— Шах и Рехана расходились дважды. Ради дочери Шах мирился с женой, надеясь, что она станет такой же, как прежде. Но теперь он решился, и по возвращении в Париж разведется с ней наконец. Так сказал мне Шах. А я, как дура, его отговаривала.

— Может быть, она тоже чувствует себя одинокой, скучает, — подыскивала я оправдания поведению его жены. — Вы разъезжали по арабскому миру из одной страны в другую, у нее ни друзей, ни родственников на новых местах, ни языка не знает, ни телевизор посмотреть, ни в кино, ни на рынок. У нее и жизни-то не было. Добавь семейную нагрузку, ребенок в столь раннем возрасте.

— Шах, казалось, слушал меня с интересом.

— Она хочет, чтобы я занялся бизнесом в Америке. Даже говорит, что сможет устроить, чтобы американцы удалили меня из списка нежелательных элементов. Но жить в Америке… — лучше сдохнуть.

— Может быть, тогда вам лучше пожить в Европе, пока нельзя вернуться домой? Во Франции, например, она свободно может ходить в гости или в кино, когда тебя нет дома. Здесь не исламская страна, где на женщину без мужского сопровождения выпяливают глаза. Мир с семьей в Швейцарии живет, значит, и сестра должна быть недалеко. Может быть, если создать ей подходящую обстановку, она станет прежней. Если хочешь, я поговорю кое с кем, если повезет, добудем для вас французский вид на жительство. Сказанное мною Шаха заинтересовало.

— Во Франции опасно, — сказал он. — Если жить здесь, то мне понадобится разрешение на оружие.

— Не знаю, но могу и об этом спросить.

— Наш разговор улучшил его настроение. Но мое несколько упало, когда Шах взял меня с собою покупать бронежилет.

— В Европе мне нужно носить его постоянно, — сказал он и купил один себе и один для меня, сидевший посвободнее. — Неизвестно, что взбредет в голову Зие.

— Я постаралась его разуверить, хотя и сама постоянно размышляла о вопросах безопасности. Но его оказалось трудно разубедить.

— Мне неоднократно сообщали, что меня приказано убрать.

— Но, Гоги, аль-Зульфикар оставила Кабул, и уже годы не проявляла себя.

— Он только улыбнулся:

— У меня надежные источники информации.

Находясь за решеткой в суккурской тюрьме, я постоянно испытывала страх за жизнь братьев. Они были занесены режимом в список смертников и жили под угрозой гибели. Конечно, они сознательно выбрали эту опасную тропу, но я, их сестра, не могла за них не переживать. Потеряв отца, я тем более беспокоилась о безопасности близких. А жизни братьев угрожала реальная опасность.

Я узнала, что в Кабуле один из старых слуг семейства его жены пытался отравить моих братьев. К счастью для братьев, их пищу первой отведала собака, издохшая в страшных судорогах. Слуга после этого каялся, ползая на коленях, умолял пощадить его. Он сознался, что ему заплатили моджахеды, желавшие угодить Зие. Братья оставили его в живых по ходатайству жены Мира Фаузии.

Другой попытки убийства они избежали, когда, сидя в автомобиле, Шах что-то уронил на пол и они оба резко нагнулись за оброненным предметом. В этот момент там, где только что находились их головы, вжикнула пуля.

Главной целью мог оказаться Шах, а не Мир. Когда братья еще жили в Кабуле, к ним пришел какой-то патан и сообщил, что Шах значится в списке смертников раньше Мира. «Сначала убить Шаха, потом Муртазу».

— Вполне вероятно, — объяснял мне Мир. — Я больше политикой занимаюсь, а Шах все время проводит с боевиками, учит их, наставляет. Шах имеет боевую подготовку и боевой опыт. Шах для них более непосредственная угроза.

— Боже упаси вас лететь когда-нибудь рядом с Пакистаном, — сказала я как-то Шаху. — Если самолет угонят, то вы пропали.

Шах рассмеялся:

— От смерти не убежишь. Если она тебе суждена, то вертись, как хочешь, она тебя найдет. Но Зия нас живыми не получит. У нас при себе яд. Если схватят — секунда, и нет меня. Я предпочитаю смерть плену или предательству.

Вечер в Каннах. Приятная погода, живописная дорога в холмах в фешенебельную «Калифорни», где Шах и Рехана поселились полгода назад. Шах воспрянул духом, когда я обеспечила ему разрешение на проживание во Франции. Он помирился с Реханой и отправился с ней в поездку по Франции. Сначала они хотели поселиться в Монте-Карло, но затем выбрали Канны. Шах гордо демонстрировал мне квартиру, похвастался детской с клоунами на стенах и множеством плюшевых игрушек, заполнивших книжный шкаф; провел в столовую и гостиную, из которой дверь вела на балкон, откуда вдали можно было наблюдать поблескивавший горизонт Средиземного моря. Очень приятная квартира, образцовое райское гнездышко из идиллического фильма.

Я тепло приветствовала Рехану, надеясь, что путешествие ее развеяло, что она стала чувствовать себя свободнее и с ней удастся завязать дружеские отношения. Одета она была, как обычно, по последней моде, хотя, скорее, для ресторана, а не для семейного пикника. Впрочем, наша семья всегда относилась к одежде несколько неформально и предпочитала прежде всего удобство. Шах предложил напитки, я попыталась с Реханой поговорить, но безуспешно. Робость ей мешала или нежелание со мной сближаться, я не поняла. Вскоре она уединилась с сестрой в дальнем углу комнаты. Афганские сестры внешне отличались несомненной красотой, но, что они из себя представляли как люди, я так и не смогла понять.

Я передала маленькой Сасси подарки и поиграла с нею. Шах вышел на кухню готовить корзину для пикника. Подъехали тетя Бехджат и дядя Карим. Я сидела у стола Шаха, следила за семейством, разглядывала фотоснимки на столе: мы, Сасси… На столе аккуратно лежит папка из красной кожи. На стеклянном кофейном столике ваза со свежими цветами. Жизнь Шаха, похоже, наладилась.

Впервые я чувствую себя как будто на вершине мира, — сказал мне Шах, подсев рядом. — Дела обстоят блестяще.

— Поймай меня, Вади! Догони! — кричат мне наперебой мои маленькие племянницы, убегая по увлажненному набегающими волнами песку пляжа. Я неуклюже топаю за ними, делая вид, что прилагаю неимоверные усилия, но не могу догнать. Шах наконец заставил древесный уголь дать требуемый жар, и, когда все уже проголодались, цыплята наконец зажарились.

— Тебе в первую очередь! — Шах протянул мне пол цыпленка.

— Ох, Гоги, мне столько не одолеть.

— Никаких разговоров! Все съешь.

Я сидела со своей порцией, глядела на присутствующих. Смеются, болтают. Давно не устраивало наше семейство пикников на пляже. А ведь когда-то мы выезжали на берег за городскую черту Карачи. Во время тех пикников приходилось следить, как бы смелые птицы-хищники не вырвали еду из рук зазевавшегося. Кто мог тогда подумать, что поредевшее семейство встретится на иных берегах, столь далеко от родины. Что ж, во всяком случае, напряжения в отношениях не наблюдается, все чувствуют себя свободно и непринужденно. Рехана и Фаузия сидят несколько обособленно, погруженные в разговор. Мир живет в Швейцарии, а Шах во Франции, сестры видятся редко, им, конечно же, есть о чем поговорить, как и нам с Санни.

— Поехали в казино, — предложил вдруг дядя Карим. Я не чувствую в себе достаточно сил для таких развлечений, но Шах поворачивается ко мне с улыбкой:

— Гап-шап на всю ночь! Едем, Пинки! Не могу ему отказать, соглашаюсь.

— Отлично! И не забудь о завтрашнем дне. — Он имеет в виду планы совместных покупок. — Я эксперт по кожгалантерее Луи Вюитона. Как только глаза продерем, так сразу в Ниццу.

Мечты и планы. Много разных планов. Шах и Рехана уехали к себе с тяжелой пикниковой корзиной, тетушка Бехджат и дядюшка Карим подвезли Санам и Насера, Мир и Фаузия подбросили до дома меня с матерью и кузиной и отправились обратно к Шаху укладывать спать Фатхи.

— Мы с Шахом заедем за тобой через полчаса, — сказал мне Мир, уезжая.

Он вернулся один.

От радостного Шаха, который развлекал нас на пляже, не осталось и следа, сказал мне Мир. Шах выглядел очень рассерженным, когда Мир вошел в его квартиру.

— Я спросил у него, что случилось, но не успел он ничего ответить, как Рехана завопила: «Убирайся! Убирайся из моего дома!» Она явно не в себе. Гоги сказал, чтобы я остался, но я не хотел встревать между ними. Я подумал, может, она скорее успокоится, если мы с Фаузией уедем.