А ведь так себя вести по отношению к тому, что дано тебе как уникальная возможность, ресурс и тайная сила, – это предательство себя самой. И не отменять и прятать эти способности нужно, а сделать силой и оружием знающей ведьмы, знающей женщины. А если подключить интеллект, то природная ведьма, опирающаяся на интуицию, превратится в вооруженную не только природной силой, но и интеллектом магиню.
Есть разница между ведьмовством и магией. Магия – это знание своих природных возможностей плюс интеллект. Поэтому про магов всегда говорят, что они очень образованные, у них формулы, у них математика, у них знания. А ведьма – это колдовство на уровне инстинкта, скажем так. Я предлагаю обрести эту магическую способность, то есть соединить природную данность с интеллектом.
Только интеллект дает возможность думать о природной данности.
Вот и оказывается женщина, как витязь, на распутье. С одной стороны, соблазн: как это здорово, как этого хочется, потому что там, внутри, шевелится, что-то такое во мне есть, что-то такое я знаю, какие-то силы во мне живут, невостребованные. А с другой, эти силы неизвестно зачем существуют, а главное, пугают меня саму, потому что я не знаю их законов, я не знаю правил, по которым можно с ними говорить. «И если я обрету эту силу, – думает женщина, – захочу ли я быть не одна? Что обрету? Не знаю. А вдруг потеряю то, что есть?»
И чтобы об этом не думать, в первую очередь начинаются обвинения в сторону тех, кто предлагает женщине эту силу обрести: «Вы хотите сделать нас одиночками».
А почему ты думаешь, что ты не захочешь быть с кем-то? Просто принципы и основы, смыслы и мотивация того, чтобы быть не одной, будут совсем другие: не от необходимости, не от беды, не от страха, не от слабости, а от избытка и силы. Это всегда вызывает удивление, но ведь именно сильный человек может быть по-настоящему слабым, именно сильный человек может быть по-настоящему добрым – без задней мысли, без мысли о пользе, без мысли о том, что он с этого будет иметь. Только сильный человек, свободный внутри себя, может радоваться силе и свободе другого человека.
Только такие люди могут создать совместный мир частной жизни, жизни, где нет соревнования, нет власти, а есть взаимное, полное и неколебимое приятие и доверие, а следовательно, искренность. Я вот такая, и ты вот такой, я принимаю тебя таким, как ты есть, потому что ты тоже можешь принять меня такую, как я есть, потому что мы оба сильны, а следовательно, спокойны и уверены. У нас есть территория, на которой мы утвердили себя, потому что мы много знаем и умеем, и нам не нужна чужая. У нас есть желание выразить себя, и нам радостно, что другой с удовольствием это примет. И у нас есть иногда даже совместное желание реализации. Просто ни для чего, а потому, что, прибавляя свою радость, этот другой человек будет увеличивать этим самым свою. Почему у нас принято говорить: «Разделите горе»? Ну, чтобы ноша была легче. А радость, почему бы ее не приумножить? Горе надо разделить, а радость приумножать.
Наша истинная вера, наши истинные друзья и истинно близкие нам люди – это та вера и те люди, к которым мы идем, когда нам хорошо.
И вот тогда мы понимаем, зачем свободная, самостоятельная, уверенная в себе, знающая свою природу, возможности своего ресурса, умеющая ими пользоваться женщина хочет быть не одна, – дабы увеличить свою радость и радость другого, а может быть, разделить его горе, потому что у нее есть на это силы. Не от беды, а от избытка, сделав свою жизнь, можно начать вкладываться в совместную жизнь. А иначе можно просто торговаться и забирать, платить и отдавать, больше ни на что энергии не будет.
Наркотик зависимости
Честно говоря, в какой-то момент для меня было некоторой загадкой, почему самодостаточность и одиночество неразрывно связаны в человеческих головах. Почему так сильно связано в установке женщины на свою жизнь и на саму себя, что самостоятельность внутренняя, наличие собственного ресурса приведет ее к одиночеству? Получается подтверждение взгляда, что такой способ осуществления женщины в мире, который пропагандируется, подчеркивается, поддерживается всеми, от родственников до телевидения, в котором по факту заложена идея зависимости, действительно самый правильный?
Почти двести лет прошло с отмены крепостного права, а психология крепостных до сих пор живет в их правнучках, несмотря на свободу нравов, длину юбок и техническую оснащенность быта. Положение крепостного, раба – это абсолютно зависимая позиция, и вопрос только в том, как бы так устроиться, чтобы хозяин был максимально доволен. Но если мы обратимся к воспоминаниям, книжкам всяким, мы увидим, что хозяева тоже были зависимы от своих рабов.
Наличие рабства делает зависимым и раба, и хозяина.
Рабыня, если она хочет более или менее хорошо устроиться в своем рабстве, должна предвосхищать ожидания, угадывать желания и этим манипулировать своим же хозяином. Это мало чем отличается от того анекдота про собаку Павлова, когда ученые считают, что вот сейчас они принесут еду, собака начнет нажимать на лампочку, и будет все хорошо. А собака со своей стороны же тоже видит, она говорит: «Сейчас я нажму вот на эту педальку, и они прибегут давать мне еду». Всегда есть взаимозависимость.
Часто рабы, получая свободу, терялись, далеко не всегда воспринимали это как подарок. Потому что они не приспособлены нести за свою жизнь полную ответственность, они массы вещей не знают: как жизнь делается, по каким законам она существует, – потому что рабство в определенном смысле прикрывает от массы всяких забот. Да, плохо кормят, но кормят гарантированно. Это как бомжи, которые идут в тюрьму, потому что там будет хотя бы тепло и три раза в день дадут плошку со жратвой, чтобы об этом не думать.
Но рабыня, манипулирующая своим хозяином, прекрасно разбирается в его слабостях и капризах, умеет правильно себя вести, когда хозяин сердится, изобразить все что нужно на лице, как верная жена, которая говорит: «Тихо-тихо, папа сейчас придет», «Папе это говорить не будем, папа рассердится», «Тут папа у нас недоволен», «Этого папа не любит». Все то же самое, по тому же принципу. Она не может сохранить уважение к своему хозяину, потому что две вещи не дают человеку уважать того, с кем он взаимодействует. Первая – подневольное положение. Вторая – осознавание, что положение хозяина тоже зависимо, а раз зависимо, то мы знаем, что не такой-то он умный, не такой-то он смелый и не такой-то он герой.
Рабы часто снисходительно относятся к своим хозяевам: «Ну, барыня у нас с такими капризами, тут мы про нее все знаем, это мы про нее тоже знаем, ну, мы ей сейчас так подадим, она так любит», «Сейчас мы барина тут ублажим, сейчас… Мы сами знаем, как делать, он, конечно, придет и скажет какую-то ахинею, но спросить-то надо, а потом сделаем, как хотим, он все равно ни черта поймет». Не напоминают ли вам все эти истории очень схожие истории семейной жизни?
И как вам в этом контексте сакраментальное: найди половинку, то есть найди того, кто тебя прикроет от жизни, того, кто тебе даст возможность быть слабым…
Вот очень любят говорить о женщине: ее сила в слабости.
Сила женщины в чувствительности и тонкости.
Слабость – это совсем другое. О какой слабости женщины идет речь? О несамостоятельности, о неспособности принимать решения, о недостатке ума? Если в такой «слабости» наша сила, тогда действительно только один выход – поиск хозяина получше. Позиция товара.
В старину говорили: ярмарка невест. Никогда не говорили: ярмарка женихов, и смотрины всегда проводили невестам, а не женихам. И вот XXI век, и женщины третьего тысячелетия, вымечтанного философами, психологами, фантастами как века, который приблизит человека к психоцивилизации, то есть к ситуации, когда возможно будет активизировать ресурсы субъективной реальности человека, данной ему от природы возможности, уникальности. А женщины третьего тысячелетия тянут из XIX, XVIII, I века все ту же психологию – страх перед собственной самостоятельностью, страх перед собственной силой, страх перед собственной независимостью. И первый же вопрос, который сразу задают: «Ну да, а как же я буду одна?» Вам не обидно, пра-внучки крепостных?
