⁸⁸ Cp. David Μ. Op. cit., p. 107 sq.

⁸⁹ В «Беседе» англосаксонского церковного писателя Эльфрика фигурируют представители различных профессий: сапожник, солевар, повар, кузнец, золотых дел мастер, мастер по серебру, медник, плотник, пахарь, купец. Каждый из ремесленников, участвующих в беседе, говорит о необходимости его труда для общества. Кузнец: «Где возьмет пахарь лемех или починит резец, у которого нет острия, если не будет моего ремесла? Откуда достанет рыбак крючок, сапожник свое шило, портной иглу, не благодаря ли моей работе?» Плотник: «Как обойдетесь вы без моего ремесла при постройке домов, при изготовлении всяких предметов, при строительстве кораблей и без всех вещей, которые я изготовляю?» Однако мудрец, отвечая на вопрос, какое занятие он ставит выше всех других, говорит: «Земледелие, ибо пахарь кормит нас всех». Соглашаясь с кузнецом, что его профессия полезна, мудрец продолжает: «Однако мы все предпочтем жить с тобой, пахарь, чем с тобой, кузнец, ибо пахарь дает ним хлеб и питье; а что ты в своей кузнице можешь дать нам, кроме искр, стука молотков и ветра из мехов?» Свою речь он заключает словами: «Пусть каждый помогает другому своим ремеслом и всегда пребывает в согласии с пахарем, который нас кормит» (Ælfric’s Colloquy, ed. by C.N. Garmonsway. London, 1959, II, 220 ff). Вот причина игнорирования ремесленников западными схемами строения общества в Х-ХІ вв.!

⁹⁰ Трудно согласиться с теми исследователями, которые находят в «Песни о Риге» низкую оценку труда (см. Meissner R. Op. cit., S. 118; Scher S.P. Op. cit., p. 401 f.).

⁹¹ Вероятно, поэтому в «Старшей Эдде» мы иногда встречаем противопоставление знати рабам, при кажущемся игнорировании рядовых свободных. Так, в «Песни о Харбарде» Один, скрывающийся под обликом перевозчика Харбарда, вспоминая о вызванных им войнах, поддразнивает Тора: «... у Одина — ярды, павшие в битвах, — у Тора — рабы» (Óóinn á jarla, ļ)ā er í val falla, en Pórr á 1эгае1а kyn). Härbarözlioö, 24. Ян де Фрис предполагает, что первоначально в этом тексте вместо ]кае1а kyn было karla куп, ибо противоположности jarl — kari соответствовала, по его мнению, пара богов Один — Тор (de Vries J. Ober das Wort «Jarl» und seine Verwandten, S. 458—469). Юмор древних скандинавов не всегда легко различим современным ухом. Аристократическая точка зрения ясно видна в «Песни о Хюндле», в которой к родам «лучших в Мидгарде», т.е. в мире людей, после героев древних преданий причисляются «рожденные от хольдов» (holöborit), т.е. «лучших бондов», и «рожденные от херсиров» (hersborit). Hyndlolioö, 11, 16. По словам Снорри, Один в Валхалле принимает конунгов, ярлов и других могущественных людей (Snorri Sturluson. Edda, Gylfagynning, кар. 38).

⁹² К. фон Зе полагает, что рабы в «Песни о Риге» находятся в положении арендаторов земли, поскольку Трэль ведет отдельное хозяйство, а не служит в доме господина. (See К. и Alter der Rígs^ula, S. 10). Не говоря уже о том, что фон Зе не учитывает специфики структуры поэмы, он явно смешивает воедино традиционный для германцев и засвидетельствованный еще Тацитом способ наделения рабов участками земли с крестьянской договорной арендой, получившей развитие в раннефеодальный период.

⁹³ Поразительная устойчивость этого деления общества на протяжении огромного исторического периода (от 1—11 до XIII—XIV вв.) была вновь продемонстрирована в исследованиях К. Вюрера, который сопоставил показания Тацита с данными шведских и датских записей обычного права (Wührer К. Die schwedischen Landschaftsrechte und Tacitus’ Germania. — «Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Germanistische Abteilung», 76. Bd., 1959; idem. Die dänischen Landschaftsrechte als Quelle für die ältesten dänischen Rechtsverhältnisse. — «Mediaeval Scandinavia», I, 1968).

О «tripartitio» у саксов (nobiles, ingenuiles, serviles) см.: Nithcird. Historiarum libri quattuor, IV, c 2. «Monumenta Germaniae Historica, Scriptores», t. II, ed. G.H. Pertz. Hannoverac, 1829, p. 668-669.

Cm. Anderson P. Passages from Antiquity to Feudalism. London, 1975, p. 176 f.

На современной стадии изучения скандинавского общества в период раннего Средневековья мы еще не можем с желательной ясностью рассмотреть его со всех сторон. Многое пока остается неизвестным или рисуется в смутных контурах. Труднейшая проблема исторической реконструкции в данном случае сопряжена с необходимостью применить понятийный аппарат, выработанный на материале «классических» стран феодализма, к региону, отличавшемуся замедленностью развития и явной «неклассичностью» социальных форм. При интерпретации общественной структуры раннесредневековой Норвегии историка подстерегают две опасности: легко поддаться мнению о неподвижности и архаичности социального строя норманнов, о господстве в нем порядков, близких или аналогичных общественным порядкам древних германцев либо варваров периода Великих переселений; вместе с тем, отказываясь от подобного взгляда, нетрудно впасть и в противоположную крайность и чрезмерно сблизить общественные отношения у скандинавов этого времени с раннефеодальным строем других европейских народов¹. Объясняется это противоречивостью общественного развития Северной Европы того времени. Действительно, многие правовые нормы, обычаи, термины, институты напоминают о глубокой древности, от которой они, видимо, сохранились. Здесь вновь уместно напомнить об отсутствии римского влияния, а также о том, что, несмотря на широкую внешнюю экспансию эпохи викингов, основная масса скандинавов не покинула своей родины; в отличие от других германских народов они жили на прежней территории не как завоеватели и не как завоеванные. В таких условиях преемственность между старым и новым, осложненная к тому же застойностью и отсталостью хозяйственной жизни, не могла не быть очень значительной. Но необходимо увидеть в этих традиционных формах, изживавшихся с большим трудом, развитие иного социального содержания.

Отношения земельной собственности, генетически восходящие к родовому строю, в той форме, в какой они поддаются анализу на основе имеющихся источников, уже очень далеко ушли от своей «первоначальной» стадии. Большую семью, огромное значение которой в общественной и хозяйственной жизни древних скандинавов невозможно отрицать, наше исследование зафиксировало на стадии распада. Социальная структура, характеризующаяся традиционным делением на родовую знать, полноправных свободных и несвободных вкупе с полусвободными, начала переживать трансформацию и ломку уже в эпоху викингов. Королевская власть, первоначально — при Харальде Харфагре и его непосредственных преемниках — еще не оторвавшаяся от пуповины «военной демократии», на протяжении XI—XIIÏ вв. превращается во власть государственную, которая имеет в стране свою социальную опору.

Тенденция развития норвежского общества станет еще более явной, если сделанные выше наблюдения дополнить анализом эволюции отношений земельной аренды в Норвегии. Изучение их приводит к выводу: из формы «межкрестьянской» аренды, при которой и сдающий, и снимающий землю принадлежали сплошь и рядом к одному слою общества — бондам, причем не только социально-правовые, но и имущественные черты собственника и съемщика были одинаковыми или различались несущественно, — аренда перерастает в отношения между крупными или зажиточными землевладельцами и мелкими держателями — возделывателями их земли; доходы первых складываются в основном из платежей продуктами, уплачиваемых вторыми. Эта эволюция, социальное содержание которой состояло в создании своеобразной системы феодального использования земли, совершалась, насколько можно судить по источникам, на протяжении XÏ—XIII вв.²

В свете этих данных представляется уместным возвратиться к тому вопросу, который был поставлен в начале работы: каковы возможности феодальной перестройки общества, выходящего из стадии родо-племенного строя при отсутствии интенсивных внешних влияний и развивающегося преимущественно лишь за счет «внутренних» своих ресурсов, к тому же в своеобразных хозяйственных и естественно-географических условиях Скандинавии? Речь идет о характере процесса перехода на стадию классового общества и о существе зарождавшихся в результате этого процесса феодальных отношений. Ибо несомненно, что в указанных условиях и генезис феодализма, и сам этот феодализм должны были приобрести большую специфику.