«Портрет жены моей, написанный масляными красками, обратил особенно на себя их внимание, — пишет Крузенштерн. — Долгое время занимались они оным, изъявляя разными знаками свое удивление и удовольствие. Кудрявые волосы, которые, вероятно, почитали они великой красотою, нравились каждому столько, что всякий на них указывал».

В соседней каюте висела клетка, где жили попугаи, купленные в Бразилии. Эти попугаи понравились им еще больше, чем зеркало. Они никогда не видели таких пестрых красивых птиц. Особенно понравились им красные загнутые, словно крючки, клювы. Король произнес несколько слов, обращаясь к Робертсу.

— Тапега просит вас подарить ему одного попугая, — сказал Робертс. — Но я, сэр, не советую дарить ему. Он любит выпрашивать.

— Пусть берет, — сказал Крузенштерн. — Но спросите его, не собирается ли он съесть этого попугая. Я дам ему птицу только с тем условием, что он будет о ней заботиться.

Но король есть попугая не собирался. Напротив, он стал подробно расспрашивать, чем его надо кормить, и по всему было видно, что он хочет его сохранить. Крузенштерн подарил ему маленького попугая. Тапега взял его в руки с величайшей осторожностью.

Когда снова вышли на палубу, Крузенштерн показал королю пушки и спросил через Робертса, знает ли король, что это такое.

— Знаю, — ответил король. — Это гром, который разрушает деревни.

«Здешним жителям, по-видимому, пришлось уже испытать на себе действие этого „грома“», — подумал Крузенштерн.

— Этот гром не принесет тебе никакого вреда, Тапега, — сказал он королю, — если твои люди не будут обижать нас.

— Мои люди никогда не обижают чужестранцев, — ответил король с достоинством, — но бывает так, что чужестранцы обижают моих людей.

Крузенштерн отвел Робертса в сторону и спросил:

— Откуда у них такие сведения о пушках?

— Лет пять назад сюда заходил один английский корабль, — ответил Робертс. — Он остановился у противоположного берега острова. Капитан этого корабля хотел, чтобы островитяне доставляли ему провизию даром. И конечно, ничего не получил. Тогда он послал своих матросов на остров отбирать бананы и свиней. Но островитяне побили матросов камнями и заставили их вернуться на корабль. Капитан, обозленный, велел палить из всех пушек и уничтожил две деревни. Островитяне хорошо запомнили канонаду: горы дрожали даже на этой стороне острова.

Стало темнеть. Король начал собираться домой. Крузенштерн обещал завтра приехать к нему в гости. Они расстались дружески.

На другой день, рано утром, к кораблю подошла лодка. Двое островитян привезли Крузенштерну в подарок от Тапеги большую свинью. Свинья, связанная, была поднята с помощью канатов на палубу. Наконец-то Крузенштерн мог накормить свою команду свежим мясом! Это была первая свинья, которую удалось достать на Нуку-Хиве. Он отлично понимал ценность королевского подарка, ведь островитяне не соглашались менять своих свиней даже на железные топоры.

Через час Крузенштерн поехал на берег, чтобы отдать королю визит. Заодно он хотел поискать речку, где можно было бы запастись пресной водой.

Всем хотелось ехать вместе с капитаном. Каждый мечтал погулять по твердой земле. Крузенштерн собирался сначала взять с собой только посла Резанова, двух лейтенантов и шестерых вооруженных матросов под начальством поручика Федора Толстого для охраны, но, увидев, как были огорчены остальные, он решил захватить с собой еще человек пятнадцать.

— Как вы думаете, Робертс, — спросил он англичанина, который теперь не отходил от него, — не опасно ли оставлять корабль под защитой такой маленькой команды? Ведь почти все едут на берег…

Вокруг корабля по-прежнему барахталось в воде множество туземцев.

— А вы объявите корабль табу, — посоветовал Робертс, — и никто не посмеет коснуться корабля.

Крузенштерн слышал о действии на полинезийцев — жителей тихоокеанских островов — таинственного слова «табу». Об этом рассказано у многих путешественников. Табу можно было наложить на все что угодно: на жилище, пищу, оружие, человека. Ни один островитянин не решался даже близко подходить к предмету, заколдованному словом «табу». Это суеверие помогало жрецам властвовать над народом. Одно смущало Крузенштерна: может ли он объявить табу, если это право предоставлено только жрецам?

— Вы выше, чем жрец, — вы святой, — объяснил ему Робертс. — Островитяне твердо уверены, что корабли белых приходят к ним с облаков, где живут боги.

Табу над «Надеждой» было объявлено так: Крузенштерн вышел на палубу с рупором под мышкой и замахал рукой, чтобы привлечь внимание плававших в бухте людей. Когда они все оглянулись на него, он поднес рупор ко рту и трижды громко проревел замогильным голосом:

— Табу! Табу! Табу!

И указал рукой на свой корабль.

А чтобы «табу» было крепче, он, по совету Робертса, велел выстрелить из пушки холостым зарядом.

Островитяне очень перепугались и бросились к берегу. Крузенштерн даже пожалел, что послушался совета Робертса.

Впрочем, испуг их был непродолжителен, и бухта снова наполнилась плавающими. Но к кораблю они больше в тот день не подплывали.

В гости к королю отправились на двух шлюпках. Командование «Надеждой» на время своего отсутствия Крузенштерн передал Ратманову. Ратманов сам мечтал посетить остров, но ему пришлось остаться.

На берегу моряков встретила толпа в несколько тысяч человек. Стало немного жутко. Но островитяне встретили русских моряков весело и дружелюбно. Приходилось страдать только от их чрезмерного любопытства: каждый островитянин старался не только рассмотреть моряка поближе, но и потрогать.

Крузенштерн искал глазами в толпе короля. Но Тапега не пришел на берег встречать гостей.

— Он встретит вас у дверей своего дома, — объяснил Робертс. — Здесь такой обычай.

Вместо себя король прислал высокого красивого островитянина, который подошел к Крузенштерну и заявил, что он будет служить чужестранцам проводником. Это был важный вельможа — королевский огнезажигатель. Жители Нуку-Хивы, чтобы добыть огонь, терли одну палочку о другую. Никакого другого способа они не знали. Зажигание огня — тяжелая, ответственная работа, требовавшая большого умения. И вельможа, зажигавший огонь в королевской хижине, был очень важным человеком.

Крузенштерн прежде всего хотел найти место, где можно наполнить бочки пресной водой. Оставив у вытащенных на берег шлюпок четырех вооруженных матросов и приказав им не заводить никаких ссор с туземцами, он попросил Робертса отвести его к речке. Робертс и королевский огнезажигатель повели маленький отряд по узкой тропинке, вокруг которой росла трава в человеческий рост. Необыкновенная пышность растительности на Нуку-Хиве поражала русских. Лес, переплетенный лианами, казался непроходимым. Путников опьянял пряный запах цветов и гниющих плодов.

Наконец моряки, сопровождаемые огромной шумной толпой любопытных островитян, не отстававших от них ни на шаг, подошли к устью светлой маленькой речки. Набирать воду здесь было удобно и просто: речка впадала в ту самую бухту, где стоял корабль. Чтобы не терять даром время, Крузенштерн попросил отвести его сейчас же к королю.

Минут через двадцать они увидели несколько десятков круглых тростниковых хижин без окон, с маленькими дверцами, войти в которые можно было только низко согнувшись. У деревни гостей встретил статный седой старик с перевязанным глазом. Это был дядя короля Тапеги, прославленный воин, потерявший глаз в бою с воинами соседнего племени. Он повел Крузенштерна и его спутников через деревню к жилищу короля.

Хижина Тапеги ничем не отличалась от остальных жилищ деревни. У дверей прибывших встретил наконец сам король. Он ввел в свой тростниковый дворец Крузенштерна, Резанова, Головачева, Ромберга, Эспенберга и Робертса. Остальные русские и все островитяне вынуждены были остаться на дворе: русские — потому что «дворец» не мог всех их вместить, а островитяне — потому что королевское жилище для простых людей было табу.