Вотум недоверия, 1 ноября 1989 года выдвинутый на голосование ИДжИ при поддержке разведслужбы и Усамы бен Ладена, не добрал двенадцати голосов. Голосование это послужило прецедентом, заложило основы нечистых манипуляций, не изжитых в Пакистане и по сей день и влияющих на события во всем мире.
Визит в армейский штаб. Меня принимает генерал Ас-лам Бег. Без особенных предисловий он объясняет мне, что, если армия видит, что ей угрожает нападение противника, она имеет все основания нанести упреждающий удар. Это называется «наступательная оборона». В данном случае «наступательная оборона» должна принести нам Сринагар, столицу удерживаемого Индией Кашмира. Снова всплывают пресловутые «закаленные в битвах сто тысяч муджахид-дин», готовые помочь нам в два счета захватить Сринагар. Усама бен Ладен предложил тех же самых моджахедов королю Саудовской Аравии Фахду, когда Ирак напал на Кувейт в 1990 году. Как и я, король Фахд отверг предложение, что вызвало открытую вражду бен Ладена к дому Саудов.
— Премьер-министр, вам надлежит лишь отдать приказ, и ваши воины возьмут Сринагар, и вам достанется неувядаемая слава и лавры победителя.
Я смотрю на генерала и полагаю, что он совсем утратил чувство реальности. «Закаленные в битвах сто тысяч муд-жахиддин» — пестрая разноплеменная толпа пакистанцев, афганцев, арабов и иных, с переменным успехом участвовавших в стычках в годы «афганского джихада». Они готовы принять участие в восстании в Кашмире. Мне эта идея не по душе, я напрочь отказываюсь от авантюры вмешательства извне.
После этого разговора у меня создалось впечатление, что армейское командование подпало под чрезмерное влияние генерала Хамида Гуля и других афганских ветеранов. Они видят себя спасителями мусульманского мира, но не желают обращать внимания на очевидные обстоятельства. Советскую армию изгнали из Афганистана не боевые вопли джихадистов, а американские «стингеры», а главное — международный капитал, международная дипломатия и политика. Слушая льстивые генеральские байки о боевой славе, я представляла себе позор, которым покрыла бы себя моя страна, если бы я согласилась на эту безумную выдумку. Я попыталась внушить генералу возможные последствия полномасштабной войны с Индией, но, похоже, безуспешно.
Генерал Бег не оставил попыток отклонить вмешательство невоенного правительства в командование и позже выступил с предложениями изменить правила вступления в войну. Мой министр внутренних дел не слишком дипломатично напомнил генералу: «Решение о вступлении страны в войну принимают политики, потому что они уполномочены на это народом». В помещении воцарилась мертвая тишина. Привычные «правила хорошего тона» требовали заискивания гражданских перед генералами, которые открыто, не скрывая этого, презирали политиков. Я пригласила генерала Бега на чашку чаю. Нельзя было не заметить во время этого чаепития, что генерал и сам внутренне исходил кипятком, что он не забудет обиды и постарается отомстить. К несчастью, впечатление мое не оказалось обманчивым.
Генералы прибегли к конституционным, техническим и политическим средствам оказания давления на кабинет и создания помех его деятельности. Президент имел право распустить правительство согласно восьмой поправке к конституции, дамокловым мечом висевшей над нашими головами. Наваз Шариф в Пенджабе только что не объявил правительству войну. Мне они отравляли жизнь и мешали работать, применив индивидуальный, рассчитанный на меня метод.
Нападки на меня не ограничивались сомнениями в моей религиозности, в моей преданности Пакистану или в моей независимости от Вашингтона. Согласованная кампания против меня, моей личной репутации и репутации моей семьи началась еще до моего избрания. Задолго до того, как эти методы получили хождение в Европе и Соединенных Штатах, пакистанские разведслужбы применили «политику подрыва персонажа», программу мероприятий, рассчитанную на то, чтобы запятнать мое имя и доказать, что мое правительство коррумпировано. Главной целью этого заговора оказался мой муж-бизнесмен. Конечно, следует признать, что такие методы практически невозможно применить против премьера-мужчины.
Политика эта оказалась весьма эффективной. Хотя ничего конкретного доказать не представлялось возможным, нашим противникам удалось создать общую негативную атмосферу. Несмотря на то что проверка генерального аудитора раскрыла факт незаконного использования государственных фондов для финансирования направленной против меня деятельности, я до сих пор сталкиваюсь с последствиями этой кампании.
Несмотря на годы юридического преследования и внесудебной травли со стороны сменявших друг друга пакистанских диктаторов в попытках запятнать мою репутацию, ни одно выдвинутое против меня и моего мужа обвинение не выдержало испытания судом. Но как только разваливалось одно обвинение, выдвигали другое. Один суд принимал залог, другой отвергал. Мне и мужу приходилось тратить столько времени на судебные тяжбы, что некогда было работать. Это, однако, и являлось целью клеветников. Нас выжимали из политики, чтобы перейти к военному правлению.
Разведслужбы и их союзники стремились уничтожить не только меня, но в моем лице и демократию в Пакистане. Демократия несовместима с их представлением о жизни, она всегда мешала военным диктаторам.
Демократические силы Пакистана всегда жили под страхом применения президентом пресловутой восьмой поправки. Собственно говоря, каждое правительство, начиная с 1985 года, распускалось, включая Джунеджо, Наваза и меня, при помощи стандартного обвинения в «неспособности и коррупции» без всяких доказательств и обоснований. Мое правительство сместили 6 августа 1990 года под шумок иракского вторжения в Кувейт двумя днями раньше. Питер Дженнингс, модератор новостей Эй-би-си, метко обозначил это действие как «организованный военными переворот под конституционным соусом». И снова дом премьер-министра окружили войска.
Избирательная кампания 1990 года стала откровенным фарсом. Сотни членов ПНП без предъявления обвинений бросили в тюрьмы, многих пытали, некоторые бесследно исчезли или были убиты. Доступ к СМИ нам закрыли. В кампанию Наваза Шарифа текли миллионы рупий. Разведслужбы подкупали местных политиков, выманивали их из рядов ПНП. Глава разведки генерал Асад Дуррани по прошествии времени признался в суде, что на действия против меня в ходе избирательной кампании 1990 года он потратил более шестидесяти миллионов рупий. Несмотря на это, я, как и прежде, собирала на митинги громадные толпы во всех четырех провинциях. Особенно горячий отклик я находила в сельском Пенджабе. Прогнозы предсказывали, что мы заберем те же 92 места, что и в кампанию 1988 года. Заграничная пресса уже предсказывала мое возвращение. Но это, разумеется, не входило в планы генералов. Перевороты устраивают не для восстановления демократии. Исход выборов 1990 года решали не избиратели. Применялись все те же приемы: лишение доступа к прессе, радио и телевидению, использование против ПНП государственных денег, подтасовку списков, смену мест голосования, неверный подсчет голосов. Наблюдатели из США обратили особое внимание на предвыборные нарушения, представители Британского Содружества и SAARC сосредоточились на нарушениях в ходе выборов, но ни один наблюдатель не отметил эти выборы как честные и законные.
Двадцать четвертого октября 1990 года мы стали свидетелями массового жульничества, в которое превратились выборы. ПНП, крупнейшей общенациональной партии, «позволили» выиграть 44 места в парламенте страны. Наблюдатели в один голос заявили о массовой фальсификации, статистики признали фальшивыми от семи до тринадцати процентов голосов «Мусульманской лиги» — около шести с половиной миллионов избирателей! Военные дали Навазу Шарифу зеленый свет, позволили управлять страной без оглядки на другие партии. Жульнические «выборы» обеспечили «Мусульманской лиге» 106 из 207 мест в Национальной ассамблее и контроль во всех четырех провинциях. Меня избрали лидером оппозиции.
