Теперь ревную я. Не знаю, откуда взялась эта паранойя. Непонятная взвинченность и потребность внимания растут во мне с каждым днём. Неизменной остаётся лишь тошнота. Хотя месячные были не так давно. Пусть не совсем вовремя, но были. Правда, какие-то невнятные.

Начало октября.

Пока я живу мыслями о нём, Стас появляется дома так редко, что ревность ест меня поедом.

Он возвращается ближе к полуночи, хмурый, но с букетом мелких садовых хризантем. А моё обострившееся в край обоняние улавливает слабый шлейф чужих духов. Клубничный йогурт.

Я снова срываюсь и закатываю скандал. На что Стас хмуро напоминает, по чьей инициативе мы толком ничего не обсуждаем. Правда, потом добавляет, что Марина действительно заходила к его бабушке в гости. И что она мне не соперница. Впрочем, меня уже не остановить. Эмоции продолжают сменять друг друга быстрее, чем я успеваю их осознавать.

Позже мы вместе убираем с пола лепестки хризантем, прерываясь на долгие поцелуи, которые отчего-то кажутся, как никогда, нежными… А внутри почему-то становится горько…

Я почти не сплю, больше притворяюсь. Думаю. Смотрю в потолок, задаваясь вопросом, такое ли молчание — золото? Стас стойко держит слово, не касается запрещённых тем, но он уже давным-давно на пределе.

Наше молчание стало пропастью, а мои страхи толкают любимого человека к самому краю. Вместо того чтобы разрешить конфликт, молчание запирает его внутри нас. При этом сама проблема только обрастает негативом, и пошло-поехало. Так больше продолжаться не может.

За завтраком моя решимость крепнет окончательно.

— Стас, я должна тебе кое-что сказать, — шепчу, позволяя ему бережно обхватить свои скулы ладонями.

— Стас, я должна тебе кое-что сказать, — шепчу, позволяя ему бережно обхватить свои скулы ладонями.

— Солнце, я опаздываю. — стонет он, скашивая взгляд на часы. — Это подождёт до вечера?

— Да. Наверное, так даже лучше.

Заодно успею ещё кое-что проверить.

— Отлично. Мне тоже нужно сказать тебе кое-что важное. По-быстрому обсудить всё равно не получится.

— Прости меня, что столько тянула, — вздыхаю виновато.

Не отпуская моего лица, он молча прижимается своим лбом к моему. Кончики пальцев играют с волосами. Так щекотно и трогательно.

Эмоции снова зашкаливают. Трепет, нежность — каждая на разрыв.

Мне выходить на работу через полчаса. Когда Стас уходит, спускаюсь во двор. Покупаю в аптеке на углу тест. Просто чтобы раз и навсегда исключить подозрения. Мы всегда предохранялись, кроме того единственного раза ещё летом. Но когда это было! Вспомнить страшно.

Вернувшись в квартиру, делаю всё, как написано в инструкции. Неторопливо наношу макияж. Пытаюсь. По большому счёту нервно кусаю губы. Не знаю, какой результат мне желаннее.

Как бы то ни было, решение принято. Миши уже может и не быть на свете. Всё-таки больше года не давал о себе знать. Впервые так долго.

Подрагивающими пальцами вытаскиваю из пластикового стаканчика тест. И первым делом недоверчиво поглаживаю плоский пока живот. Прислушиваюсь, будто жду, что изнутри постучатся, глотаю слёзы: крупные, счастливые. Потом уже звоню на работу, распределяю свои записи по свободным мастерам.

А в голове безостановочно стучит: Две полоски! С ума сойти. Теперь во мне бьются два сердца.

Две полоски, Королёв! У меня для тебя двойной подарок!

Эмоции распирают. Стаса решаю пока не дёргать, потерплю до вечера. Очень хочу видеть его лицо, когда узнает. Но потребность поделиться счастьем хоть с кем-то родным колоссальная. Улыбнувшись своему отражению, выхожу из квартиры.

Поездка в соседний город на автобусе ещё то испытание. Куча неприятных запахов, смешиваясь, душат тошнотой.

Мамина могила находится на самом краю кладбища, почти у ворот. Давно я здесь не была. Сейчас мне стыдно, что осев в другом городе, так и не выкроила каких-то полдня на поездку сюда. Раньше ведь часто захаживала, почти каждый месяц. К кому ещё бежать делиться печалями и радостями? Тем более, когда сама через полгода готовишься стать мамой.

Её не стало, когда мне было семь. Дядя не захотел вешать себе на шею четвёртого спиногрыза и меня забрали в детдом. Но трава везде скошена, крест сияет свежей позолотой. Уже за это я ему благодарна. Ну а как жить не мне его учить.

Поймав на себе очередной пристальный взгляд сторожа, оставляю купленный букет в каменной вазе и тороплюсь вызвать такси. Этот здоровяк мне никогда не нравился. Из тех, кто за бутылку продаст душу. И смотрит каждый раз, будто пасёт.

Ой как смотрит! Спиной его взгляд чувствую!

Сейчас, в припадке мнительности, оставаться здесь дольше невыносимо.

— А ты чего сегодня так быстро? — кричит мне мужик издалека. — Могла бы подольше с матушкой посидеть… Год где-то шлялась… Эх, молодёжь…

Ему какое дело? Мы раньше никогда не разговаривали.

Я не отвечаю. Выхожу за ворота, подозрительно поглядывая в его сторону. К счастью, здоровяк так и остаётся торчать за забором. Взгляд исподлобья, волосы сальные, морда отёчная. Настоящее пугало! А я ещё удивлялась, почему здесь воронья не бывает.

Неподалёку притормаживает машина. Транспорт здесь зверь редкий, поэтому я уже подумываю направиться к ней, когда подъезжает такси. Вот теперь точно настоящее. С шашечкой.

Обратно доезжаю вся в глубоких раздумьях. Не знаю с чего лучше начать.

С унитаза! — огрызается организм.

Главное, в машине не тошнило, а стоит кедам ступить во двор, аж ноги потряхивает. Вдобавок соседка — та ещё сорока, пристала как банный лист. Но с ней маленькая внучка, и я в принципе не тороплюсь отвязаться, как обычно это делаю.

Ну прелесть же! И кудри смешные, светлые как у Жана… Точно, Жан! Нужно будет ему позвонить.

Но сперва фаянсовый друг! — сурово напоминает спазм в животе.

Прощаюсь с соседкой, которая продолжает стрекотать мне в спину про газы у своего старого пса, запираю за собой дверь и, не разуваясь, спешу в ванную комнату.

Уже умываясь, едва торможу в себе порыв лизнуть мыло. Смеюсь до колик. Внезапный у нас с Королёвым малыш, что поделать. Весь в папу.

Вытирая лицо, слышу странный скрежет в дверном замке. Бросаю взгляд на часы. Для Стаса рано…

Додумать не получается, потому что скрипит входная дверь.

И по спине холодок проходит какой-то нехороший.

Выглядывая в коридор, я всё ещё убеждаю себя, что это Аня. Могла же её за чем-то послать Анастасия Львовна? Любимая шаль, сборник стихов, я не знаю…

Могла. Но не в этот раз.

— Ну здравствуй, Ася.

У меня дыхание перехватывает от внезапной оторопи. Я безмолвно хватаю ртом воздух, уставившись на… Мишу. Стеклянный, деспотичный взгляд клещами впивается куда-то мне в горло, затягивая удавкой повисшее между нами молчание.

— Что ты тут делаешь? — с каждым словом я отодвигаюсь назад. Ёжусь будто бы от холода, обхватывая себя двумя руками.

— Пришёл за тобой, Ася. Разве не понятно?

— Миша, не дури. Меня будут искать.

Вид жилистых татуированных рук с уродливым шрамом где-то на правом плече будит старательно замятые глубоко внутри воспоминания. Мышцы сковывает оцепенением в точности как тогда, когда мы в последний раз были так же близко, и я отсчитывала свои последние секунды, ощущая спиной сквозняк из распахнутого окна. Чувство, преследовавшее меня ещё долго после побега.

— Брось. Я один тебя искал, — звучит с тенью тихой угрозы. — Годами гонялся за тобой. И, поверь, буду последним, кто тебя нашёл.

— Миш, я не хотела причинять тебе боль. Только защищалась. Правда. Мы тогда оба перешли черту. Я тебя давно простила. Прости и ты меня, — мой голос дрожит, срывается, но сегодня ставка слишком высока. С горем пополам беру себя в руки и неуверенно, с мольбой в осипшем голосе продолжаю: — Уходи. У меня новая жизнь, не губи и эту… Ты же любил меня когда-то, вспомни.