Пришла в офис, прошла на свое рабочее место. Про то, что что-то тут не то, сразу подумала, как только вслед за ее появлением на работе, тишина по всему офису установилась. Впрочем, через пару минут все вроде как вернулись к своим делам, но какое-то напряжение в воздухе продолжало витать. Приступив к работе, Ирина первые пару часов за компьютером просидела, ни с кем не контактируя. И обижена на девчонок была, да и сами они к ней, в отличие от обычных дней, не подходили. А ближе к одиннадцати в офисе вдруг очень знакомая фигура обнаружилась. Вениамин Борисович Листьев (или все же Сруль?), собственной седовласой персоной нарисовался. Очень быстрым шагом почти забежал в офис и заозирался вокруг, кого-то выискивая. Михайловой из-за фикуса, стоящего в кадке возле ее стола все эти метания их привилегированного клиента были хорошо видны.

Не найдя искомое, господин Листьев в застекленный кабинет их начальника, господина Серебрянского, проследовал, заведя с тем очень бурную беседу о чем-то. О чем, слышно не было, звукоизоляция в кабинете была хорошая, но подскоки на месте и размахивания руками со стороны клиента видны были вполне отчетливо. Спустя несколько минут сам Серебрянский из своей прозрачной норки выглянул, гаркнув на весь офис:

— Михайлова, Ирина! Подойди сюда, пожалуйста. — Пришлось идти, всей спиной ощущая колючие взгляды сослуживиц.

— Вот, Вениамин Борисович. Она?

— Она! — И такое облегчение во взгляде. — А теперь, Вячеслав Михайлович, я попрошу вас ненадолго оставить нас с вашей работницей наедине.

— Конечно, конечно, как скажете. — И Вячеслав Михайлович быстрым шагом покинул свой кабинет, словно он и не хозяин кабинета и всего их рекламного агентства вовсе, а так, мелкий мальчишка на побегушках.

— Ирина, умоляю, отмените это ваше заклинание. Я вам лично абсолютно добровольно половину всех средств переведу.

— О чем вы, Вениамин Борисович говорите? — Разумеется, Михайлова отлично поняла, о чем речь, только вот от нее-то что в этой ситуации зависит?

— Не могу я так. Едва только подумаю о детишках в этой стране, рука сама тянется деньги им переводить. Вчера ночь не спал, список адресов для перевода составлял. Умоляю, отмените. Там еще не все средства по адресам ушли, часть еще можно задержать. Половину вам отдам. — И седой, уважаемый мужчина вдруг на колени перед ней бухнулся. Это под взглядами со всех сторон, стены-то в кабинете стеклянные!

— Встаньте, пожалуйста, люди же смотрят, — забеспокоилась Ирина, — не я то заклинание накладывала, вы же помните, но я постараюсь спросить, если их еще раз увижу.

— Сделайте это, благодетельница! — Вновь заблажил хитрый еврей, найдя слабину в собеседнице. — Пусть даже все деньги со счетов уже уйдут, хотя бы на будущее, чтобы больше такого не было. Я же так с голоду помру. А я уж вас отблагодарю, не сомневайтесь.

— Сказала же, спрошу. Встаньте, не срамите меня.

И уважаемый господин Листьев, бизнесмен и меценат, с готовностью вскочил на ноги. Информацию из полиции обо всей этой чертовщине, сопровождавшей задержание аферистов, один из которых имел очень знакомую внешность, он получил. Силой тут точно сделать ничего не получится, раз уж даже у ОМОНа ничего толком не вышло, и он вовсе не тупой гой, чтобы по граблям танцевать. И все же, переведенных на благотворительность средств было жалко до слез. Ага, не только богатые аристократы из фильмов и крокодилы, аферисты тоже иногда плачут.

Что ее сподвигло срезать путь с работы через этот двор, где она никогда до этого не ходила, Ирина и сама не знала. Обычная пятиэтажка с ржавыми остовами детской площадки, компенсирующихся густой тенью с приятной прохладой от разросшихся за полвека тополей и ухоженными клумбами. В таких домах живут преимущественно бабушки-старушки, которые в теплую погоду выбираются на скамейки у подъездов, чтобы обсудить местные новости дворового масштаба.

Бабушки здесь были. Но вели себя несколько нетипично. Две представительницы этой возрастной категории резво лазили по кустам, выкрикивая какого-то Васю. Одна негромко и неразборчиво при этом еще что-то бормотала, очень похожее на ругательства, а вторая, утирая слезы, приговаривала:

— Не бойся, Васенька, я его прогнала…

На одной из скамеек сидели еще две бабули и кого-то активно осуждали. Может, и Васю, судя по тому, как внимательно они следили за поисками.

Увидев Ирину, они переключили свое внимание на девушку и уставились на нее, словно ждали, что сейчас Ирина отчитается им, кто она и что делает на вверенной им территории. Под их испытующими взглядами Ирина смутилась:

— Кот убежал? — предположила она

— Ничего не убежал — вроде как даже возмутилась старушка в синем платье в мелкой цветочек.

— Да разве ж он от Николавны сам бы убежал? Они ж с ней душа в душу, как родные жили, — подтвердила вторая, в зеленой юбке и теплой, несмотря на жару, кофте, застегнутой под горло.

— Это все паразит ейный… — подхватила первая

— Ирод окаянный. — Старушки входили в раж, получив свежие уши. К ним, забросив поиски, и желая, видимо, тоже добавить штрихи к портрету неизвестного паразита и ирода, подтянулись и старушки из кустов. Последней пришла та, что плакала, наверно, та самая Николаевна. Остальные трое чуть примолкли, косясь на нее, и почтительно подвинулись на скамейке, давая ей место.

— Это все Степка виноват, внук ейный — пояснила самая бойкая, первая бабуля, кивнув на плачущую подругу. — Он как с родителями своими разругался к Николаевне и заявился…. И за что старой такие наказания всю жизнь! Блокаду пережила, полжизни по общагам и вагончикам маялась, мужа недавно схоронила, так еще и внук такой непутевый!

— Он Васеньку моего сразу невзлюбил — всхлипывая, сказала Николаевна.

— Степка, он такой, — подтвердила третья непоименнованная старушка, помоложе, в спортивных штанах и футболке. — Я вить, даже боюсь его немного. Как мимо идет, так зыркнет, что я вся и обмираю.

— Ну да, а уж как зенки свои зальет, так и вообще лучше на глаза не попадаться. Слово ему не скажи. Так в ответ приголубит, что и мысленно-то повторить стыдно.

— Простите, — умудрилась вклиниться в поток обвинений в адрес любящего употреблять некультурного Степы Ирина — Так что Степа с Васей сделал?

— Да не знаю я, не знаю — уже в голов заревела хозяйка кота. — Я на кладбище ездила, к мужу на могилку. Вернулась, а Васеньки нет нигде. Я его звала, звала, рыбку достала даже, обычно он на рыбку-то сразу прибегает. А тут не отзывается. И в квартире его нет.

— А почему вы думаете, что это именно Ваш внук виноват, что Вася пропал?

— Так он сам признался, окаянный, когда Николаевна его добудиться пыталась — пояснила подруга Николаевны, с которой они по кустам лазили. — Так и сказал: «Выгнал я твоего блохастого дармоеда. Больше его духу здесь не будет».

— Еще и поиздевался, гад! Я, говорит, бабка, буду теперь вместо кота. А ты пои, корми меня. — Подхватила слова приятельницы еще одна старуха.

— Да лучше б сам куда сгинул, стервец. Я ему так и сказала, чтоб как проспится, к родителям возвращался и ко мне больше не ходил. Все нервы мне измотал. — продолжила причитать несчастная хозяйка кота. — Только и знает, что пенсию с меня тянуть. И Васеньку все обидеть норовил: то пнуть, то кинуть чем, что под руку попадется. А теперь во-о-обще… Где ж мне Васеньку-то теперь искать?

— Да мы уж весь двор обыскали. Может, он вообще его куда-нибудь увез…. Далеко! — Вздохнула вторая старушка.

— А в подвале Вы смотрели? Кошки часто там прячутся — предположила Ирина

— Так ить заколотили подвалы то. Года четыре, как управляющая компания все заколотила. Туда сейчас и мышь не проскочит. Эх, увез, наверно… далеко, — повторила вторая бабуля.

Ирина, глядя на то, как старушка-котовладелица вытирает опухшее от слез лицо уже насквозь промокшим платочком, вдруг ощутила, как со дна души поднимается волна злости на молодого детину-внука, который не только, очевидно, пропивает пенсию своей бабушки, но и посмел лишить ее единственной радости в лице-морде любимого кота. Злость Ирину все распирала и распирала, а потом, точно прорвав плотину, хлынула куда-то вовне и пропала, мигнув напоследок зеленым огоньком в глазах и оставив после себя смутное ощущение, что кот обязательно найдется.