Пауза, возникшая за столом, после этого высказывания, длилась чуть дольше положенного. Три пары глаз пристально уставились на Алекса, ожидая его ответа. Он вымучил беспечную улыбку и пожал плечами,

— Я не очень люблю Италию.

Тишина за столом сменилась недоумевающими возгласами. Похожие на двух румяных, только что из печи, колобков, родители Николь, наперебой перечисляли достоинства Северной Италии: от красот озера Комо и несравненной Венеции, до древних архитектурных достопримечательностей, коих полно в каждом захолустном городке благословенного оливкового края.

Вишневский уже собрался было привести стандартные контраргументы насчет жары и засилья туристов, как мобильный чирикнул оповещением о входящем сообщении. Быстро взглянув на экран, Алекс поднялся из-за стола,

— Простите, важное, по работе. Необходимо ответить.

— В воскресенье! Это невыносимо… — Сквозь зубы прокомментировала Николь бегство Алекса в дом, но объект её возмущения уже не слышал слов девушки. Опустившись на диван, Вишневский с нетерпение открыл сообщение от матери. «Здесь, всё, что смогла найти. Остальные фото проси у отца, они остались в нашей московской квартире. Надеюсь, его новая пассия не покусилась на святое» — гласило первое сообщение. «А что за приступ внезапной ностальгии? Ты здоров?» — было написано следом. «Не забывай о матери! Люблю тебя, детка!» — третий месседж был сплошь покрыт смайликами с сердечками и поцелуями.

Невнимательно пробежав взглядом текст, Алекс нажал на первую прикрепленную к сообщению картинку и превратился во внимание, сосредоточенно рассматривая старое фото. Фотография была сделана больше двадцати лет назад. Мальчишка в модном джемпере в полоску, старательно позировал на фоне верблюда. Верблюд взирал в камеру устало и безразлично, в отличие от мальчика, который старался угодить матери, растягивая губы в фальшивой улыбке и отставив руку с морковкой в сторону животного. Судя по всему, фотосет назывался «Сашенька кормит верблюда».

После первого взгляда на картинку, Вишневского бросило в пот. Он неосознанно стер мелкие капли со лба и увеличил лицо ребенка на фото — своё лицо. Тут ему было лет семь — восемь, немного старше Вани, но не заметить очевидное сходство было невозможно. Пусть волосы были темнее и короче, а лицо более худым и скуластым, но разрез карих глаз, с любопытством взирающих на мир, высокие дуги бровей, форма губ — все было идентичным. С фотографии на мужчину смотрело чуть измененное лицо сына Леси.

Алекс встряхнул головой и нервно рассмеялся. Как он мог быть таким слепцом? Как не заметил очевидного с первого взгляда?! Увлечённый погоней за страстью, как дурак едва не упустил самое главное! Мозг метался в агонии от внезапного открытия. Чёрт, у него есть сын! Это безумие!

— Дорогой, родители хотят поговорить с тобой. — Алекс не заметил, как Николь подошла к нему. Похожая на стебель тростника, хрупкая рука обвила его локоть, утягивая в сторону стола. — Вернее, с нами обоими.

Полностью захваченный своими мыслями, Алекс бездумно кивнул и подчинился её ласковому напору.

Торжественно восседая за столом, старшие Литвиновы продемонстрировали Алексу все достоинства качественной металлокерамики, буквально разрываясь от дружелюбия. В левой руке отец Николь держал изысканную бутылку дорогого игристого, в правой — наполовину наполненный хрустальный бокал. Остальные три бокала уже красовались невесомыми пузырьками шампанского.

— Кхм, дорогие мои, — откашлялся Михаил Николаевич. — Я хочу поднять этот бокал, за счастье моей любимой девочки! Она, наше с матерью, самое дорогое сокровище. Мы растили и берегли её на радость… — Мужчина поперхнулся и шмыгнул носом, сдерживая переполняющие его чувства. — Вообщем, я хотел сказать, что желаю вам, двоим большого счастья!

Алекс, поморщился и хотел перебить, но отец Николь движением руки остановил его порыв.

— Подожди! Я не закончил. — Он сделал внушительный глоток из бокала. — Так вот, мы, в свою очередь, постараемся во всем помогать вам. Я уже далеко не молод… да и здоровье стало подводить последнее время. Так что мы с матерью решили перебраться в теплые края, поближе к солнышку. Доктора говорят, что морской климат пойдет мне на пользу.

— Папа?! — Вскинулась Николь, отставляя бокал. — Почему ты не сказал мне?!

— Сейчас не об этом, детка… — Мягко улыбнулся Литвинов. — Я только хотел сказать, что теперь этот дом — ваш! Наш свадебный подарок. Документы на собственность будут оформлены на вас сразу после свадьбы. Надеюсь, мы ещё услышим, топот маленьких ножек в этих комнатах…

— Папа! — Николь растроганно бросилась в объятия отца. — Я так люблю вас!

Алекс тоже поднялся и, дождавшись пока поток восторженных возгласов, иссякнет, обратился к Михаилу Николаевичу.

— Мне не хотелось бы вас расстраивать, но, боюсь, я вынужден отклонить ваше щедрое предложение.

— Брось! — замахал на него пухлой рукой Литвинов. — Что за церемонии?! Мы же от всей души! Отказ не принимается.

— Еще раз прошу прощенья, но это невозможно. — Покачал головой Алекс и, обернувшись к Николь, коснулся её запястья. — Нам надо поговорить. Наедине.

— Прямо сейчас?! — В глазах девушки плескалось недоумение. — Это не может подождать.

— Нет. Мне нужно сказать тебе нечто важное. — Правая рука Алекса легла на талию Николь, увлекая девушку в дом. — Поговорим в твоей комнате… Прошу простить нас. — Бросил он растерянным Литвиновым.

Этот разговор с Николь, дался Алексу нелегко. Он не хотел делать девушке больно, но не представлял иного выхода, как объясниться тот час же, расставив все точки над и. Слушая вдохновенную речь отца Николь, Вишневский отчетливо ощущал вопиющую неправильность происходящего, которую требовалось исправить немедленно.

Сцена вышла безобразной, как и все сцены, в которых один из персонажей разбивает другому сердце, признаваясь в нелюбви. Слова о том, что Николь прекрасная девушка, достойна любви и очень дорога ему, но он, Алекс, не может дать ей того, о чём она мечтает, звучали фальшиво, хотя и были чистой правдой. Николь сначала не поверила, что он говорит серьёзно — «Дурацкая шутка, Алекс!». Потом она кричала, что он просто испугался ответственности, что он омерзителен и жалок.

Вишневский принимал обвинения стойко, не пытаясь оправдаться. Она бы всё равно не услышала их. Размазывая по лицу слёзы и косметику, Николь бросилась в ванную комнату, примыкающую к спальне, и заперлась там. Спустя несколько минут рыдания прекратились, и девушка потребовала, чтобы он ушёл. Она больше не желала его видеть. В голосе ещё слышались отголоски слёз, но основная буря, похоже, утихла.

Спустившись вниз, Алекс нашёл внизу встревоженных Литвиновых.

— Что случилось?! Вы поссорились? — ринулась ему наперерез мать Николь.

Вишневский с сожалением покачал головой,

— Простите, но я не стану вашим зятем. Мне очень жаль.

Старший Литвинов молчал, сложив на груди руки и насупившись. Его большое, округлое лицо осунулось тяжёлыми, скорбными складками.

— Простите. — Повторил Алекс, нахмурившись. — Думаю, мне пора.

Вместо ответа Михаил Николаевич медленно подошел к входной двери и широко распахнул её. Других намёков Вишневскому не понадобилось…

В ПОНЕДЕЛЬНИК Вишневский вел себя на работе как обычно, ничем не показывая, что его ещё беспокоят волнения предыдущего дня. Он устроил небольшую выволочку подчиненным, потом пообедал с Будашевым в кафе на первом этаже, поскучал на совещании у Старика. Случайно столкнувшись с Алисой в коридоре, даже не замедлил шага, обойдясь формальным «Привет», и никак не прореагировал на её удивлённый взгляд. За двадцать минут до окончания столь продуктивного рабочего дня, Алекс решил, что пора и устремился на парковку.

Легко преодолев городские пробки (восемь баллов из десяти — сообщили по радио), мужчина свернул на уже знакомую ему цветущую улочку и заглушил двигатель напротив детского сада, где он впервые увидел Ивана. За высокой оградой, словно вспугнутые воробьишки, стайки детей порхали между разнообразными лазалками и горками. Суровые окрики воспитателей, в попытке придать хоть какую-то организованность процессу прогулки, лишь ненадолго замедляли это броуновское движение.