Горящими глазами Рафи уставился на того мужчину, пытаясь увидеть что-то еще.

«… В-третьих, он здесь не просто так прогуливается. Явно кого-то здесь ждет. То и дело оглядывается по сторонам, хотя и старается это делать незаметно. Кстати, кажется, его очень привлекает вон тот магазин».

Судя по всему, Голос имел ввиду ювелирную лавку на первом этаже.

«… Думаю, Рафи это мошенник или даже грабитель, что поджидает свою жертву. Видишь, как он встрепенулся, когда из лавки кто-то вышел⁈ Пристально смотрит, словно оценивает богатство посетителя лавки…».

— А это еще кто? — удивленно вскрикнул паренек, заметив, что рядом с тем господином остановился какой-то пацан-попрошайка в мешковатой куртке и большой кепке с козырьком. — Черт? Это же Симон из сквада! Я его в доме видел.

Теперь-то все было понятно. Господин в дорогом костюме, действительно, был вором и грабителем, нападавшим на горожан с деньгами. А где еще искать таких, как не у ювелирной лавки. Беспризорник же был на подхвате. Принеси-подай, одним словом.

Рафии хотел было уже что-то еще спросить у Голоса, как тот живо напомнил о себе.

«… Слушай, Рафи, заболтались мы с тобой. Что-то мадам Калышева припозднилась. Давно уже должна была появиться. Она же никогда допоздна не засиживалась. Может посмотреть одним глазком?».

Парнишку не надо было о таком упрашивать. Застоявшийся Рафи одним махом взобрался на изгородь и уже через мгновение мягко спрыгнул на той стороне. Чистая обезьяна, которых в цирке показывают.

— Через парадную нельзя, засекут. Может через поварскую попробовать. Там тетя Валя допоздна прибирает. Если постучаться, то пустит. Добрая, всегда меня горячими пирожками подкармливала, — мечтательно улыбнулся он, быстро прошмыгнув вдоль стены к торцы здания. Поварская располагалась со двора, где как раз и был черный ход. — Говорила, что очень на ее покойного сыночка похож.

В этот момент, словно специально, небольшая дверь черного хода отворилась, выпуская наружу полную женщину в сером халате.

— Теть Валь! — радостно вскрикнул Рафи, подбегая к ней.

Та обернулась и ойкнула, едва ведро с помоями от неожиданности не выронив. Узнав паренька, тут же заулыбалась, а потом и заохала, как наседка над цыплятками.

— Рафи, мальчик мой⁉ Ты⁈ Иди сюда! — обняла, обдавая чудным ароматом свежевыпеченного хлеба. Рот у Рафи тут же наполнился слюной. Пахло, честно говоря, еще и рябиновкой. Чувствовалось, тетя Валя уже приняла сегодня немного своей знаменитой наливки. — Где же ты был, неугомонный⁈ Совсем пропал. Я уже и всплакнула, как про тебя вспоминала.

Уборщица, действительно, всхлипнула. В ее глазах появились слезы, вот-вот заплачет.

— Подожди-ка, ты же голодный поди⁈ — тот даже ответить ничего не успел, как сильная рука подхватила его и потащила за собой к двери. — Сейчас покушаешь у меня. Наверное, с утра как оглашенный носишься, а у самого во рту и маковой росинки не было.

Усадив его за большой деревянный стол, над которым висели самые разнообразные поварешки, сковородки и ложки, быстро принялась носить рядом. То миску с кашей рядом положит, то краюху черного хлеба, то поднос с пирожками, то стакан с компотом. Сама же рядом села и с умильным выражением на лице стала наблюдать за ним.

— Вкушно, просто ум отъешь! — прошамкал Рафи, набрасываясь на угощение. — Спасибо, теть Валь!

— Кушай, кушай, мой хороший! Смотрю, совсем исхудал. Одежда, вона, висит, как на вешалке. А Ланочка поди… — и тут она давится словами, видимо, вспоминая про произошедшее. Тут же вновь начала всхлипывать и шумно сморкаться появившимся в ее руке откуда ни возьмись платком. — Ох, горе-то какое… Девочка моя… Совсем крошка… Тетей меня называла… Я же видела ее тогда… Дура-баба, думала, проверяющие какие-то приехали…

Встрепенувшийся Рафи уже было хотел открыть рот, как его резко одернул Голос. Мол, не торопись, не спугни. Пусть сама все расскажет.

—… Увезли, значит, мою девочку… — приговаривали она, уже не обращая внимания на текущие слез. — Ироды… А этой крашенной сучке Калышевой так и надо! Чтобы ее черти на том свете, как сидорову козу, драли, — со злостью фыркнула уборщица. — Она все затеяла, точно она!

Раскрасневшаяся женщина, не обращая внимания на Рафи, достала из шкафчика штоф с рябиновкой. Нацедила стаканчик и залпом опрокинула его в рот.

— Жила, как потаскушка, и сдохла, так же, прости меня Господи, — чертыхнувшись, быстро перекрестилась она. Взглядом мазнула по красному углу с парочкой икон, которые, честно говоря, здесь и не такое слышали. — Она это, Рафи, все сделала. Думала никто не знает про ее делишки…

За первым стаканчиком пошел второй, делая уборщицу еще больше словоохотливой.

-… А этот, что твою Ланочку за ручку вел, был такой страшный, — ее лицо тут же сделалось тревожным и даже испуганным. — Я тогда из-за столба на него глянула и обомлела от страха… Черный весь из себя, как черт. Глаза, вдобавок, пустые, рыбьи. Посмотришь в них, всю душу из тебя вытрясет…

А когда штоф с наливкой показал дно, то выяснилось еще кое-что. Уборщица вспомнила, что на карете гостя был какой-то рисунок с острыми лучиками к верху. К сожалению, других подробностей женщина не запомнила, как ни старалась вспомнить.

— И что теперь? — тихо-тихо спросил Рафи, когда оказался за изгородью приюта посереди улицы. От рассказа тети Вали у него все в голове перемешалось — убитая мадам Калышева, черный человек с рыбьими глазами, карета с короной. — Что это все за белиберда?

«… Ошибаешься, парень. Теперь, как раз, все и стало ясно, — Голос явно оживился. — Князь, которого ты ищешь, это титул, а не имя или прозвище. Твою сестру похитил самый настоящий аристократ, что очень круто меняет дело. Они, как ты знаешь, магики…».

Опустив голову, парень пошел по улице, не разбирая дороги. Все оказалось еще хуже, чем он думал. Если с главарем сквада он бы еще что-то мог придумать, то с настоящим князем из аристократов — ничего. К нему даже подойти на вытянутую руку не удастся, вмиг охрана скрутить или сам огненным шаром залепит.

«…Чего голову повесил? Справимся, — пытался его подбодрить Голос. — У меня есть пара хороших идей. Мы обязательно прищучим этого гребаного аристо! Как говорится, на каждую хитрую жо… Ладно, это тебе еще рано слышать. Кстати, помнишь тот странный револьвер с магическими пулями?».

На самой середке ажурного железного моста, прозванного в столице Императорским, стоял невысокий парнишка в добротном пиджачке и матерчатой серой кепке. В руке держал небольшой кусочек бумаги.

Время от времени он опускал на него глаза и очень долго всматривался в какой-то рисунок. Причем взгляд в этот момент становился беспомощным, потерянным.подойдя ближе, можно было и слезы разглядеть в уголках его глаз. Правда, их он тут же вытирал рукавом, словно боялся, что кто-то заметит его слабость.

— Что же теперь делать с этим? — вздыхал Рафи, снова и снова разглядывая рисунок с той проклятой кареты. Нарисованный рукой кухарки, что видела, как увозили его сестренку, он больше напоминал неумелые каракули малыша. — Ничего же непонятно.

Паренек и так, и эдак вертел клочок бумаги, пытаясь понять, что на нем изображено. «Масла в огонь» подливал и Голос, запутавший его еще сильнее:

«Это пустой номер, Рафи. На герб совсем не похоже, слишком уж простой. Гербы совсем иначе выглядят: со всякими коронками, мечами и зверями. А здесь что? Пара прямоугольников и какие-то полоски… Может эта тетка подслеповата? Увидела одно, а нарисовала совсем другое? Точно говорю, на герб эти каракули совсем не похожи…».

— Не похожи, — кивнул паренек, еще сильнее опустив голову. Получалось, и эта ниточка, ведущая к похитителю Ланы, оборвалась.

Только, невдомек им было, что оба — и старый и малый — ошибались: первый по забывчивости, а второй по незнанию. Классический принцип геральдики гласи: чем проще герб, тем он древнее. Первые гербы или родовые метки, служившие для идентификации рыцарей или земельных наделов лендлордов, были довольно незамысловаты и представляли собой простые по начертанию фигуры и символы — круги, прямоугольники, косые черты и т. д. Со временем гербы становились более сложными, обретая новые элементы и наполняясь дополнительным содержанием. Вычурность и обилие всевозможных украшений, которыми старались выделиться некоторые аристократы, все чаще начинали указывать на «молодость» рода, а нередко и вызывали откровенную насмешку.