Он, в сущности, ничем не рисковал. Порох ему перед отъездом вернули, и пушки «Надежды» были теперь так же опасны для врагов, как прежде. Он видел в Нагасаки японский флот и знал, что у японцев нет ни одного судна, способного тягаться с «Надеждой» в быстроте и силе, — значит, нечего опасаться погони. Испортить таким непослушанием дипломатические отношения между Японией и Россией он тоже не боялся, потому что японцы сами не хотели иметь с Россией никаких дипломатических отношений.

А привлекательного в этом пути было очень много.

Во-первых, этим путем не проходил еще ни один европейский мореплаватель, кроме Лаперуза, который держался все время возле берегов Азиатского материка и поэтому мог сообщить очень мало сведений о Японии. Западное побережье Японии было известно только по японским и китайским картам, а Крузенштерн уже имел представление об их «точности». Даже число главных островов Японского архипелага вызывало в те времена споры географов.

Во-вторых, путь этот вел к острову Сахалину, который тогда был, пожалуй, одним из самых неисследованных мест земного шара. Кроме Лаперуза, никто из европейцев Сахалина не посещал. Лаперуз исследовал только небольшую часть побережья Сахалина. Он утверждал, что Сахалин — остров. Но многие географы того времени не соглашались с ним и утверждали, что Сахалин не остров, а полуостров, соединенный с Азиатским материком узким перешейком.

В-третьих, этот путь был, по предположению Крузенштерна, короче пути вдоль извилистых восточных берегов Японии. И понятно, что Крузенштерн не хотел упускать случай пройти этим путем.

«Надежда» под всеми парусами вошла в Корейский пролив.

20 апреля увидели острова Цусима, лежащие в самом конце Корейского пролива. Занеся тщательно берега Цусимы на карту, Крузенштерн вывел свой корабль в Японское море и направился дальше, на север. Сначала он из осторожности старался держаться в открытом море, вдали от берегов, но потом, достигнув 39° северной широты, решил свернуть к востоку и поискать берег Японии.

1 мая снова увидели землю. Это был, безусловно, остров Хондо, [68] самый большой из островов Японии. Берег вдавался в море длинным мысом, на котором стояла дымящаяся гора — большой вулкан. «Надежда» обогнула мыс и пошла дальше к северу, не теряя уже берега из виду, но осторожно держась от него на довольно большом расстоянии. Впрочем, ничего опасного морякам заметить не удалось: море было пустынно, а северная часть Хондо, загроможденная горами, казалась необитаемой.

Через два дня увидели на берегу маленький японский городок, расположенный в цветущей долине. Поля вокруг городка были так же усердно обработаны, как на Кюсю. На склонах холмов росли небольшие темно-зеленые рощи. В устье речки возле городка стояло много больших лодок. Очевидно, жители этого побережья занимались рыболовством.

Крузенштерн не хотел попадаться на глаза японцам и, увидя городок, повернул от берега. Но в городке успели заметить большой иностранный корабль. Японцы послали ему вдогонку шесть лодок, в каждой из них сидело человек по тридцать. Ветер в тот день был очень слабый, и лодки, мчавшиеся на всех веслах, догоняли корабль. Крузенштерн приказал на всякий случай зарядить пушки. Он не знал, какие намерения у людей, гнавшихся за ним. Наконец лодки поравнялись с кораблем. Крузенштерн крикнул им в рупор несколько учтивых японских приветствий, которым научился в Нагасаки, но японцы ничего не ответили. Они обошли на своих лодках вокруг корабля и направились обратно к берегу. Очевидно, русский корабль показался им очень большим, и они решили с ним не связываться.

На другой день к вечеру Крузенштерн увидел наконец Цугарский пролив, [69] отделяющий Хондо от Хоккайдо, самого северного острова Японии. Точное положение этого пролива не было тогда еще известно европейцам, и поэтому Крузенштерн истратил весь следующий день на изучение его. Затем, войдя опять в Японское море, он отправился дальше, к северу, вдоль западных берегов острова Хоккайдо.

Здесь уже были совсем неведомые края. Каждый мыс, каждый залив был для него неожиданностью. Однажды ему даже почудилось, что он открыл новый пролив, который разделяет Хоккайдо на две части. Если бы это было так, пришлось бы признать, что Хоккайдо не один, а два острова. Двое суток потратила «Надежда» на исследование предполагаемого пролива. Но в конце концов оказалось, что это не пролив, а большой залив, врезающийся в сушу.

10 мая «Надежда» наконец достигла самой северной точки острова Хоккайдо и вошла в пролив Лаперуза, который отделяет Хоккайдо от Сахалина. Погода стояла туманная, и сахалинский берег не был виден.

За все плавание вдоль берегов Хоккайдо Крузенштерн ни разу не заметил на этом острове человеческого жилья и пришел к выводу, что этот большой японский остров почти необитаем. А если так, то кто ему может помешать высадиться на берег?

И он стал искать подходящую бухту.

Бухта нашлась очень скоро, вполне подходящая для стоянки. Но в одном Крузенштерн ошибся: Хоккайдо был обитаем. Когда «Надежда» обогнула мыс и вошла в бухту, навстречу ей попалась небольшая лодочка, в которой сидел человек.

— Это не японец, — сказал Ратманов, смотревший в подзорную трубу.

Действительно, человек, сидевший в лодке, был совсем не похож на японца. Японцы выщипывают свои бороды, а у него была большая черная борода лопатой. Японцы во всякую погоду ходят без шляп, а голову человека в лодке покрывала широкая конусообразная соломенная шляпа. Японцы носят шелковые кимоно, а одежда человека в лодке состояла из собольих шкур. Видом своим он напоминал скорее камчадала, чем японца. Лодка его была полна рыбы.

— Это, вероятно, мохнатый айн, — предположил Крузенштерн.

О мохнатых айнах в Европе узнали от католических монахов-иезуитов, которые в XVII веке приплыли в Японию, чтобы сделать японцев христианами. Изгнанные из Японии иезуиты рассказывали, что на севере Японии живет особый народ — мохнатые айны. Мохнатыми этих людей называли потому, что будто бы все тело их покрыто шерстью, как у животных. Так как Хоккайдо самый северный из японских островов, вполне естественно было предположить, что жители его, не похожие на японцев, — мохнатые айны.

Крузенштерн замахал человеку в лодке рукой, прося его приблизиться к кораблю. Но тот изо всех сил стал грести к берегу и скрылся в тумане.

Впрочем, как только «Надежда» стала на якорь, ее окружило несколько десятков лодок; в каждой из них сидел человек с такой же бородой и в такой же соломенной шляпе. Крузенштерн знаками пригласил их всех на палубу, и они сразу же забрались по канатам, таща на спинах кули с рыбой. Поклонившись несколько раз до полу, как кланяются японцы своим начальникам, они выпрямились, благодушно улыбаясь в широкие бороды.

— Айн? — спросил их Крузенштерн.

— Айн, айн! — радостно закричали бородачи.

Рыбу они отдали русским в подарок, не попросив за нее ничего взамен. Но Крузенштерн непременно хотел что-нибудь им подарить. Он приказал принести на палубу множество мелких европейских вещей. Айны с удивлением и восторгом разглядывали бусы, ножи, топоры, посуду. Но больше всего им понравились блестящие медные пуговицы. Они подбрасывали их, передавали из рук в руки, хохотали. И Крузенштерн долго не мог растолковать своим гостям, что он дарит им эти драгоценные пуговицы в полную собственность. Айны не верили такой щедрости, отдавали пуговицы назад и, когда наконец убедились, что могут взять их с собой, очень обрадовались. Зажав пуговицы в своих больших кулаках, они попрыгали в лодки и уехали на берег.

Морякам очень хотелось погулять по твердой земле. Последний раз они нагулялись вволю в Петропавловске — девять месяцев назад. С тех пор они были почти безвыходно заперты на своем корабле. И теперь, когда «Надежда» стала на якорь, все мечтали поскорее съездить на берег, хотя это было небезопасно: Хоккайдо все-таки японская территория.