— Мистер Дэвенпорт.

Я пытаюсь вспомнить этого парня, но у меня ничего не получается.

— Я вас знаю?

Он качает головой. — Нет, но у нас есть общий друг. Мужчина тянется в нагрудный карман своего смокинга и достает визитную карточку.

Рэйф Гарсия, финансовый аналитик.

— О, да? И кто же это?

— Джон Петерсон.

Мои глаза инстинктивно сканируют комнату, ища любого, кто мог бы подслушать этот разговор. Во что играет этот парень? Неужели мой отец каким-то образом узнал о Джоне? Он нанял этого парня, чтобы выудить из меня информацию?

— Извините, но я не думаю, что знаю кого-то по имени Джон Петерсон.

Рэйф мягко улыбается.

— Я понимаю твою нерешительность. Я хотел представиться, чтобы вы могли сопоставить лицо с именем. Номер на этой карточке ведет к ячейке, которую невозможно отследить. Поговорите с Джоном, он поручится за меня. После этого позвоните мне, и мы договоримся о времени встречи.

Мне совсем не нравится, когда меня вот так застают врасплох. Запихивая карточку в карман пиджака, я говорю: — Как я уже сказал, мистер Гарсия, я не знаю никого по имени Джон Петерсон. Если позволите, я как раз собирался поговорить кое с кем. Приятного вечера.

Он кивает.

— И вам того же.

Я подхожу к Жас и Чарльзу как раз в тот момент, когда сенатор и его жена уходят.

— Чарльз, ты не возражаешь, если я уведу свою девушку?

Он выглядит раздраженным, но не собирается устраивать сцену.

— Конечно, нет. Вы, дети, развлекайтесь.

Я жду, пока мы не окажемся вне зоны слышимости, прежде чем заговорить.

— Ты готова уехать отсюда?

— Конечно готова.

Никто из нас не произносит ни слова, пока мы не оказываемся в моей машине, подальше от любопытных ушей. Сегодня вечером мне не удалось пообщаться с достаточным количеством людей, но мои инстинкты кричали мне, чтобы я увез Жас подальше от моего отца. Он не в духе, а моя интуиция еще никогда не сбивала меня с пути, так что я не собиралась игнорировать ее сейчас. Кроме того, поскольку посещение вечеринки Иванова больше не является обязательным, я уверен, что у меня будет еще один шанс. У него и моего отца много общих друзей или деловых партнеров.

Жас вздыхает, пристегивая ремень безопасности.

— Клянусь, если бы мне пришлось встретиться еще с одним конгрессменом, или судьей, или кем-то еще, я бы закричала. Ты бы слышал, какие тошнотворно сладкие вещи говорил обо мне мой донор спермы. Они все ели у него из рук.

— Я уверен. Для Чарльза все дело в шоу и в том, сколько людей он может запихнуть в свой карман.

— Я не знаю, как можно жить так фальшиво. У них у всех одна и та же блестящая фанера.

Я пожимаю плечами.

— Когда ты растешь в мире, где материальные блага или власть определяют твою ценность, ты привыкаешь выступать. Это все, что большинство из нас когда-либо знало.

— Ну, если хочешь знать мое мнение, это дерьмовый способ жить. Я не знаю, как кто-то может заниматься этим долгое время. Я бы едва выдержала сколько? Полчаса, может быть? Мне приходилось физически прикусывать язык, когда Чарльз расхаживал вокруг меня, как проклятый трофей. Каждый раз, когда он прикасался ко мне по какой-либо причине, даже если это было всего лишь плечо или рука, я боролась с желанием отпрянуть или обругать его. Я не переставала задаваться вопросом о маме. Приходилось ли ей когда-нибудь работать с такой толпой и как она с этим справлялась. Или смотрела ли она на меня, когда я росла, и это каким-то обрпзом напоминало ей о нем.

— Я очень сомневаюсь, что что-то в тебе напоминало о нем твоей маме.

— Да, но ты не знаешь этого наверняка, — возражает Жас. — Он — половина причины моего существования, и, учитывая то, что ты подозреваешь о том, как я появилась на свет, как она могла не смотреть на меня и не вспоминать о том времени в своей жизни?

Она права, но я не собираюсь позволять ей думать, что у нее есть общие черты с этим человеком. Я знаю Чарльза Каллахана всю свою жизнь, и они с Жас не могут быть более противоположными.

— Ну, я выбрался оттуда, не нанеся ни одного удара, так что, думаю, мы должны считать этот вечер победой. Я не сомневаюсь, что мой отец каким-то образом использовал бы такой отвлекающий маневр в своих интересах, а это было главным, что сдерживало меня.

— Тот факт, что я не нанесла ни одного удара в сторону Пейтон после всех ее ехидных комментариев, делает этот вечер победным.

Я смеюсь.

— Но было бы забавно увидеть выражение лица Пейтон, если бы ты это сделала.

Полные губы Жас изгибаются.

— Да. Да, было бы забавно. — после минутного молчания ее улыбка превращается в хмурый взгляд. — Конец уже виден, не так ли? Мы не всегда будем гоняться за монстрами, верно?

Я хватаю ее за руку, лежащую на консоли и прижимаюсь губами к костяшкам ее пальцев.

— Нет, если мне есть что сказать по этому поводу.

4. Жас

— Как насчет этого? — Эйнсли держит перед собой красный кружевной лифчик.

— Он горячий, правда?

— Да, — соглашаюсь я, смотря на ценник. — Но ты действительно собираешься потратить четыреста долларов на лифчик?

Она прижимает кружево к груди, глядя на себя в позолоченное зеркало.

— А почему бы и нет?

Я щиплю себя за переносицу.

— Потому что ты, вероятно, можешь купить почти то же самое в — Victoria’s Secret за десять процентов от этой суммы?

Или в Walmart за три процента от стоимости, но я оставляю эту мысль при себе.

Ее тонкие каштановые брови хмурятся.

— Но… это же La Perla. Итальянское нижнее белье ручной работы. И это акция — Черной пятницы, так что на самом деле оно стоит всего триста двадцать.

Я люблю Эйнсли до смерти, но она действительно живет защищенной жизнью, когда дело касается таких вещей, как деньги. Я чуть не развернулась и вышла за дверь, как только увидела первый ценник в этом магазине. Мы находимся в Беверли-Хиллз, на Родео, поэтому я знала, что вещи будут не по карману, но я не представляла, что дизайнерская наценка настолько смехотворна. Мне немного не по себе от осознания того, что мой собственный комод заполнен таким же дорогим бельем, несомненно, благодаря Мэдлин. Этот клочок кружева в руках Эйнсли мог бы стоить почти месячный запас продуктов для некоторых семей.

— Не бери в голову. — качаю я головой. — Оно красивое. Ты должна его купить.

— Мне не нужна красота. Мне больше нравится сексуальность, которую хочется сорвать зубами. Это часть рождественского подарка Риду, в конце концов.

— Так и есть, — вздергиваю я брови.

— Возьми подходящие трусики с вырезом сзади, и все будет в порядке.

— Жас!

Уголки моих губ приподнимаются.

— Что? Это ты решила подарить анальный подарок на Рождество.

Мой голос был достаточно тихим, чтобы никто больше не мог нас услышать, но щеки Эйнсли все равно стали пунцовыми. Боже, она делает это так легко, когда я говорю ей о внутренних прихотях Рида.

— Это напомнило мне… Мне нужно купить некоторые вещи в интернете, когда я вернусь домой.

— Например, что? Смазку?

Заносчивая блондинка выбирает этот момент, чтобы пройти мимо и с отвращением усмехается, заставляя меня рассмеяться.

Эйнсли закрывает лицо руками.

— О, мой Бог.

— Да ладно, Эйнс. Ты же знаешь, что я просто издеваюсь над тобой, — я отдергиваю ее руки. — Видишь, что я сделала?

Она качает головой с ухмылкой.

— Ты смехотворна.

— Может быть, — я пожимаю плечами. — Но ты все равно меня любишь.

— Люблю, Жас. Очень, очень люблю.

— Взаимно, детка, — я мягко улыбаюсь ей. — Эй, что ты знаешь об этой вечеринке в следующие выходные?

Когда Кингстон рассказал мне об этой праздничной вечеринке, моим первым инстинктом было «Черт возьми, нет», но когда он упомянул, что там будет Эйнсли, мне пришлось задуматься над этим.

Она берет желтый лифчик и протягивает атласное изделие, прежде чем отказаться от него.