Короче, устроители турнира во славу прекрасной дамы вынуждены были проводить свой турнир в отсутствие этой самой прекрасной дамы. Мужики, озверевшие от подобного афронта на ристалище дрались уже по-настоящему. Выбитые зубы и брызги крови так и летели по сторонам. Никому же в точности не известно было, кто именно из соперников весь этот балаган спровоцировал.

Побитые и голодные бойцы разошлись по своим шатрам. Турнир предполагался трехдневным, чтобы и профессионалы-реконструкторы мастер-класс показали, и все желающие кулаки почесать успели, и это всего лишь первый день турнира заканчивался. Разумеется, даже близкие подруги, приехавших в Выборг бойцов, не смогли не воспользоваться замечательным случаем, чтобы показать свою значимость и женскую солидарность. Ласк от слабой половины попавшие в западню мужчины в тот вечер так же не дождались. Вот реально, не один из этих, не обласканных и голодных, сильно сожалел в душе, что не знает имени того грубияна, что все это женское движение сопротивления спровоцировал. Своими бы руками кастрировали идиота. Такие просто не должны на Земле потомства оставлять!

— Что, Димон, тоже на голодное брюхо спать не получается? — Ни свет, ни заря, обратился барон де Бревиль, а в миру Саня Дегтярев, к своему закадычному приятелю, графу де Бетанкур.

— Черт бы побрал этих ополоумевших баб! На ровном месте же завелись! Подумаешь, за задницу подавальщицу помацал, не убыло же от нее. — Разумеется, в реальности фраза сказанная мужиком, у которого в животе уже давно серенады на всю их небольшую палатку раздавались, была гораздо более крепкой и менее цензурной, но мы же про практически французских аристократов рассказываем… — и в Выборге тоже все магазины закрыты оказались. Хоть, в самом деле, на подножный корм не переходи.

— Это ты какой подножный корм имеешь в виду? Овес что ли?

— Овес оставим лошадям. И так их мало нынче осталось. Но мы же совсем рядом с совхозными полями наше ристалище расположили. А там капуста растет, морковка. Я в детстве, помнится, у бабки в деревне, морковку прямо с грядки дергал и ел.

— С землей, немытую? — Скривился было чистоплюй де Бревиль.

— Зачем с землей? Ножиком предварительно обскабливал. Знаешь, какая сладкая и вкусная была! Потом пробовал магазинную точно так же грызть, так исплевался весь. Никакой сочности и на вкус трава травой.

— У тебя же в багаже ножик имеется? — Уточнил барон, уже проникшийся рассказами о несказанном вкусе свежей моркови. — А то моим бастардом морковку чистить… как-то нехорошо будет со стороны выглядеть. Хуже только, если твой цвайхендер для этого дела попытаться приспособить.

— Тогда поторопимся, скоро снова на ристалище выходить, хоть чем-то брюхо наполним!

И два голодных аристократа по-быстрому напялили свою рыцарскую амуницию, чтоб потом для турнира экстренно не переодеваться, и пулей, наперегонки, вылетели из палатки, имея в ближайших планах совершение хищения урожая с совхозных полей.

Андрей Васильев тоже поднялся в это утро рано. И причина раннего подъема оказалась до безобразия схожей: в отсутствие Ирины даже пельмени сами себя не сварят. Впрочем, ему не привыкать было, с Михайловой он только несколько месяцев как сошелся, до того без проблем в одиночку кашеварил.

Пельмени сварились, после чего студент их все до одного выловил и, полив растопленным сливочным маслом, слопал. И принялся на второй день своей практики собираться, куратор, зараза, как и грозился, не поленился вчера прийти проверить, на месте ли его подшефный.

— Это что такое тут было? — Вопросил Васильев в недоумении у двух судачивших о чем-то своем женщин, когда из своего подъезда вышел. И повод для вопросов был, что называется, железным. Огромное подкопченное пятно на асфальте с возвышающимися из него обгорелыми остатками одежды, мебели и еще бог знает чего, включая керамические тарелки, чугунную закопченную сковородку и суповой половник.

— Ой, так вы ничего не видели! — Разом оживились обе тетки и принялись наперебой рассказывать, как вчера Люська Зосимова из шестой квартиры прямо напротив их подъезда устроила аутодафе для вещей своего беспутого бывшего супруга. — Так орала, что ничего из его доли списка ему не отдаст, так орала. А потом, когда все сожгла, вдруг расплакалась и на грудь своему кобелю изменщику кинулась. А он ее обнял и по волосам начал гладить. Так их приехавшие полицейские вдвоем и забрали. А пожарные потом остатки костра водой залили.

— Слушай, Димон, ты уже третью морковку чистишь и ешь! — Предъявил претензию барон де Бревиль своему товарищу, в самом деле, на манер заведенного автомата поглощающему морковку за морковкой, не выпуская при этом из рук злосчастный ножик, оказавшийся в их хозяйстве единственным действительно острым.

— А я что, виноват что ли, что морковки еще такие тощие, на два укуса всего. Подожди, еще несколько штук почищу и тебе свой ножик обязательно дам ненадолго.

— Жадина-говядина! — Как когда-то в детстве принялся обзываться голодный барон, но потом, не выдержав, потянул из ножен свой немаленького размера меч. — Пока тебя дождешься, с голоду помрешь.

Однако! Меч — это точно не нож. Да еще специально затупленный, чтобы на турнире потешные сражения без травм обходились. Тоненькие, практически мышиные хвостики морковки, почистить с его помощью, ну, никак не получалось. Граф де Бетанкур, видя такое непотребство покатился со смеху, хотя, какой он граф, как был вредным Димкой Безносовым, так им и остался, даром что в котту и сюрко обрядился.

— Ну, и ладно, зато моим мечом капусту хорошо рубить будет! — Объявил де Бревиль — Дегтярев, заметив неподалеку посадки этой культуры.

— Так кочаны же еще не сформировались. Что ты там есть-то собрался?

— Там и без кочанов листья смачные.

Поликарп Никифорович Черемных прожил в родном селе восемь с лишком десятков лет. Многое в своей жизни повидал. Во время финской оккупации, мелким пацаном, носил хлеб советским военнопленным. Вот с той-то самой далекой детской поры, ни разу больше не видел залуженный ветеран и орденоносец, чтобы люди настолько голодными были, как эти два крестоносных рыцаря. Они ж, бедолаги, капустные всходы прямо с грядки пожирали и едва начавшие формироваться морковные корешки за милую душу лопали. «Не дай бог, нам так оголодать»! — Произнес он, размашисто перекрестился и тут же сплюнул. — «Это вам, нехристям, за все беды нашей страны ответка».

— Мессир, тут твой жрец шутку со своей судьей замутил.

— Как ты меня назвал?

— А что, — заюлил Пак, — так в одной замечательной книжке приближенные к своему божеству обращаются.

— Да? Ну, ладно тогда. Что за шутка?

— Эта судья, Зоя Павловна, она же, в основном, по бракоразводным процессам.

— Ну, и?

— А вот, твое величество, сам зацени, что у него там получилось, думаю, разнонаправленных эмоций нам с того еще целая куча прибудет.

— Ирина, смотри, по Евроньюс про нас показывают! — Заскучавшая было в отсутствие мужского внимания Наталья наткнулась в своем смартфоне на заинтересовавший ее ролик.

— И что там? Основных сражений чемпионов же еще не было, только-только отборочные завершились.

— Да они не про рыцарей вовсе. Кто-то из приехавших на фестиваль журналистов отправил туда материал про то, как мы наших мужиков воспитываем. — Наташа непроизвольно хихикнула, — я-то со своим Аркашкой уже этой ночью тайком помирилась, даже пару батончиков ему скормила, а там во Франции и Германии настоящий бабий бунт в знак солидарности с угнетенными женщинами России разгорелся. В Париже метро и автобусы встали, автомобили вон, уже поджигают. И, говорят, в США что-то подобное начинается.

— Ну-ка, ну-ка…. Точно! И эти… фемен с голыми сиськами бегают. Фу-у! А полицейские с ними ничего сделать не могут, обвинений в домогательствах боятся. Убери, Наташа, этих шизанутых. Не удивительно, что мужики у них все в гомики от греха подальше подались. Тут уже, похоже, не инстинкт размножения действует, а инстинкт самосохранения.