— Эйнсли сказала мне, что она рассказала тебе о моих… эээ… предпочтениях.

— О. Эм… хорошо. И?

— Я хотел сказать спасибо за вашу осторожность. И за то, что побудили ее поговорить со мной. Я чувствую себя намного лучше по поводу всего этого.

Я пренебрежительно машу рукой.

— Ничего страшного, Рид. Правда. Ты делаешь ее такой счастливой, и это все, что меня волнует. Я просто рада, что ты теперь в это веришь.

Он прочищает горло.

— Есть еще кое-что.

Я приподнимаю брови.

— Да?

— Я… э… хотел извиниться за всю эту историю с видео. Той ночью в домике у бассейна Донована. Я записал его не потому, что был извращенцем или хотел слить его. Я сделал это для Кингстона.

Я нахмурилась.

— Зачем? Чтобы он мог слить это?

Рид качает головой.

— Нет. Чтобы он увидел то, что мы все видели с самого начала. Что ты другая. Что он другой, когда он с тобой. Но у Кингстона была миссия оттолкнуть тебя так быстро и так сильно, как только возможно, потому что ты все усложнила. Я хотел, чтобы у него была причина не делать этого. Увидев своими глазами, как он смотрит на тебя, как вы оба так странно синхронизируетесь друг с другом, даже когда вы думали, что ненавидите друг друга. Я не хотел, чтобы он упустил то, что, возможно, было лучшим, что когда-либо случалось с ним.

Я мягко улыбаюсь и сжимаю его руку.

— Ты хороший друг, Рид.

— Как и ты, Жас, — он грустно улыбается мне. — Когда Карисса умерла… Эйнсли была в смятении. Ее столько раз обжигали девушки, притворявшиеся ее подругами, но на самом деле они просто использовали ее, чтобы сблизиться с одним из парней или со мной. Но Карисса была не такой. Она была всем, чем должна быть лучшая подруга, единственной девушкой в мире, которая по-настоящему понимала Эйнсли. Которая не хотела от нее ничего, кроме дружбы. Их даже связывал балет. Когда Эйнсли потеряла Риссу, она была опустошена. Это убивало меня, когда я видел, как она ломалась. И хотя со временем ей стало лучше, я не понимал, как сильно она все еще страдает, пока она не встретила тебя.

Я качнула головой в сторону.

— Что ты имеешь в виду?

— Она стала выше. Улыбалась шире. Я не знаю… просто она была более живой, чем за два года до этого. Ты сделала это, хотел ты этого или нет.

Я вытираю уголки глаз.

— Черт. Ты заставляешь меня плакать.

— Здесь все в порядке?

Я подпрыгиваю, пораженная голосом Кингстона. Я даже не слышала, как выключился душ.

Рид встает и направляется к двери.

— Я пойду приберусь. Скоро вернусь.

Я киваю.

— Хорошо.

— Почему ты плачешь? — Кингстон поднимает меня с дивана и заключает в объятия. — Мне нужно надрать задницу Риду?

Я наполовину смеюсь, наполовину рыдаю ему в грудь

— Нет. Рид потрясающий. Мы просто немного поговорили по душам о твоей сестре, — я вытираю глаза, глядя на него. — Он действительно любит ее. Ты ведь знаешь это, правда?

Кингстон убирает несколько прядей волос с моего лица.

— Да, я знаю.

— Она будет в порядке, когда все, что связано с твоим отцом всплывет наружу?

— К сожалению, я не думаю, что она будет удивлена, — его адамово яблоко подрагивает. — Но да, это ее заденет. Возможно, сильно. Она вечная оптимистка, чтобы это не случилось.

— По крайней мере, ты знаешь, что она в хороших руках с Ридом. Верно?

Он кивает.

— Я не могу придумать никого лучше, кто мог бы быть рядом с ней.

Я улыбаюсь, прислонившись головой к его груди.

— Я тоже.

22. Жас

— Кингстон, возможно, ты захочешь взглянуть на это, — предлагает Рид. — Мэдлин только что вошла в корпоративный офис твоего отца.

Мы с Кингстоном присоединяемся к Риду за барной стойкой и смотрим запись моей злой мачехи, стоящей перед столом Престона.

— Разве она не должна быть в Колорадо? — спрашиваю я.

— Чарльз сказал, что они пробудут там до нового года, — хмурится Кингстон.

— Наверное, он решил вернуться домой пораньше. Чувак, перемотай немного назад и сделай громче.

Мы наблюдаем, как Мэдлин входит в его кабинет и закрывает за собой дверь.

— Вот это сюрприз, — говорит Престон, откидываясь в кресле. — Я не ожидал, что ты вернешься, по крайней мере, еще несколько дней.

Мэдлин хмурится.

— Мне бы не хотелось разочаровывать тебя, Престон, но планы меняются, когда ты узнаешь, что твой любовник трахает твою дочь!

— Вот дерьмо, — в унисон говорим Кингстон, Рид и я.

Отец Кингстона снисходительно смеется.

— Ревнуешь?

— Вряд ли, — усмехается Мэдлин. — С чего бы мне ревновать к собственному ребенку?

— С чего бы? — брови Престона приподнимаются. — О, я не знаю… может быть, потому что она на двадцать лет моложе, ее сиськи и задница чертовски упругие, и она обрабатывает мой член лучше, чем ты когда-либо? Молодые всегда так хотят угодить. Может, нам стоит позвать сюда Пейтон, чтобы она дала тебе несколько советов?

— Как ты смеешь! — рычит Мэдлин.

— Черт, это было жестоко, — замечаю я, полностью поглощенная драмой. Похоже, на прошлой неделе я соврала Бентли, что это не мое дело.

Престон смотрит на свои идеально ухоженные ногти.

— На твоем месте я бы очень тщательно подбирал слова. Этот разговор уже действует мне на нервы. Итак, я полагаю, что у тебя есть причина, из-за которой ты вернулась в город раньше времени? Не хочешь ли поделиться со мной, что это за причина?

Она скрещивает руки на своей пышной груди.

— Я приехала, чтобы договориться об отправке вещей Пейтон за границу.

— И зачем тебе это нужно?

— Потому что она собирается закончить среднюю школу в прекрасной французской школе-интернате. Пока мы тут разговариваем, она летит туда.

— Что?! — Кингстон и я кричим в унисон.

Престон сжимает пальцы.

— И зачем, скажите на милость, ей понадобилось так быстро покидать страну?

— У нее не было выбора, если только она не хотела быть зарезанной! — кричит Мэдлин. — После того, как моему мужу пришлось убрать то маленькое сообщение, которое вы ей оставили, она рассказала нам все. Как вы двое договорились о наследстве, как она наняла тех двух мертвых мальчиков, чтобы напасть на Жасмин, как ты помогал скрывать это. Как ты принуждал ее.

Он смеется.

— О, Мэдлин, не притворяйся, что Пейтон не разделяет твою любимую форму валюты. Как ты думаешь, от кого она этому научилась? Я ни к чему не принуждал твою дочь. Она была согласна и временами с большим энтузиазмом участвовала.

— По закону штата Калифорния она не может дать согласие, пока ей не исполнится восемнадцать.

— Насколько я знаю, ей восемнадцать.

Мэдлин прищуривает глаза.

— Пейтон сказала, что ты пользовался ею с тех пор, как она и Кингстон расстались в первый раз. Тогда она была еще несовершеннолетней.

— Правда? И где ее доказательства этого? Это горькое слово маленькой девочки против моего, и я говорю, что мы начали трахаться только после ее последнего дня рождения. Теперь, что касается твоего другого обвинения, я понятия не имею, о каком сообщении ты говоришь, но если бы знал, я бы сказал, что Пейтон, вероятно, должна отнестись к нему серьезно, и что если кому-то нужно преподать ей урок, Франция недостаточно далеко, чтобы защитить ее.

Она выпрямляется.

— Чарльз чрезвычайно недоволен тем, что вы нарушили свое соглашение. Дочери под запретом. Тебе бы понравилось, если бы он соблазнил Эйнсли?

Рид и Кингстон сжимают кулаки так сильно, что костяшки пальцев белеют.

Бурный смех мистера Дэвенпорта настолько громкий, что Риду приходится убавить громкость.

— Во-первых, технически Пейтон не имеет с ним кровного родства. Во-вторых, моя дочь не оппортунистическая шлюха, как твоя. У Чарльза не было бы ни единого шанса в аду.

Лицо Мэдлин так покраснело, что можно было подумать, что она только что пробежала марафон.

— А как насчет Жасмин?

— Что насчет нее?

— Пейтон сказала, что ты одержим этим куском мусора, — Мэдлин закатывает глаза так далеко назад, что, клянусь, она должна была опрокинуться. — Точно так же, как вы с Чарльзом были одержимы ее никчемной матерью.