Лоу отчаянно сощурился, склоняясь ближе. На лице Лайтоллера тоже было написано недоумение.

— Ничего не понятно, — пробормотал Лоу, — что ты хочешь спросить?

Лиззи фыркнула, раздражённо топнула и с яростным нажимом обвела кривые буквы карандашом ещё раз. Теперь Лайтоллер, чьё зрение, видимо, было острее, догадался:

— Я вижу и даже понимаю!

«Мистер Лоу посадил меня в шлюпку, которой командовал. Он обещал, что спасёт мою сестру. Она осталась на «Титанике», и он утонул. Потом мистер Лоу собрал шлюпки и вернулся. Я не знаю, кого он поднял из воды. Была ли там моя сестра? Её зовут Мэри Джейн Джеймс. Ей двадцать два года, у неё чёрные волосы, голубые глаза, у неё должен быть медальон с буквой «J» на оборотной стороне. Вы её не вынимали из воды?»

Лайтоллер вопросительно посмотрел на Лоу. Тот прищурился и нахмурился, словно вспоминая, и почесал подбородок. Лиззи стояла напротив него, отчаянно сжав кулаки, и прошивала его взором, не отрываясь, не смея дохнуть, моргнуть, переступить с ноги на ногу. Лоу, казалось, изо всех сил старался припомнить, не спасал ли он такую пассажирку, и Лайтоллер, стоявший рядом с Лиззи, тоже сосредоточенно хмыкал, точно бы и он пытался помочь. Лиззи добавила ещё несколько строчек:

«Я смотрела в списке спасённых пассажиров. Там была Мэри Джеймс, но это не моя сестра. Мы со стюардами сегодня ходили с ней повидаться. Моя сестра должна была…»

Лоу опустил на Лиззи тяжёлый взгляд, и её рука сама собой замерла. Не нужно было обладать развитой интуицией, дабы понять, что у Лоу нет для неё хороших новостей. Лоу смотрел устало, словно извиняясь, и всё-таки его ответ остался твёрдым:

— Нет, я не могу припомнить, чтобы достал из воды твою сестру.

Лиззи порывисто обернулась к Лайтоллеру. Хотя он стоял совсем близко, его лицо казалось ей далёким и расплывчатым. Палуба снова затанцевала у неё под ногами, хотя океан и был царственно спокоен. Лайтоллер отрицательно покачал головой и придержал Лиззи за плечо.

— Нет, — тихо сказал он, — на нашей шлюпке тоже не было похожих людей.

Лиззи с мольбой обернулась к Лоу.

— Нет, — покачал он головой, — я уверен, что не видел твою сестру. Те, кого мы вынули, были людьми крепкими… — его голос оборвался.

У Лиззи отчаянно чесались веки. Это значило, что вот-вот Лиззи должна заплакать — однако ни одной слезинки она не проронила. Она не могла заплакать: рыдания бились о непрошибаемую дамбу и замирали глубоко внутри неё, отдаваясь слабым, далёким и грустным эхом. Лиззи схватила Лоу за обе руки и повисла на них. Он должен был вспомнить, что вынул Мэри из воды; Лиззи не отошла бы от него, пока он не припомнил бы. Только ответ Лоу оставался прежним.

— Твоей сестры там не было, Элизабет. Мне жаль, но это так.

За спиной у Лиззи послышался рассудительный голос Лайтоллера:

— Элизабет, списки уже укомплектованы. Сегодня туда закончили вносить всех, кто спасся с «Титаника». Посмотри снова. Может быть, твоя сестра уже там.

Лиззи косо посмотрела на него и нервно сглотнула. Её губы дрожали, и её ноги подкашивались — она стояла прямо только потому, что ухватилась за руки Лоу. Оба офицера встревоженно переглядывались у Лиззи над головой. Обычно пассажирам, уцелевшим на «Титанике», не удавалось до них добраться. После крушения команда корабля перестала занимать даже отъявленных сплетниц. Всех их мучали куда более серьёзные вопросы. Классы смешивались: герцогини общались с кухарками, выясняя, не видели ли те в списке выживших их близких и друзей, кочегары решительно подходили к утончённым поэтам. Офицеры «Титаника» общались лишь с экипажем «Карпатии» и немногими богатыми пассажирами своего погибшего колосса, которым повезло никого не лишиться в ту страшную ночь.

Лиззи Джеймс не была богатой и не служила на «Карпатии», однако ей удалось пробиться к Лайтоллеру и Лоу, ни у кого не спросив дороги, и теперь офицеры попросту не могли её прогнать. Одинокая и запуганная маленькая Лиззи смотрела на них с такой мольбой и болью, что червь вины и тревоги, подтачивавший их изнутри все эти дни, вдруг отрастил огромные клыки и с плотоядной яростью набросился на них снова.

— Лиззи, — негромко сказал Лоу и встряхнул её за плечи, — могу я называть тебя Лиззи?

Она неуверенно закивала. Лоу повернул Лиззи спиной к себе и слегка подтолкнул прочь.

— Ступай к себе и отдохни. Завтра вы со своей…

— Опекуншей? — предположил Лайтоллер.

Лиззи снова сдавленно кивнула.

— Вы просмотрите список вместе. А пока иди, — Лоу снова нетерпеливо подтолкнул Лиззи. — Иди же!

Оба офицера с тревогой смотрели на девочку. Они не ожидали, что Лиззи послушно кивнёт, вытрет слёзы рукавом и побредёт прочь, еле волоча ноги. Лайтоллер задумчиво сказал:

— Надеюсь, с ней ничего не случится.

— До завтра — вряд ли, — пробормотал Лоу. — Чёрт… ужасное чувство. Я не могу на неё смотреть. Она глядела на меня так, словно на «Титанике» я у неё на глазах застрелил её сестру.

Лайтоллер всё ещё следил за ковыляющей прочь Лиззи.

— В ближайшие несколько дней многие из них станут такими. Все ищут своих друзей и родственников… почти у каждого здесь кто-то погиб.

У обоих офицеров пропало настроение разговаривать — впрочем, в эти дни они и без того не были особенно весёлыми. Собравшись в каюте, Лайтоллер, Питман, Боксхолл и Лоу пытались решить, как им себя вести, когда их подвергнут допросу. В том, что их будут судить, ни один из четверых не сомневался ни на мгновение. Гибель такого колосса, как «Титаник», потрясла всех, кто о ней услышал — а услышали о ней очень многие. Пока газетные полосы пестрели слухами и придумками: ещё никто не верил, что корабль затонул целиком. Радиста «Карпатии» бомбардировали вопросами со всех концов света, но «Карпатия» по-прежнему мрачно молчала. У них оставалось совсем немного времени блаженного спокойствия — но это время утекало, убегало, как вода сквозь пальцы. У бывших офицеров «Титаника» были сейчас свои заботы — куда важнее, нежели плач и глупые вопросы маленькой девочки. Без сомнений, Лайтоллеру было её жаль, и Лоу было её жаль, и Питман и Боксхолл, если бы они её увидели, тоже пожалели бы, но таких, как она, на «Карпатии» было много.

Лиззи Джеймс брела к мачте с пришпиленным списком без всякой надежды, без искры в глазах, как висельник — к виселице. Что она там ни увидела бы, это было бы не то, чего она желала. Лиззи монотонно захмыкала, утомлённо водя пальцем по строчкам. Белые когда-то листы залоснились, посерели, истёртые множеством взволнованных рук; некоторые слова смазались, иные и вовсе исчезли под тяжёлыми чёрными отпечатками.

«Дойл, Дойл, Дойл… — Лиззи подняла палец выше, — Джеймс… но не та Джеймс… здесь нет моей сестры. Здесь нет моей Мэри».

Осознание этого упало на неё, как тяжёлый камень. Лиззи застыла, словно замороженная, и бессмысленно уставилась перед собой. Мысли у неё в голове спутались; они плавали неразделимым неясным клубком. Кругом была пустота. Пустота надвигалась на неё и клацала челюстями, грозя поглотить, и Лиззи была уверена, что, если пустота и сожрёт её, это будет намного лучше для всех.

Мэри не было ни в одной шлюпке, её не было на «Карпатии», потому что она так никуда и не села. Она не стала спасаться, и Лиззи не требовалось гадать, почему. Она понимала это, осознавала с выматывающим трудом, пока холодный морской ветер обвевал её со всех сторон, а сердце глухо постукивало в груди, точно маятник, и она не должна была спрашивать себя снова.

«Она не села, потому что я ненавидела её».

Бледная и вымученная улыбка Мэри въелась к ней в память — наверное, навсегда. Лиззи не хотела считать, сколько раз, когда она закрывала глаза и угрюмо поворачивалась к стене, перед глазами у неё оживало растерянное лицо сестры — растрёпанной и одинокой, какой Лиззи её впервые видела. Мэри всегда была собранной, спокойной и рассудительной. Мэри никогда не позволяла себе неаккуратной причёски, волнения на лице, дрожи в голосе — она не позволяла себе ничего и поэтому была неживой, как кукла. Лиззи трясло от раздражения, когда она слышала выверенный, механический голос Мэри, когда она видела снова это безжизненное лицо, на котором невозможно было застать неожиданную эмоцию.