Как и тогда, Дазуров ответил почти сразу:

— Да, Олежек, чего стряслось?

— Здравствуйте, Юрий Владимирович, — в горле пересохло, но я продолжил говорить. — Помните, вы сказали, что знаете людей, которые могут… убедить человечка вести себя разумно? Без членовредительства, такого нам не надо…

— Базара нет, Олежек. Чего, брательник опять чудит?

— Нет-нет. Тут один наш сотрудник берега попутал.

— Ага. А в чем дело? Не жмись, Олежек, расскажи как есть. Мы же свои люди, как говорится… семья практически.

К чему это он? А, да какая разница. Я рассказал как есть про Корнеева и его закидоны. Не та ситуация, чтобы пытаться замести сор под ковролин.

— Понял, — сказал Дазуров. — Про мутки ваши мы после с тобой перетрем. А с этим деятелем проблему решим оперативно, не бзди. Связь!

Назавтра Корнеев на работу не вышел. Вышел через день. Мне повезло, я не пересекся с ним, но Каннибаловна все рассказала в подробностях. Первым делом лохматый сообщил, что иск отозвал, но справку об этом ему пока не выдали. Извинился. Несколько раз сбивчиво объяснил, что не успел получить справку, обещал принести или прислать заказным письмом как только, так сразу. Подписал заявление по собственному. Еще раз извинился. Изъявил готовность отработать положенные по закону две недели, но просил отпустить его сегодня же — Каннибаловна согласилась. Еще Корнеев принес какой-то жесткий диск и сказал, что код весь там, копий у него нет, он не знает, как доказать, но, честное слово, никаких копий у него нет. Снова принялся извиняться, пока Каннибаловне это не надоело и она не выставила его мало не взашей. Нет, двигался вроде нормально, и следов на лице никаких особых не было. Извинялся вот только все время, странно как-то…

Я был рад, что его не видел — никогда больше. Зато после обеда ко мне ворвалась Акамэ. Ее кошачьи ушки дрожали, но лицо оставалось презрительным, почти как обычно. Она не сказала ни слова, только швырнула в меня справочник абитуриента. Целилась, наверно, в лицо, но попала в плечо. Уходя, оставила за собой распахнутую дверь. Больше в нашем офисе она не появлялась, трудовую забрала мать.

Что же, ни по одному из этих юных дарований я не скучал.

Октябрь 2020 года

— Проблемки твои я порешал, Олежка, — сегодня Дазуров на нашу еженедельную встречу оделся демократично, в джинсы и кардиган, и выглядел довольным. — Надеюсь, и ты порадуешь прибылью.

— Я же вам выслал в почту отчет.

— Да чего я буду циферки разбирать, глаза ломать… Что я тебе, на слово не поверю, что ли? Скажи лучше, как квартал закрываем. Не хуже, чем предыдущий?

— Лучше. Процентов на одиннадцать точно, а то и на все двенадцать.

— Во-от, можете же, когда хотите! Премиальный фонд тогда увеличим на столько же. Людей надо поощрять. А про леваки ваши я буду делать вид, что не в курсах. Только не палитесь больше так глупо.

Ишь, волшебник в голубом вертолете. Мягко стелет. Я по опыту знал, что за все дазуровские благодеяния расплачиваться приходится сторицей — и часто оплата бывает отложена на самый неподходящий для нас момент.

Марина внесла капучино с крепкой белой пеной. Я предпочел бы американо, но Дазуров явно полагал, что подчиненные обязаны любить то же, что и начальство.

— Ну, чего тебе еще нужно, Олежка? — спросил Дазуров, когда секретарша вышла. — Не томи уже, выкладывай. Вижу по твоему лицу, что-то опять выпрашивать станешь.

— Да уж, ничего-то от вас не спрячешь, Юрий Владимирович, — я натянуто улыбнулся, от топорной лести самого чуть не скрючило. — Бюджет нам нужен на внештатников в этом квартале.

— Бюджет? — Дазуров вскинул мохнатые седеющие брови. — А раньше-то вы как… Что, обломал сопляк халтурку?

Я скривился и кивнул. Действительно, из-за этой истории с судебным иском часть наших левых проектов пришлось свернуть, и запустить их вновь оказалось не так-то просто. В общем денег, из которых начислялись выплаты внештатникам, мы в декабре не набрали.

— Не можем же мы людей под Новый год без денег оставить. Они заработали!

— Сколько? — тяжело вздохнул Дазуров.

Я протянул ему распечатанную заранее ведомость — по направлениям работы.

— Да вы совсем офонарели, — сказал Дазуров. — Видал я ту вашу разметку, с ней и обезьянка умненькая справится. А платите так, будто внештатники у вас там подводные лодки проектируют. Сколько на человека?

— Да копейки. Тысяч по сорок-пятьдесят в среднем, и это у тех, кто на полный рабочий день. Многие еще и по выходным работают, у таких выходит шестьдесят, не больше.

— Копейки! Неслабые у тебя копейки, Олежек! Сами зажрались и внештатников закормили! Да ты знаешь, какие в стране зарплаты? В депрессивных мухосрансках надо набирать разметчиков! Там и за двадцатку люди станут наизнанку выворачиваться!

— Разметка — сложная, кропотливая работа, — твердо сказал я. — Труд должен быть адекватно оплачен.

— Ты мне тут социализм не разводи, Олежек. Вот не пожили вы при социализме, не хлебнули его… Или ждешь, что разметчики век тебе благодарны будут за твою доброту? — кажется, впервые я видел, как Дазуров не на шутку завелся, даже лицо побагровело. — Да ни хера. Этим сраным пролетариям чем больше даешь, тем больше они борзеют. Был у нас на Урале завод в девяностые… Так я после приватизации два года пытался его не закрывать, хоть от него одни убытки шли. Вот прям как ты был — за людей переживал, как же они, бедняги, без работы? И что, дождался я хоть спасибо от этой сволочи пролетарской? Хрен там! Только и знали что гундеть: и зарплаты им маленькие, и переработок много, и за брак или там пьянку на работе сразу гонят в три шеи, не то что в советские-то времена! А где я им возьму советские времена? Сам по двенадцать часов без выходных вкалывал, чтобы хоть как-то эту богадельню на плаву держать. И что в итоге? В благодарность алкаши эти сраные машину мне подпалили! Мой первый мерс, между прочим! Я их, конечно, нашел и… А, что теперь… дело прошлое.

Мы немного помолчали. Я не нашелся с ответом. Ничего в голову не пришло.

— В общем, на этот раз половину выделим твоим внештатникам от того, что ты просишь. Выкрутишься как-нибудь. А дальше снижай тарифы, снижай. Ищи таких, кто согласится вкалывать за вменяемые деньги. Всё, вопрос закрыт. Вроде все на сегодня.

— До свидания, Юрий Владимирович, — неловко сказал я, поднялся и пошел к двери.

Едва взялся за ручку, Дазуров меня окликнул:

— Да, чуть не забыл, Олег… Насчет вас с Олей.

Я застыл, потом медленно повернулся.

Дазуров добродушно улыбался:

— Да что вы оба как дети, ей-богу! Прячетесь по кустам, шифруетесь… Я рад за тебя и, в общем-то, за нее. Сам я с Олькой уже лет пять не живу. Хорошая она баба, но, как говорится, не сошлись характерами. Она тебе не говорила, что мы в разводе по факту? Так и думал, цену себе набивает… Ну да дело ваше. Я тебе чего сказать хочу? Развод мы не оформляем, потому что активы некоторые на Олю записаны… Ну и сын, опять же. Но я же не монстр какой, мы люди современные… Понимаю, Оле нужна личная жизнь, а ты как раз со всех сторон положительный, ну и свой в доску. Рад за вас, как говорится. Условие у меня одно: когда Денис приезжает из бординга, у него есть мама и папа, все как положено. Подрастет — поймет, а пока не надо этого ему, согласен?

Я растерянно кивнул. Как будто я мог не согласиться.

— Вот и славно, — Дазуров подмигнул почти по-дружески. — Совет, как говорится, да любовь. Я правда не хотел влезать, но глупо как-то выходит… Только, Олежек, ты, надеюсь, этот, как его, чайлд-фри?

— Чайлд-фри? — тупо переспросил я.

— Ну да. А то, понимаешь ли, наследник у моих капиталов уже есть.

— Не помнишь, у тебя дома мука осталась? Думаю лазанью сделать, на соус бешамель мука нужна, немного совсем…

Оля забежала ненадолго в мой кабинет — уже в пальто и сапожках, легкая, веселая, оживленная. По пятницам она обычно ехала ко мне домой и готовила ужин, пока я спешно доделывал на работе все, до чего неделю не доходили руки.