— Наверное, ты замёрз, — доброжелательно произнесла она, — вот, возьми мою шаль, милый.

Джордж искоса глянул на женщину. Её губы и кончик носа были красными от холода, а глаза воспалённо блестели. Он отчаянно замотал головой.

— Нет, нет, я не возьму, благодарю вас…

— Ты совсем замёрз, — обеспокоенно сказала женщина, — тебе обязательно нужно укутаться. Нам предстоит долгий путь.

Она склонилась к Джорджу и укрыла его плечи своей шалью. Джордж неуклюже повозился на дне шлюпки, словно прикосновения лёгкой ткани ему были неприятны, а затем пронзительно хлюпнул носом и затих. Мистер Флэнаган пристально смотрел в никуда широко раскрытыми глазами, и ему казалось, что в сердце его сейчас царит такой же холод, как и тот, что гулял над Атлантикой.

Действительно, одиноким и неприкаянным шлюпкам «Титаника» не приходилось надеяться на то, что их примут на тот же самый борт, с которого они были спущены.

Была почти что полночь. Утомлённые радисты «Титаника» менялись на вахте. Старший радист Филлипс отчаянно тёр кулаками глаза: его сваливала с ног, как молотом, тяжёлая и неумолимая усталость. За занавеской к работе готовился младший радист Брайд: он как раз выбирался из рукавов пижамной куртки.

— Эй! — крикнул ему старший радист. — Кажется, у нас небольшие проблемы.

— Да? — удивился Гарольд Брайд. Сегодня он не чувствовал в себе никакой энергии. — И какие же?

— По-моему, судно каким-то образом повредилось, — сказал Филлипс из-за занавески, — вероятно, придётся вернуться в Белфаст.

— Было бы неплохо, — неожиданно сказал Брайд, — возможно, хоть немного мы отдохнём.

— А зарплата? — деловито спросил Филлипс. — Весь вопрос в том, когда они выдадут нам зарплату!

Брайд грустно почесал подбородок: тема зарплаты была для обоих радистов «Титаника» достаточно болезненной. Гарольд за свою работу получал два фунта и двадцать шесть пенсов — сумма это была попросту ничтожной. Чтобы хоть как-то удержаться на плаву, и Брайд, и Филлипс передавали мирные телеграммы на берег, которые приносили им дополнительный доход. Компания «Маркони» к своим радистам, как считали приятели, была по-капиталистически безжалостна. Наверняка Брайд сменил бы работодателя, если бы только «Маркони» не захватили всю Англию. Из-за монополии «Маркони» Брайду ничего другого не оставалось, кроме как работать на проклятого итальянца, потому что больше ему податься было некуда.

Брайд неловко просунул руки в рукава рубашки, торопливо завязал галстук и крикнул Филлипсу:

— Отоспись, старина. Сегодня у тебя был трудный денёк.

Филлипс понимающе похмыкал. Вскоре Брайд застегнул рубашку и показался из-за зелёной занавески. Тонкий, жалкий кусок ткани отделял спальное место радистов от аппаратной. Когда дежурил Филлипс, Брайд спал за этой занавеской, как убитый, а затем они менялись — и так день за днём. Радисты не знали отдыха, на корабле вся их жизнь была подчинена службе.

— Ступай, — сказал Брайд, выбравшись из-за занавески, и хлопнул Филлипса по плечу.

Тот сидел, ссутулившись, за столом и подпирал голову руками. Филлипс вздрогнул, устало моргнул и стащил огромные наушники. Брайд тотчас надел их и уселся на место товарища. Филлипс выбрался из-за стола, вздохнул, потянулся и пробормотал:

— Чёрт, как же ноют кости. Кажется, я — не я, а дряхлый старичонка.

— Ложись и отдохни, — посоветовал ему Брайд. В наушниках пока было тихо. — Я совершенно бодр, а ты устал и хочешь спать. Доброй тебе ночи, старина.

— Удачной вахты, — кивнул Филлипс и скрылся за зелёной занавеской. Гарольд Брайд сосредоточенно поправил наушники.

Не успел Филлипс задвинуть занавеску, как в рубку ворвался капитан. Гарольд Брайд тут же выпрямился за рабочим местом. Капитан был человек прямой, простой и приятный в обращении, и Гарольд Брайд мог бы считать его лучшим из всех капитанов, с какими ему приходилось работать. Одно в капитане Смите было плохо: в его присутствии Гарольду Брайду, который, как и Филлипс, привык горбиться за столом, хотелось вытянуться и распрямить сутулую спину, а спина, конечно же, тут же откликалась ноющей болью.

— Мы столкнулись с айсбергом, и сейчас я занимаюсь тем, что выясняю, не причинил ли он нам повреждений. Так что будьте готовы послать просьбу о помощи, только не передавайте её до тех пор, пока я вам не скажу, — сообщил капитан. Голос у него был спокойным, но глаза слишком уж ярко блестели.

Брайд сосредоточенно кивнул. Требование это всколыхнуло в его душе смутную, слабую, безотчётную тревогу.

— Есть, сэр, — согласно сказал он.

Капитан отрывисто кивнул и покинул рубку. Из-за зелёной занавески показалась растрёпанная голова Филлипса. Он отчаянно протёр красные, слезящиеся глаза и протяжно зевнул.

— Что, чёрт побери, за день сегодня такой, — проворчал он и размашистым шагом вернулся к столу.

Гарольд Брайд только пожал плечами. Тревога его нарастала, но он старался этого не показывать: слишком уж уверенным выглядел рядом с ним Филлипс, и Гарольд Брайд не хотел ему проигрывать. Филлипс напряжённо застыл за спиной у товарища, и его побледневшие пальцы взволнованно отбили по спинке резкую дробь.

Капитан вернулся в рубку. На его лице лежала печать чёрной обеспокоенности.

— Передайте просьбу о помощи, — велел он радистам.

Филлипс среагировал первым.

— По правилам? — коротко спросил он.

Капитан уверенно кивнул.

— Да, — сказал он, — и передайте этот сигнал немедленно.

Радисты встревоженно переглянулись. Гарольд Брайд шумно сглотнул и уже распрямился, готовый приступить к работе, но Филлипс решительно и властно отодвинул его.

— Позволь мне.

Он вынул у капитана из рук листок, на котором были набросаны размашистые косые цифры — координаты «Титаника». Филлипс шесть раз подряд отстучал три буквы, складывающиеся в заветный код — CQD. Следом за этим кодом во мрак и холод атлантической ночи умчался позывной «Титаника» — три буквы, MGY. Снова и снова, снова и снова уверенные пальцы Филлипса выстукивали заветные буквы и цифры.

Было двенадцать часов ночи, пять минут.

Старший помощник капитана Уайльд старательно завлекал в шлюпку под номером восемь перепуганных женщин. Неподалёку от него дежурил бдительный Лайтоллер, отсеивавший всех мужчин, что пытались предательски проникнуть на борт. Лайтоллер был суров со всеми зайцами: у Уайльда на глазах он развернул кругом трясущегося от ужаса юношу, который еле лепетал, стараясь выговорить:

— Помогите… спасите… пожалуйста…

— Имейте же совесть! — прикрикнул на него Лайтоллер. — Будьте мужчиной и не позорьте себя, первыми сядут женщины…

Уайльд тревожно выглянул за борт. Тёмная водяная гладь оставалась неподвижной. Вне всяких сомнений, корабль тонул, пусть многие в это пока и не верили, и жить ему оставалось совсем немного: острое чутьё Уайльда, отточенное годами работы в море, никогда его не обманывало. Только сейчас к острому ощущению опасности прибавилась свербящая тоска где-то там, в глубине сердца. Уайльду это чувство совсем не нравилось: оно ясно указывало на то, что Мэри Джейн Джеймс по-прежнему не на её палубе, и это указывало также на то, что её судьба Уайльда задевала. Ему хотелось бы спасти как можно больше людей, хоть он и понимал, что шлюпок на всех не хватит — посадить бы половину! И его сердце отказывалось биться ровно, стоило ему подумать, что Мэри Джейн Джеймс не получит своего места.

«Приходите скорее, — мысленно заклинал он нерасторопную девушку, — приходите скорее и спасайтесь!»

— Женщины и дети! — кричал совсем рядом с ним Лайтоллер. — Женщины и дети!

Единственный радиотелеграфист кунардовского судна «Карпатия» — видавшей виды старушки, — Томас Коттэм, не ожидал от этой холодной безлунной ночи ничего особенного. Он стоял на мостике «Карпатии», широко расставив ноги, порядка нескольких десятков минут — так он пытался стряхнуть усталость. Томас Коттэм изредка позёвывал и поправлял воротничок и галстук — сегодня он уже чертовски устал и хотел бы лечь спать. Тем не менее, кое-какое дело заставило Томаса Коттэма отправиться в рубку и, усевшись за аппаратуру, обратиться к «Титанику», который как раз находился неподалёку.