– Всегда рада помочь вам, Лидия Фёдоровна. И не беспокойтесь – я сама за всем прослежу, и вас обязательно буду держать в курсе, – с серьёзным выражением лица произнесла Лариса Ивановна.

– Хорошо, Лариса Ивановна, держите меня в курсе дела. И да, кстати, Вы в этот раз почему-то не принесли мне информацию по последним поступлениям шефской помощи. Я видела сегодня, как на заднем дворе разгружали фуру с очередной гуманитаркой.

Егорка пришёл в себя почти сразу же после того, как его перенесли в изолятор. В голове у него шумело. Перед глазами всё кружилось и расплывалось. И главное – невыносимо болела нога.

– Мама, мамочка … – застонал, заметался он и потянулся рукой к затылку, чувствуя и там сильную боль.

– Егорушка, я тебе сейчас укол сделаю, и нога меньше будет болеть, – над мальчишкой склонилась врач Людмила Алексеевна со стеклянным шприцем в руке и попыталась повернуть его на бок.

–– Больно, ой, как больно! – громко взвизгнул Егорка и нечаянно оттолкнул руку врачихи. Шприц выскользнув, упал на пол и, разбившись, разлетелся на мелкие осколки.

–– Что ты сделал, Егор?! – всплеснула руками женщина и, закусив губу, достала из холодного железного стерилизатора второй стеклянный шприц.

В этот момент в изолятор зашла заместительница директора. Она с озабоченным лицом склонилась над мальчишкой:

– Ну, как ты, Егорка? Очень больно?

– Очень-очень больно, – проскулил тот, беспокойно ёрзая руками по постели.

– Давай, быстрее делай ему анальгину и димедрола добавь побольше, – бросила Лариса Ивановна врачихе и погладила Егорку по голове: – Потерпи, заяц, сейчас после укола тебе лучше станет.

– А нога будет меньше болеть? – по лицу мальчишки градом текли слёзы.

– Обязательно перестанет болеть. Только сегодня потерпи, а завтра уже станет легче, – успокаивающе произнесла женщина и спросила: – А ты, Егор, помнишь, как упал из окна? Почему ты оказался на подоконнике?

– Эт-то всё она… Сказала, чтобы я горшок стал вылизывать… – поскуливая от боли, ответил Егорка.

У заместительницы директора потемнело лицо:

– Это Татьяна Васильевна тебе так сказала?

– И ещё она сказала, чтобы я прыгнул из окна и убился… что воздух будет чище… ай! – воскликнул Егорка, почувствовав как ему в правую ягодицу впилось что-то острое. – А-а, больно-больно!

– Этот анальгин такой колючий укол, – виновато улыбнулась Ларисе Ивановне врачиха. – Подержите его ещё пару минут, Лариса Ивановна, а я сейчас ему димедрольчик уколю. Может, поспит немного. И это… Я хотела сказать, Лариса Ивановна, что мне не нравится его нога. Как бы не перелом. Рентген нужно сделать.

– Рентген говоришь… – задумчиво произнесла озабоченная заместительница директора. – Твой однокурсник в травмпункте ещё работает? Ну, тот, что помог нам тогда с Максимом Воронцовым…

Врачиха положила шприц в белую пластиковую коробочку и, залив его дезинфицирующим раствором, повернулась к своей собеседнице:

– Да, он работает и к нему можно будет подъехать. Ну, разумеется на тех же условиях. Только где столько денег взять?

– Тогда звони ему и скажи, что через пару часов подъедешь с мальчишкой. С деньгами я сейчас решу вопрос.

Лариса Ивановна решительным шагом вышла из изолятора и направилась по коридору в сторону своего кабинета. Как она и ожидала, ночная нянька Татьяна Васильевна находилась рядом с ним. Она сидела на корточках, опершись спиной о холодную бетонную стену и обхватив лицо руками. Заслышав шаги, женщина встрепенулась, вскочила на ноги и жадно уставилась в хмурое лицо Ларисы Ивановны.

Та, молча, подошла к своему кабинету и, распахнув дверь, отрывисто бросила: – Заходи.

Ночная нянька с готовностью шагнула за ней и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Лариса Ивановна прошла к своему столу и, опершись об него ладонями, исподлобья уставилась на женщину: – Ну, что, допрыгалась, Танька?! Новая директриса этого тебе точно не спустит. Так что можешь начинать сушить сухари…

– Ой, нет!!! Только не в тюрьму!! – повалилась перед ней на колени Татьяна Васильевна. – Помогите, Лариса Ивановна, миленькая!! Заставьте бога молить! Век в должницах ваших буду…

Лариса Ивановна, прищурившись, презрительно посмотрела на заламывавшую от отчаянья руки ночную няньку. Затем отодвинула стул от громоздкого полированного письменного стола и, сев на него, нетерпеливо застучала костяшками пальцев по тёмно-коричневой полированной поверхности:

– Даже и не знаю, что и ответить тебе на это, Татьяна Васильевна. Одно не пойму: у тебя у самой двое родных детей. Какого чёрта ты этим убогим не даёшь спокойно жить? Ты, вообще, зачем сюда пришла работать? Шла бы туда, где нет детей. В интернаты для престарелых, например. Или боишься, что взрослые пациенты могут и по морде ответно съездить? Что ты руки-то свои распускаешь, где надо и где не надо?!

– Да я и не знаю… само собой как-то получается, – заливаясь слезами, пролепетала та. – Словно находит на меня что-то и не могу остановиться, пока не шлепну, как следует. Простите меня, Лариса Ивановна, пожалуйста, простите. Я постараюсь больше и пальцем никого не тронуть. Если, конечно, позволите мне остаться здесь работать и дальше.

– Ну, ты и наглая, Танька! – изумилась и покачала головой заместительница директора. – Тебе реальный срок светит, а ты о работе здесь продолжаешь говорить.

– Ой, это я нечаянно! Я же прямо сейчас могу заявление об уходе написать, – с готовностью кинулась к столу ночная нянька. – Только помогите мне, умоляю!

– Дорого тебе эта помощь обойдётся, – негромко произнесла Лариса Ивановна, не сводя пристального взгляда с рыдающей собеседницы.

Та ещё раз всхлипнула и замолчала, осмысливая услышанное. Затем подняла глаза на заместительницу директора: – Я готова. Сколько?

Та откинулась на спинку кресла-стула и усмехнулась: – Давай посчитаем вместе: первое – мальчишку срочно нужно везти к травматологу и стоит эта конфиденциальность недёшево; далее – молчание нашей директрисы влетит тоже в копеечку; посещение начальницы опеки…

– А ей-то зачем?! Никого из опеки не было при происшествии, – неожиданно оживилась ночная нянька.

– А это для того, идиотка, чтобы им не вздумалось в течение хотя бы месяца навестить Ванжуса. Чтобы они пока забыли о нём. А там уже никто ничего не докажет, – устало заключила Лариса Ивановна и пожала плечами: – Ну и мне за хлопоты и молчание. Итого – две тысячи рубликов.

– Сколько?! – опешила Татьяна Васильевна. – М-мне к-кажется, ч-что это чересчур.

– Ну, что же – дело хозяйское. Жди повестки из прокуратуры. Мне забот меньше. Не придётся директрису уламывать молчать о твоих издевательствах над детьми, – усмехнулась Лариса Ивановна.

– Так она же сама тоже пострадает, если не станет молчать, – со скрытой угрозой в голосе заявила ночная нянька.

Лариса Ивановна внимательно посмотрела на неё и вздохнула: – Какая же ты, Танька, дура недальновидная. Вроде все законы и выгоды из них для себя понимаешь, а тут никак просчитать не можешь, что она-то может и лишится своего места, да только жить будет после того на воле. А ты станешь тюремную баланду хлебать. А сколько лет – тебе на заседании суда объявят. Всё, иди. Мне домой пора, к своей семье. Молись, чтобы Егорка жив остался, а то припаяют тебе срок похлеще.

Она поднялась с кресла и потянулась за кожаной сумкой, стоявшей на подоконнике.

– Хорошо, я согласна, – выдавила из себя ночная нянька. – Когда деньги нужны?

– Сейчас. Ты же недалеко живёшь. Вот и беги, доставай из заначки. Сейчас мальчишку Людмила Алексеевна к знакомому в травмпункт повезёт. Вот деньги и понадобятся. И ещё, – Лариса Ивановна ещё раз внимательно посмотрела на поникшую ночную няньку: – С этого момента ты, Татьяна Васильевна – моя должница. Будешь выполнять всё, что я тебе скажу. Выполнять и молчать. А я тебе за это обещаю молчание и кое-какие поблажки.