Заслуживает внимания то, что, несмотря на депрессию, ввергавшую его в ступор, он не оставлял попыток закрепиться во французском интеллектуальном мире. При этом, по его словам, обращенным к Шолему, он ни в коем случае не забывал о настроениях, выраженных в одном из мест в «Максимах и размышлениях» Гете: «Ребенок, обжегшись, сторонится огня; старик, часто обжигавшийся, боится даже согреться» (GB, 4:344). Вместе с тем он начал возлагать надежды даже на малейшие возможности, открывавшиеся ему во Франции. Не пристроив еще ни одной статьи ни в один французский журнал, он заручился со стороны переводчика Жака Бенуа-Мешена согласием переводить его тексты, когда в этом возникнет нужда. В своих письмах, относящихся к началу весны 1934 г., он непрерывно строит планы о чтении по-французски лекций о новейших достижениях немецкой литературы – предполагалось, что эти лекции будут проводиться по подписке в доме у известного гинеколога коммуниста Жана Дальзаса. С их помощью Беньямин надеялся не только подзаработать, но и наладить связи с французскими интеллектуалами. В их состав должны были войти вступительная лекция о немецкой читающей публике и отдельные лекции о Кафке, Блохе, Брехте и Краусе. Беньямин погрузился в изыскания и подготовку текстов лекций, в своих письмах друзьям непрерывно требуя от них присылать материал. Предполагалось, что вступительная лекция будет содержать не только замечания об антифашистских тенденциях, но и едкую критику позиции, которую занял крупный писатель-экспрессионист Готфрид Бенн. После захвата власти нацистами Бенн стал выполнять обязанности главы Прусской академии художеств – эта должность осталась вакантной после стремительного бегства Генриха Манна из Германии; вскоре членам академии было предъявлено требование присягнуть новому государству. Хотя отношение Бенна к Гитлеру и нацизму, судя по имеющимся фактам, было неоднозначным, он тем не менее напечатал ряд статей в поддержку режима, начиная с печально известного заявления «Новое государство и интеллектуалы». Незадолго до начала лекций Беньямина были разосланы напечатанные приглашения, но лекции так и не состоялись. Дальзас серьезно заболел и был вынужден все отменить.

Кроме того, Беньямин лично обращался к ряду ведущих интеллектуалов. Он нанес визит Жану Полану, редактору Nouvelle Revue Française («Новое французское обозрение»), и предложил написать по-французски о теориях матриархата, принадлежавших швейцарскому антропологу и юристу Иоганну Якобу Бахофену (1815–1887). Интерес, проявленный Поланом к предложенной теме, повлек за собой обширные изыскания, написание статьи… и вежливый, но твердый отказ. Этот эпизод свидетельствует о росте доверия Беньямина к своему письменному французскому. Еще в начале того года он сообщал Гретель Карплус, что закончил свою первую франкоязычную статью (ныне утраченную) и что она, по словам коренного француза, содержала всего одну языковую ошибку. Другие обращения – к профессору немецкой литературы Эрнесту Тоннела, к эссеисту и критику Шарлю Дюбо и к редактору новой французской энциклопедии – не дали вообще ничего определенного, хотя бы отказ. Подобные трудности с внедрением во французские интеллектуальные круги были типичны для немецких изгнанников-интеллектуалов. В целом они встречали сочувствие со стороны своих французских коллег, особенно тех авторов, которые были известны как Rive Gauche: Жида, Мальро, Анри Барбюса, Поля Низана, Жана Геенно и др.[384] Но даже они дистанцировались от немцев, общаясь с ними в кафе и на встречах в книжных магазинах, но почти никогда не приглашая их к себе домой.

Разочарованием завершались и попытки Беньямина найти возможности для издания своих работ за пределами Франции. За ряд текстов ему еще не заплатили, а другие, попав в немецкие издательства, так и застряли там, и больше их никто не видел. Даже друзья Беньямина не выполняли своих обязательств: Вилли Хаас в Праге так и не заплатил ему за статьи для Die Welt im Wort, закрывшегося и обанкротившегося, а Вильгельм Шпайер не спешил пересылать авторские отчисления за детективную пьесу, написанную им совместно с Беньямином в 1932 г. О том, какими лишениями сопровождалась жизнь в изгнании, можно судить по тому, что Беньямин подумывал о судебной тяжбе со своим старым другом уже из-за этой относительно небольшой суммы – 10 процентов суммы, полученной за эту лишь умеренно успешную пьесу. Примечательный проект, предназначавшийся для Zeitschrift für Sozialforschung, пал жертвой не редакционного отказа, а нежелания Беньямина доводить эту работу до конца. Речь идет о «ретроспективном обзоре культурной политики Die neue Zeit – газеты, являвшейся идеологическим органом германской Социал-демократической партии (см.: BS, 139). Беньямин потратил не один месяц на подготовку к этой работе, надеясь «наконец-то показать, что коллективное литературное творчество представляет собой особенно подходящий материал для материалистического разбора и анализа и, более того, может получить рациональную оценку лишь в рамках такого подхода» (C, 456). Он упоминал о запланированной статье едва ли не в каждом письме, сочиненном им в конце лета и начале осени, но в итоге просто утратил интерес к этому замыслу. По настоянию Беньямина Шолем обратился к Морицу Шпитцеру, редактору «Шокеновской библиотеки» (серии небольших, довольно популярных книг, издававшихся в основном для немецко-еврейской аудитории), с просьбой заказать Беньямину «одну или несколько книжечек» (BS, 106). Из этого плана тоже ничего не вышло, поскольку германское ведомство по обмену валюты вскоре прекратило все платежи авторам Шокеновской библиотеки, живущим за границей.

В особенное отчаяние Беньямина приводили продолжающиеся попытки найти издателя для «Берлинского детства на рубеже веков». В начале года Клаус Манн подумывал напечатать несколько главок из «Берлинского детства» в издававшемся им в изгнании журнале Die Sammlung, но дело кончилось ничем. У Беньямина промелькнул луч надежды, когда он получил восторженный отзыв о рукописи от Германа Гессе. Однако тот не был уверен в своей способности чем-либо помочь: «Судьба уберегла меня от сожжений книг и проч. и проч., и я – швейцарский гражданин; никто не предпринимал против меня ничего, кроме частных устных оскорблений, но мои книги все дальше и дальше отступают в глубины забвения и покрываются пылью, и я смирился с тем фактом, что это, несомненно, кончится очень нескоро. И все же я получаю письма, свидетельствующие о том, что у таких, как мы с вами, все еще существует тонкая прослойка читателей» (цит. по: GB, 4:364n). В попытках куда-нибудь пристроить «Берлинское детство» Гессе обращался к двум издателям – С. Фишеру и Альберту Лангену. Его усилия в итоге оказались бесплодными, но Беньямин был благодарен знаменитому романисту за поддержку. Еще одна попытка устроить издание «Берлинского детства» привела к новой размолвке с Шолемом. Адорно рекомендовал «Берлинское детство» Эриху Рейсу, берлинскому издателю, работавшему на еврейскую аудиторию. Это побудило Беньямина отправить Шолему просьбу о своего рода рекомендательном письме с объяснением «еврейских аспектов» книги (BS, 102). Естественно, что при этом он затрагивал самое больное место их дружбы – свое отношение к иудаизму и потому получил от Шолема, как и следовало ожидать, колючий и укоризненный ответ: