поводу: зачем, зачем они это делают? Ведь это так убого выглядит — неопрятные, изрисованные учебники, обклеенные настольные лампы, обшарпанные письменные столы! У меня никогда не было желания испортить, изрисовать вещь. И этому меня никто не учил — я сам видел, что это убого! Я ничего не ломал, не разбрасывал и когда, приходя к кому-то из приятелей домой, видел кавардак — у меня это вызывало отторжение, как нечто чужеродное. Помню, одноклассники — и в начальной школе, и в старших классах — грызли ручки, карандаши. Мне неприятно было их в руки брать, не то чтобы самому грызть! И уже став взрослым, я никогда не хожу в мятой, неопрятной одежде, с несвежим галстуком. В этом — мое отношение к пространству вокруг себя.
Аккуратности меня тоже никто специально не учил. Значит, она была заложена глубже, чем могут проникнуть мои воспоминания. Возможно, я унаследовал ее от своего папы. Однако, размышляя об этом, я не мог не коснуться психоанализа.
У Зигмунда Фрейда есть теория о психосексуальном развитии. Кто бы ни считал ее спорной, теперь это классические основы знаний о человеческой психологии. Она рассматривает определенные фазы развития индивидуума начиная с младенчества, результаты прохождения этих фаз являются предпосылками к формированию характера. Опыт человека на каждом этапе оставляет свой отпечаток в виде установок, черт личности и ценностей, приобретенных в соответствующей фазе. В зависимости от того, как человек проходит ту или иную фазу, его личность обретает те или иные качества. Упрямство, жадность, аккуратность, перфекционизм — все это классические свойства характера, который испытал некую фиксацию на второй фазе развития. В данном случае не столь важно, что это за стадия. Просто я задумался: аккуратность у меня присутствует. Упрямство — в некоторой степени, необходимой для того, чтобы настоять на своем — в бизнесе это необходимо. Перфекционизм… не до фанатизма, конечно, но если ты делаешь свое дело хорошо, то перфекционизм в тебе присутствует обязательно. Но вот жадность?! По-моему, она мне не свойственна вовсе. Или же я себя идеализирую… А если нет, то следует вспомнить принцип Пуаро: если есть версия, но одна деталь преступления в нее не вписывается, значит, неправильна вся версия, а не одна деталь. Забавно.
Разумеется, я не претендую на то, чтобы сокрушать «бородатых основоположников». Даже Фрейд собственной персоной не сумел бы проанализировать самого себя — для этого у психоаналитиков существуют их коллеги из тех, кому они доверяют. Самих себя мы видим вовсе не так, как видят нас окружающие. И своих детей — тоже. И даже владей мы в совершенстве знаниями о формировании натуры, все равно соблюсти золотую середину в воспитании ребенка нам было бы чертовски трудно. Дети слишком нам дороги, чтобы мы не совершали из-за них ошибки. Мне важно, чтобы, прочитав эти строки, мои дети еще раз поняли, что они для меня — самые любимые люди на свете. Мне хочется быть им хорошим отцом, защитой и поддержкой, видеть, как они вырастут. Быть им другом. И эта книга прежде всего для них.
Вместо послесловия
Ни одна религия, ни одно философское течение пока не разрешило загадку человеческой судьбы. Мы, люди цифровой эпохи, по-прежнему верим в приметы, в предчувствия, в астрологию, в вещие сны… Мы верим, а точнее вечно сомневаемся в очевидных причинах и следствиях. Наш мозг мучается загадкой везенья-невезенья. А наша память «тасует» пережитый опыт по своим, еще не вполне изученным наукой законам… Не потому ли порой нам кажется, что мы проживаем чужую жизнь? И не в этом ли источник наших дежавю, этих пронзительных и необъяснимых ощущений, знакомых каждому… Что ж, как говорится, сюжетов в мире на всех не хватает. Все уже когда-то было — нам внушают это с детства. Мы привыкаем к роли песчинок в потоке жизни, незначительных и фатально похожих друг на друга.
Но сюжеты, сколь бы ни были они знакомы, затерты, обыденны — никогда не повторяются точь-в-точь, как рисунок на ладони. Бог не делает копий. Иначе не родились бы «Вестсайд-ская история» и «Вам и не снилось» — ведь с точки зрения формальной логики это версии «Ромео и Джульетты». Так и в жизни — любая версия самоценна. Важно только, какая она…
За все придется платить… Еще одна аксиома, усвоенная нами с младых ногтей. Подтверждают ее биографии великих, достигших славы и богатства, но вместе с тем таких страдающих и одиноких. Узнавая о них, наше сознание словно включает «утешительную» программу, оно шепчет: слава Богу, ты не имел того, что имеет он. А в сущности, это приводит к тому, что мы боимся… успеха. Не хотим быть счастливыми, как бы это парадоксально ни звучало. Не идем к своей мечте, боясь «расплаты». Но разве при этом нас минуют печали и потрясения?! Нет. То есть своей цели мы не достигаем. Отсутствием радости мы не «покупаем» взамен отсутствие боли.
Иной раз в чужой биографии мы ищем оправдания своим слабостям. Он, знаменитость, пил — значит, и мне не грех пропустить стаканчик. Мой ребенок плохо учится — но Он учился еще хуже… Однако ссылаться на зигзаги судеб гениев — скользкий путь. Потому что судьба — это характер во всей полноте. И выясняется, что во всей полноте мы его принять не готовы, потому что это зачастую и ранняя смерть, и наркомания, и мучительные болезни, и нетрадиционная ориентация, и физическое уродство… «Плата за талант, за гениальность», — рассуждаем мы. И не хотим платить.
Авторы этой книги взяли на себя смелость показать другой возможный путь развития. А именно — историю человека не медийного, но при этом состоявшегося и созидательного. Не стремящегося к мировой славе, но при этом реализовавшего свои способности и востребованного в обществе. Мы хотели показать, как архитектура, а, иначе говоря, метафизика, обусловленность жизни складывается из ежедневного самопознания и преодоления, огней и осколков, знаков и предчувствий, мистики и обыденности. Как порой человек находит опору в случайных соломинках, но благодаря вере и целеустремленности обращает случайности себе на пользу и находит путь. Мы предложили опыт неотшлифованной глянцем живой породы жизни, которая может стать опорой, или вспомогательным материалом для архитектуры нашей собственной судьбы. Или — дать вдохновение для новой истории.
