Машинально отвожу от лица налипшие волосы, перехватываю на них невменяемый взгляд и понимаю, что дела мои плохи.

А с учётом несвойственной адекватному человеку гримасы, то плохи в квадрате. Потому что тему я затронула опасную, подстёгивающую воспалённый ход его мыслей. Не с того разговор начала. Совсем не с того.

— И чем ты за любовь отплатила? Одни беды от тебя. Пока я загибаюсь, ты тут шикуешь… — он оценивающе оглядывается по сторонам, приближаясь ко мне, неловко замершей у стены. — Твои хоромы?

От него разит ненавистью как никогда. Кожа натянута на вздувшихся жилах, а губы кривятся будто от судорог.

— Мужа, — отступаю, в панике прикидывая, успею ли запереться в своей комнате. По тому как быстро Миша вскрыл входную дверь, выходит, что риск того не стоит. — Он с минуты на минуту будет дома. Уходи сейчас или тебе не поздоровится.

— Тогда нам нужно ускориться, — с рычанием он перехватывает меня за локоть и приставляет к горлу лезвие ножа. — Живо собирай вещички. Прокатимся кое-куда.

У меня душа уходит в пятки. Я знаю эти интонации.

Окно девятого этажа. Ветер. И тихое безумие в голосе.

Всё повторяется.

Дура. Возьми ты себя, наконец в руки. Делай уже что-нибудь!

Коротко выдыхаю сквозь стиснутые зубы и осторожно киваю, давая понять, что выполню всё, как надо. Осталось выяснить, он задумал для меня переезд или просто следы заметает.

В комнате Миша швыряет мне под ноги свой рюкзак.

— Пошевеливайся.

Я сжимаю в кулаке использованный тест, пытаясь сообразить, что делать. Толковых идей не приходит. Зато бестолковых вагон. Например, оставить его в выдвижном ящике, чтобы Стас догадался, что у меня была как минимум одна причина не уходить…

Отстой.

Если сбежать не получится, пусть лучше ненавидит меня, чем оплакивает.

Мы не должны были влюбляться. Не должны были…

Опустив голову, смотрю на свой живот и понимаю, что назвать дитя ошибкой язык не поворачивается. Я буду мамой. Буду! А для этого нужно бороться.

Мутные глаза Миши пасут каждое движение, отслеживают каждый шаг, будто я готовая наброситься гадюка. Хотя кто знает, какой он меня видит в своей протравленной солью фантазии. Тишина между нами накаляется, рождает где-то в глубине тремор, лишающий способности ясно соображать. Мысли нехорошие будит, от которых самой недолго тронуться умом.

Я ж ещё после прошлого раза не совсем целой выпуталась. Когда к порогу смерти подходишь, на многое начинаешь иначе смотреть. И это необратимо. Необходимость выбивать у судьбы каждый прожитый день очерствляет характер. Я бы могла убить. Прямо сейчас. Не задумываясь. И непременно это сделаю, если меня загонят в угол. Теперь, когда во мне бьются два сердца, без вариантов.

— Пошевеливайся, что так долго?

Ветер раздувает тонкие занавески.

Миша раздражённо выстукивает по подоконнику пальцами. Боится, что помощь подоспеет. А я точно знаю, что чуда ждать не приходится. Ещё пару часов точно.

Мои действия со стороны выглядят отрывочными, непоследовательными как в лихорадочном бреду. Вдыхаю поглубже, надеясь отвлечь его внимание от своих довольно странных сборов.

— Так скажи, куда меня забираешь. Может, тогда потороплюсь.

Вперемежку с немногочисленной одеждой незаметно смахиваю в рюкзак пару бронзовых статуэток. Как их использовать сориентируюсь по обстоятельствам. Что-то тяжёлое в руках надёжнее, чем ворох бесполезных тряпок.

— Вряд ли, — звучит сухим, неопределяемым тоном, пускающим озноб по спине.

Понятно. Надеется, что пойду покорной овцой на заклание.

— Что тебе мешает расправиться здесь? — напряжённо слежу за неподвижной фигурой, сжимая в руке увесистую антилопу. Даже если повезёт выбить нож, справиться с двумя метрами чистого безумства будет непросто. После прошлого раза Миша стал осторожней. Держится на расстоянии.

Я готова к чему угодно, но не к приступу свистящего смеха.

— Нет тела — нет дела, — выдыхает он отсмеявшись. — Мне нельзя в тюрьму. Я там быстро загнусь.

Сталь ножа, холодная, острая гипнотизирует. Один замах рукой и меня не станет. Стас никогда не узнает, что я решила рискнуть всем и остаться. Что собиралась подарить ему дочь или сына. Что ни о чём не жалею… Секунды не жалею о нашем знакомстве.

Мысль резанула по живому, подстёгивая такую чёрную ненависть, какой я никогда ни к кому не испытывала. Пусть только замешкается, сволочь. Я в долгу не останусь.

Мысли обрывает баюкающая мелодия входящего. Королёв никогда не звонил мне в рабочее время, а тут вдруг решил. Улыбается с экрана телефона, напоминанием о той особенной ночи в парке аттракционов.

Сразу глубоко и больно колет сердце. На глазах выступают слёзы.

Ох, Стас…

Возможность попросить помощь так близко — на расстоянии вытянутой руки, и в то же время дальше, чем бесконечность.

— Не отвечай, — коротко рявкает Миша, взвинчено поднимая зад с подоконника.

— Подумай, что ты делаешь. Меня будут искать.

— Не будут, — огрызается уверенно. — Об этом я тоже позабочусь.

Придурок поехавший!

— Тебя посадят, если ты не остановишься, — уверенно шепчу, впуская в голос Еву. Смакую каждое слово, будто тягучий сироп, ощущая, как щёки обдаёт адреналиновым жаром. — Знаешь, что сделает с тобой твоя зависимость за решёткой? Она будет грызть тебя медленно и без перерывов. Живьём Миша… Будет ломить суставы и выкручивать мышцы. Секунды покажутся тебе днями, а дни — годами. Ты будешь корчиться от ломки на ледяном полу и молить о смерти, но никто… никто, слышишь, не окажет тебе такую милость. Подумай пока не поздно. Уходи, Миша. Я того не стою.

— Заткнись! — внешне он не меняется: лихорадочный взгляд из-под волнистой чёлки, скулы так же натягивают бесцветную кожу, кривая полоска обветренных губ. Мёртвый уже даже снаружи. Но в голос плавно проникает дрожь. — Ненавижу тебя.

От любви до ненависти один шаг. Миша давно шагнул первым. В пропасть.

— Взаимно, — расплываюсь сахарной улыбкой. — Ты плесень, Миша. Серая и ядовитая. Но ты всё ещё можешь сделать мир лучше. Как и мечтал когда-то. Помнишь, как хотел стать врачом? — осторожно приближаюсь. Он пятится. На полметра, но всё же это почти капитуляция. — Исполни свою мечту, Миша. Шагни в окно… Излечись. Очисть этот мир.

Подонок колеблется, цепляется за иллюзию жизни. Я тоже цепляюсь.

Всё повторяется: либо ты, либо тебя. И в этот раз я совсем не испытываю жалости. Родного в нём осталось… ничего.

Телефон умолкает, оставляя меня наедине с растерянным психопатом. А ещё через минуту пронзительно пиликает звуком всплывающего сообщения.

Миша вздрагивает, разрывая зрительный контакт.

Так не вовремя! Свобода была уже так близко.

Кто ты, Стас? Моя погибель или ангел-хранитель?

Взгляд Миши тормозит на загоревшемся экране. Короткий взмах ножом и стекло покрывается сетью трещин.

Отворачиваюсь. Перед глазами сообщение пеленой расплывается:

«Я так и не сказал прости за вчерашнее».

— Уже простила, — комментирует Миша, убирая телефон себе в карман. — Бери лист и пиши, — кивает на тумбу, где лежит мой блокнот для записей. Мотает головой, будто отряхивается от морока.

— Что писать? — вырываю чистую страничку, чувствуя, как потряхивает внутри.

— Я ухожу от тебя, — диктует он, упираясь остриём между моих лопаток. Без нажима. Просто предупреждающе. — Универсальная фраза.

Позвоночник стынет. Я вывожу буквы и не могу придумать, как спастись. Так, чтобы наверняка не нанести вреда ребёнку. В итоге меня от непрерывной дрожи клинит. Страх уступает ступору… А затем ярости.

Я так злюсь на себя за то, что не добила его, когда была возможность! За то, что позволила превратить свою жизнь в этот кошмар. За то, что бегала годами, как трусливый заяц. Хватит.

Подхватываю рюкзак и с решимостью смотрю ему в глаза.

— Пошли, — первой выхожу из комнаты, стараясь удерживать Мишу в поле зрения хотя бы краем глаза. Между лопаток до сих пор печёт фантомной сталью. Больше я к нему спиной не повернусь.