Опер убрал телефон в карман и глянул на меня так, словно увидел впервые и слегка удивлен моему присутствию. Потом схватил клипборд, полминуты размашисто писал, сунул мне под нос:

— Согласны? Все так? Подписываем?

Теперь он вернулся к официальному «вы». Я прочитал и кивнул. Объяснение содержало только сухие факты, никаких нюансов наших со Смирновым отношений.

— Здесь подпишите, под шапкой… Данные без ошибок? Во-от… И в конце листа: «с моих слов записано верно, мною прочитано», подпись-расшифровка.

Я с трудом выводил буквы. Совсем отвык писать рукой, да еще левой…

Опер едва глянул на лист, сунул клипборд в рюкзак и торопливо вышел, не попрощавшись и даже не закрыв за собой дверь.

В больнице меня собирались мариновать три недели, но выписали уже через две — бодро поправлялся. Уже на третий день, чтобы не сойти с ума от скуки, я дал Игоряну ключи от квартиры и попросил привезти мой ноут. Вайфай в платной палате был приличный. С некоторой даже обидой я понял, что «Натив» в мое отсутствие не впал в ничтожество, все неплохо крутилось и без моего чуткого руководства. А я-то, дурак, отпуск не брал, думал, отвернусь — все мигом накроется медным тазом…

Из полиции больше никто не приходил, и я уже понадеялся, что они как-то там разберутся сами. Но через неделю после выписки меня официально вызвали на допрос, и российский офис прислал дорогущего адвоката. Он тут же явился ко мне в кабинет для предварительной беседы.

— Меня наняла компания, чтобы сопровождать вас при общении с сотрудниками полиции.

Модные очки в тонкой оправе решительно не гармонировали с бульдожьей челюстью. В зале суда этот человек куда органичнее смотрелся бы на скамье подсудимых, чем в роли защитника.

— Но зачем? Ведь не меня обвиняют-то…

— Чтобы защищать ваши интересы и интересы компании.

— Вот оно как… А что ему светит, Смирнову этому? — поинтересовался я.

— Об этом пусть беспокоится его защита. Наша задача — дать показания так, чтобы не пострадала деловая репутация «Дахау Про». Я ознакомился с объяснением, которое вы дали в больнице. Там все корректно изложено. Этой линии и будем придерживаться.

— Да там же толком ничего и не изложено…

Не то чтобы я испытывал к придурку Смирнову теплые чувства, но десять лет — это как-то чересчур. Если бы опер не подорвался после того звонка, я бы, наверно, рассказал все как есть. Не из-за его давления, не потому, что был под лекарствами… Просто так было бы правильно. В конце концов, никакого уголовного преступления я не совершил, а стыд, как говорила моя бабушка, глаза не выест.

— Нам не нужно больше ничего излагать, — веско сказал адвокат. — Работодателем Смирнова вы не являетесь, он выполнял работы по договору гражданско-правового характера для ООО «Инфоэксперт Плюс». То, что услугами этой организации иногда пользовалась компания «Натив», никак вас не связывает.

Ну да, мы оформляли внештатников на левые юрлица.

— Но есть же переписка…

— У Смирнова доступа к корпоративной почте больше нет. Даже если он сохранил тексты писем, он не сможет доказать, что не сам их написал. С наших серверов эта переписка удалена. Вам надо просто утверждать, что никаких контактов с подозреваемым вы никогда не имели. Следователь может давить, пытаться манипулировать, даже угрожать. Но я буду с вами и смогу защитить ваши интересы. Ваше дело — твердо держаться нашей линии.

— И все? Вот так просто?

Адвокат ухмыльнулся:

— Вот так просто.

Cтало противно и тошно, словно я случайно наступил босой ногой на лягушку.

— Когда и кем выдан паспорт?

Тетка-следователь вбивала мои анкетные данные двумя пальцами, но довольно шустро. Системник натужно гудел. Что там за старьё, 386 какой-нибудь? Я таких ископаемых уже лет десять не видел.

В отделанном гипсокартоном кабинете было невыносимо душно. Грязное окно выходило на глухую кирпичную стену. Корпоративный адвокат в версачке смотрелся тут особенно неуместно.

— В каких отношениях вы состояли с обвиняемым?

Тетка закончила вносить в свой бланк паспортные данные и наконец-то перешла к делу. Я сказал заученное:

— Ни в каких отношениях с господином Смирновым я не состоял. Он не работал у нас.

— Что в таком случае стало причиной конфликта?

— Никакого конфликта у нас не было, по крайней мере, мне ничего об этом не известно.

Мне кажется, или следовательша смотрит на меня с усталым презрением? Вряд ли эта пыльная тетка — гениальный профайлер. Но в общем-то ей и не надо им быть — ежу же понятно, что я вру.

Я уставился в стену за пыльным окном. Скорей бы это позорище уже закончилось.

— То есть вы утверждаете, что подозреваемый просто так подошел и ударил ножом незнакомого человека без всякой причины? — спросила следовательница.

Я пожал плечами.

— Мой подзащитный такого не утверждал, — встрял адвокат. — Он утверждает, что мотивы нападавшего, если они были, ему неизвестны.

— Ну да… — промямлил я. — Неизвестны.

— Значит, статья 111, часть вторая, пункт дэ. Тяжкий вред здоровью, хулиганские побуждения, — следовательница отвернулась от меня и снова стала что-то печатать. — До десяти лет…

— Смирнов получит условный срок? — спросил я. Адвокат зыркнул на меня с неодобрением.

— Только не по второй части… — рассеянно ответила следовательница. Она наморщила лоб, всмотрелась в свой монитор, стерла там какую-то строку и стала вводить заново. — Вот если бы был мотив… или смягчающие обстоятельства… А так — до десяти лет.

Тетка запуталась во вкладках, и на древнем мониторе мелькнула на секунду фотография разделанной курицы — видимо, кулинарный рецепт. Я тупо смотрел, как толстые пальцы стучат по клавишам. Ногти неровно покрыты облезлым красным лаком прямо поверх кутикулы. Удивительно, как эта усталая, скверно одетая женщина на своей скучной работе решает человеческие судьбы. Я ожидал, она станет на меня давить, как тот опер, пытаться раскрыть все обстоятельства дела; к этому я был готов, не первые конфликтные переговоры в моей карьере и не последние. Но оказалось, ей плевать. Ее работа — бумажки заполнить.

Мне, конечно же, тоже плевать. Мало ли я уже сделал всякого дерьма в интересах Дахау. Увольнял людей, недоплачивал им, врал. Рекламировал любое фуфло. Подвел лучшего друга. Бандюков на Сашу этого хитрожопого натравил. А придурка Смирнова мне вовсе не за что любить. Это всего лишь удача, что он меня не оставил калекой или вовсе не пришил.

И все же… отправить человека в тюрьму без всякой даже возможности объяснить свой поступок — значит, признать себя конченным мудаком. Насовсем. Готов признать себя конченным мудаком, Олег Витальевич?

— Подождите, — сказал я. — Я тут вспомнил кое-что… На самом деле мы со Смирновым общались.

— Мне нужно немедленно поговорить с моим подзащитным, — мгновенно отреагировал адвокат. — Олег Витальевич, давайте выйдем в…

— Давайте без давайте! — отрезал я.

— Требую немедленно прекратить допрос, — адвокат не унимался. — Мой подзащитный плохо чувствует себя после операции. Через десять минут здесь будет врач, который…

— Да нормально я себя чувствую! И я отказываюсь от ваших услуг.

— Ч-что?

Впервые с бульдожьего лица сошло профессионально-уверенное выражение.

— Я же имею на это право сейчас? — спросил я у следовательши.

Та секунду поколебалась. Раздумывала, наверно, стоит ли судьба Смирнова того, чтобы заново набивать уже почти заполненный протокол. Потом чуть улыбнулась, кивнула и подвинула ко мне лист дешевой офисной бумаги.

— Пишите отказ от защитника.

— Вы хорошо осознаете, что делаете, Олег Витальевич? — в голосе адвоката прорезались угрожающие нотки. — Последствия со стороны Дахау могут быть…

— А вы мне не давите тут на потерпевшего! — вскинулась следовательша. Видимо, не так уж эта мойра была безразлична к человеческим судьбам, которые от нее зависели. — Покиньте помещение, иначе прикажу вывести!