— Мне удалось продать добытые в Америке меха. Эти меха я считаю общим достоянием экспедиции. Мы все — офицеры и простые матросы, ученые и солдаты — одинаково переносили лишения и рисковали жизнью. Поэтому вырученные деньги должны быть разделены поровну между всеми, без различия чинов. На долю каждого приходится по пятьдесят португальских пиастров. [44]

Пятьдесят пиастров! Морякам и не снилось такое богатство!

Лаперуз продолжал:

— Нам предстоит долгий, трудный путь. Мы не выполнили еще и половину того, что поручило нам министерство. Кто знает, вернемся ли мы когда-нибудь на родину. Мало ли какие несчастья могут случиться с нами во время плавания! Если мы возьмем наши деньги с собой, они могут погибнуть вместе с нами, и наши семьи их никогда не получат. Приняв все это во внимание, я решил передать вырученные деньги в шведский банк, находящийся в Макао. Этот банк имеет отделение в Париже. Когда мы вернемся в Париж, нам выдадут наши деньги. А если мы в Париж не вернемся, их выдадут нашим женам и детям.

Из гавани Макао «Буссоль» и «Астролябия» вышли 5 февраля 1787 года и, посетив принадлежавшие тогда испанцам Филиппинские острова, направились к северу вдоль азиатских берегов.

Лаперуз держал путь в таинственное Японское море, где не был еще ни один европеец.

Японское море расположено между островами Японии и Азиатским материком. О его существовании в Европе знали по японским и китайским картам. Но карты эти так отличались одна от другой, что доверять им было нельзя.

Фрегаты прошли мимо китайского острова Тайвань, пересекли Восточно-Китайское море и вошли в Корейский пролив. За Корейским проливом начиналось Японское море. Тут открытия посыпались одно за другим.

Неожиданно они увидели остров, которого не было даже на японских и китайских картах. Остров оказался густонаселенным, а земли его были хорошо обработанными. Лаперуз назвал его островом Дажеле. На остров моряки не высаживались, но занесли на карту его берега и мели, расположенные вокруг. Это заняло много времени.

Покинув остров Дажеле, Лаперуз направился к западному побережью Японского моря. Неведомый западный берег этого моря носил у тогдашних географов название Тартария. Европейцы знали эту страну только по названию. Даже китайцы и японцы имели о ней самые смутные понятия.

…Лаперуз уже много дней плыл на запад, а берег все не показывался. По китайским картам они давно уже должны были находиться посреди суши, но вокруг по-прежнему простиралось необозримое море. Это служило новым доказательством того, как мало можно было верить картам азиатских географов. Лаперуз уже сомневался, существует ли Тартария, или она всего только вымысел японских и китайских мудрецов.

Но 11 июня он увидел впереди темно-синюю полоску берега. Тартария не была вымыслом! Новооткрытую землю приветствовали грохотом пушек.

Фрегаты Лаперуза подошли к берегу немного севернее того места, где впоследствии возник русский порт Владивосток. Берег был покрыт дремучим лесом, за которым поднимались высокие горы. Но из-за густых древесных вершин не вырывалось ни одного дымка. Ни одной просеки, ни одной тропинки, ни одного возделанного клочка земли нельзя было заметить в этом краю. Край этот — теперь наш Дальний Восток — в те времена был почти необитаем.

Моряки стремились как можно скорее высадиться на берег, но нигде не могли найти подходящую бухту. И, к довершению всего, вдоль берега тянулись мели, преграждавшие путь кораблям. А послать к берегу шлюпки Лаперуз не решался: после катастрофы в Америке он стал осторожнее и не позволял шлюпкам отходить от кораблей на большое расстояние.

Фрегаты медленно поползли вдоль берега на север. Воздух был так чист и прозрачен, что моряки различали каждый камень, каждое дерево. Лаперуз и Бернизе трудились над составлением карты береговой полосы.

Всем хотелось как можно скорее ступить на эту никогда еще не хоженную землю. Но только 23 июня удалось отыскать удобную бухту.

Едва якоря коснулись дна, все шлюпки полетели к берегу. Дремучий лес подступал к самому его краю. Деревья здесь были те же, что и в Европе. Но нигде еще морякам не приходилось видеть таких свежих и ярких оттенков листвы. На берегу бухты паслось большое стадо оленей. Заметив людей, высадившихся совсем близко от них, олени не проявили ни малейшего беспокойства и продолжали пастись как ни в чем не бывало. Они видели людей впервые и поэтому нисколько не боялись их. И только когда грянули выстрелы, они убежали.

На опушку вышел огромный бурый медведь. Увидев возле воды сборище двуногих, он потянулся, зевнул, почесал лапой за ухом и медленно побрел по своим делам. Пущенная ему вслед пуля пролетела мимо, и он не обратил на выстрел ни малейшего внимания.

Но доверчивее всех оказались птицы. Они садились матросам прямо на плечи и спокойно клевали зерна у них из рук. Одни только дикие гуси, улетавшие зимой в теплые края, к берегам Китая, знали, что от человека лучше держаться на приличном расстоянии.

Речка, впадавшая в бухту, кишела рыбой. Моряки расставили там сети и за несколько часов наловили более шести центалов. [45]

Возле бухты моряки насыпали курган. На вершине кургана поставили столб и к столбу прибили доску с надписью, в которой указали год, месяц и дни посещения этого побережья фрегатами Лаперуза.

27 июня корабли покинули бухту.

Несколько дней они шли вдоль берега на север, потом повернули на северо-восток.

6 июля моряки увидели гористую землю, заросшую сосновыми лесами. Это был остров Сахалин, которого до тех пор не видел еще ни один европеец. О существовании его знали только по японским картам, где он всякий раз был обозначен по-иному и, следовательно, неверно. Из этих карт нельзя было даже понять, является ли эта земля островом или полуостровом.

Сахалинские горы с кораблей казались еще выше и отвеснее. Самую высокую из них назвали пик Ламанона. Кое-где на берегу виднелись низкие бревенчатые хижины, и из-за леса вздымались дымки. Значит, Сахалин далеко не так пустынен, как соседняя Тартария.

Удобную бухту нашли почти сразу, и корабли бросили якоря. На берег поехал капитан де Лангль с несколькими офицерами. Возле того места, где они высадились, оказались две хижины. Де Лангль направился к ним, держа в руках ценные подарки — топоры и бусы. Перед хижинами в землю были вбиты колья, на которых торчали отрубленные медвежьи головы.

— Сахалинским медведям живется не так привольно, как тартарским, — сказал де Лангль, входя в открытую дверь хижины.

Но в хижинах не было ни души. Туземцы, очевидно, покинули их совсем недавно, потому что зола в очагах была еще теплая. Должно быть, их напугал грозный вид кораблей.

Де Лангль оставил подарки в хижинах и собирался уже возвращаться на корабль, как вдруг встретил на берегу семерых мужчин, одетых в долгополые халаты, сплетенные из тонко нарезанной древесной коры. Это были сахалинские гиляки. [46] Ни обуви, ни шапок гиляки не имели. Только один седой длиннобородый старик, у которого болели глаза, носил нечто вроде фуражки с козырьком: козырек защищал его глаза от солнца.

Гиляки встретили моряков очень приветливо. Де Лангль стал разговаривать с ними знаками и был удивлен их понятливостью. Он объяснил им, что хочет знать очертания берегов Сахалина. Тогда старик взял палку и начертил на песке карту. Точность этой карты была, конечно, очень приблизительной. И все же из нее можно было понять, что Сахалин — остров, а не полуостров.

У Сахалина корабли простояли несколько дней. Гавань, где они остановились, была названа гаванью де Лангля.

Покинув гавань де Лангля, «Буссоль» и «Астролябия» направились вдоль сахалинского побережья на юг. Лаперуз хотел определить южную точку новооткрытого острова. Это ему удалось. Лаперуз выяснил, что Сахалин тянется почти до острова Хоккайдо — самого северного из островов Японии.