Хлынул новый поток причитаний, что это какая-то чудовищная ошибка, и Игорек не мог, потому что не мог никогда. Я нажал отбой и тут же набрал рекомендованную надежными людьми адвокатшу по уголовным делам. Ее номер был забит в мой телефон с того дня, как я стал генеральным, но пригодился впервые. Спокойный тон адвокатши после маминой истерики был как прохладный душ в тропическую жару. Не вешая трубку, по своим каналам дама выяснила, куда именно увезли Игоря, и сказала, что немедленно туда выезжает, а мне велела ждать у родителей и на звонки с незнакомых номеров не отвечать.

Доехав до родительской квартиры, я напоил маму валерьянкой и отправил к отцу. Велел держаться молодцом, чтобы не волновать больного, и клятвенно пообещал, что недоразумение с Игорьком разрулю. Пришлось раз пять повторить, что, конечно же, это какая-то ошибка, и ничего серьезного тут быть не может. Едва я усадил маму в такси, позвонила адвокатша. Приехала в управление она вовремя — Игорь начал препираться с операми и почти нарвался на двое суток за хулиганство. Адвокатше удалось вытащить его под обязательство о явке по первому требованию. Игоря она отправила на такси ко мне, а сама едет вместе с операми в его офис, чтобы присутствовать при изъятии документов.

Я едва успел наконец умыться и сварить себе кофе, как пришлось спускаться к подъезду — Игорян от волнения не мог ввести знакомый с детства код. Он трясся и непрерывно вызванивал своих деловых партнеров — никак не мог понять, почему они не отвечают. Я сперва наорал на него, потом напоил кофе и велел звонить родителям — врать, что все уже почти улажено и неприятности мелкие, волноваться не о чем.

Позвонила секретарша — про «Натив»-то я и забыл за этим всем. Я сказал ей отменить встречи на сегодня-завтра и попросить Вадима порулить вместо меня. Как раз тут проблемы не было, к этой роли он уже вполне готов.

Адвокатша прислала аудиосообщение. Я переслушал его четыре раза, надеясь, что чего-то недопонял. Увы, все оказалось достаточно прозрачно. Фирма Игорька занималась банальнейшей махинацией по продажам оборудования, которое существовало только в документах. Соучредители три дня назад покинули Россию, деньги со счетов выведены в офшор и наверняка уже обналичены. Игорь — генеральный директор, лицо материально ответственное. Адвокатша, конечно, еще поразбирается в материалах, поищет смягчающие обстоятельства, но… умысел на хищение в крупных или даже особо крупных, тут пока сложно определить, размерах доказывается элементарно. Статья 159, пункт 5 или 6, до десяти лет лишения. Единственная хорошая новость — уголовное дело еще не возбуждено, но это наверняка произойдет завтра, максимум послезавтра. Во время следствия мерой пресечения скорее всего назначат домашний арест, но на всякий случай список вещей, которые она рекомендует собрать для СИЗО, у меня в мессенджере.

Еще раз наорав на впавшего в прострацию Игоря, я отобрал у него телефон и велел тихо сидеть в его, а когда-то нашей комнате. Сам прошел в родительскую спальню. Опустился на кровать — пружины жалобно скрипнули. Сколько раз предлагал купить ортопедический матрас — отказывались, привыкли, мол…

Достал из кошелька стопку карточек. Там же лежали новенькие права на мотоцикл, я поморщился и убрал их в низ стопки. На минуту даже понадеялся, что искомого здесь нет. Конечно же, зря. Визитка Дазурова быстро нашлась среди банковских и дисконтных карт. Кофейного цвета прямоугольничек с бронзовым тиснением. Имя, фамилия, телефон — больше ничего.

Ни разу я не звонил по этому номеру. Всегда связывался с начальником через офис, через силиконовую шлюшку Мариночку. Дазуров вручил мне визитку со словами «на крайний случай, если что», и я понял: набрать этот номер — все равно что вызвать дьявола. Даже в адресную книгу его вносить не стал, но карточку, разумеется, не выбросил. Такие вещи не выбрасывают.

Я медленно, цифра за цифрой, набрал номер. Дазуров ответил после второго гудка.

— Да, Олежка, чего стряслось? — спросил он совершенно спокойно.

Я рассказал, насколько смог кратко и по делу.

— Понял, принял, — сказал Дазуров. — Жди. Связь!

Я послушно принялся ждать. Звонок от мамы сбросил — не было сил успокаивать ее по новой. Спросил текстом, как отец. Мать ответила, что его уже перевели в общую палату, но продолжают наблюдать; волноваться ему нельзя ни в коем случае. Игорь попытался вломиться и что-то объяснить — третий раз на него наорал и выгнал обратно в детскую. Тошнило меня от них.

Стену напротив кровати мама увешала фотографиями. Вот Игорян — очаровательный трехлетка с ямочками на щеках, и рядом я, угрюмый школьник в уродских очках — ну да, это еще до лазерной коррекции. Пятилетний Игорь на утреннике… Десятилетний Игорь с родителями в Турции… Двадцатипятилетний Игорь с бейджем на шее на бизнес-семинаре, сияет белозубой улыбкой и учится успешному успеху, а может, уже и учит, там это короткая дорожка. По центру — молодая еще мама держит младенца Игоря на руках и улыбается.

Мои и папины фотографии тут тоже, конечно, были. Но у меня везде лицо одинаково скучное. Неужто я в самом деле такой тусклый человек?

Дазуров перезвонил через час и сразу перешел к делу:

— Ну в общем там правда наклевывается 159 через 6, мошенничество в особо крупных, до десятки.

— Можно что-нибудь сделать? — беспомощно спросил я. — Как-то, ну я не знаю, со следователем… договориться?

— Ты берега-то не теряй, Олежек, — Дазуров усмехнулся. — Не девяностые, чай, на дворе.

— Как-то примириться с потерпевшими, возместить им ущерб, чтобы они забрали заявления?

— Нет такого — «забрать заявление». А примирение сторон с возмещением ущерба по сто писят девятой — это когда цыганка на базаре нагадала на весь налик из лопатника. У брательника твоего малость другой масштаб.

— Но ведь что-то можно сделать? Уголовное дело же не открыто еще?

— Не возбуждено, Олежек. Говори правильно. Уголовные дела возбуждают, прекращают, приостанавливают, отказывают в возбуждении.

Я кивнул, забыв, что держу в руках телефон.

— Ну смотри. Дело завтра должны возбудить, и вот тут можно договориться, чтобы отложили на десять дней. Типа материалы собрать недостающие. И пощупать, чего там у потерпевших. Им же не торжество, как говорится, справедливости нужно. Им бабло свое вернуть нужно. Тогда они могут и поменять показания. Ошиблись, мол, товарищ следователь, попутали, к обвиняемому претензий не имеем. Но это недешево встанет, сам понимать должен.

— Сколько?

— Ну, мы тут прикинули… Долг по поставкам, плюс еще процентов двадцать сверху за моральный, как говорится, ущерб… Будут больше хотеть, но ничего, договоримся… Ну еще там за беспокойство кому надо, это вообще в голову не бери, не твоя печаль… За все про все…

Дазуров назвал сумму.

Я переспросил.

Дазуров повторил.

Я механически записал число карандашом на какой-то книжонке, лежащей на тумбочке — кажется, это был сборник сканвордов. Мама любила сканворды.

Если снять деньги со всех счетов, продать одну из квартир и акции… треть, пожалуй, наберется. Да, треть. Может и меньше, срочная продажа всегда невыгодна…

— Да ты не ссы, Олежек, — я снова почувствовал в голосе Дазурова покровительственную усмешку. — Своих, как говорится, не бросаем. Дахау в экстренных случаях дает ценным сотрудникам беспроцентный кредит. У тебя многовато набегает, конечно, и месяц только оформлять будут… Но «Натив» у них на хорошем счету, так что пойдут навстречу, ну и я подергаю за ниточки. Только ты подумай сам, оно тебе надо? Адвокатша правильная у вас, одобряю. Десятку по первоходке братану твоему не впаяют, максимум пятерик, зона общая, с середины выйдет по УДО. Я не давлю, не подумай, сумма-то серьезная…

Я молчал. Игоряше, может, и невредно посидеть, подумать над своим поведением. Глядишь, поймет наконец — чтобы жить в «Пяти Сезонах», надо не мышление богатого человека иметь, а пахать, как краб на галерах. За экономическое преступление же в зону строгого режима не отправят, так, в колонию-поселение… Руками, опять же, работать научится. Головой думать. Последствия своих поступков осознавать. Не жаль мне было этого говнюка, ни разу не жаль.