На третий день жизни в деревне, когда Кирилл, грохоча ведром, отправился вслед за Василием к колодцу, Софья набралась смелости и спросила:

– Слушай, Ленка, а мужик-то твой где? В смысле муж, отец Кирилла.

– Нет мужа, – спокойно бросила Лена. – Разошлись. И давайте эту тему не поднимать, тетя Софья, тем более при Кирюше, он у меня впечатлительный. Всё спрашивал меня, почему у всех есть папа, а у него нет. Сейчас вроде смирился, не спрашивает.

Со скрипом открылась дверь и, на ходу разуваясь и громко сопя, Кирилл втащил ведро, наполовину заполненное холодной колодезной водой.

– Мам, я воды принес.

– Молодец, Кирюша, отдохни немного, – ответила Лена, надеясь только на то, что тетя Софья не станет продолжать начатый разговор, который по большому счету был пустым.

– Ой, а на ногах-то у тебя что! – тетя Софья поглядела на Кирилла и всплеснула руками. – У тебя ж ноги все мокрые! В чем ты ходишь-то? В валенках? Да как тебя мама в валенках отпускает-то? Ай-ай! Они же насквозь! И не просушили у печки? Разве можно тут в такой обуви? Скоро потеплеет, змеи повылазят.

Она сбегала к себе и под лай собаки вернулась обратно, неся целый тюк с детскими вещами, а главное – резиновые сапоги, целых две пары.

– Вот, от моих карапузов, им уже всё это мало, в сарае спрятано было. Прав был Василий, всё пригодилось. Носи на здоровье!

Сыновья тети Софьи, близнецы Вадим и Василий, жили в городе у сестры ее мужа, учились и к родителям приезжали только на каникулы и на лето. Как и все близнецы – а они родились у Софьи с Василием, когда тем уже было за тридцать, – они были со странностями. Так, по крайней мере, говорили люди. Странности вырисовались в нечто конкретное, когда братья пошли в школу. У Вадика был абсолютный слух, Вася прекрасно рисовал. После целой череды скандалов с мужем было решено после школы отправить их учиться в город, а не оставлять работать в колхозе. Вася и Вадик вот-вот готовились уйти в армию, и эта перспектива расставания на целых два года сильно беспокоила их мать.

Сапоги Кириллу пришлись впору, даже были немного велики. С ними чавкающая грязь подтаявшей дороги и огорода была не так страшна, как поначалу. Для него всё снова было как в холодной комнатке на прежнем месте жительства, будто не было переезда в новую квартиру вовсе, как и тамошних удобств в виде ванны и туалета. Снова начались вода из ведра, ежевечерняя беготня с тазами и стремление как можно быстрее, чтобы не замерзнуть, после помывки нырнуть под одеяло, наспех приведенный в порядок сарайчик за домом с вырытой под ним ямой. Выстиранные вещи висели прямо в доме, на веревке, протянутой от печи к большому гвоздю, вбитому над входом. Вечером, когда в печи догорали угли и Лена закрывала заслонку, в комнате устанавливалось сырое марево и окна запотевали.

По утрам Лена вскакивала рано, волнуясь, что проспала и нужно идти на работу. Причем осознать создавшееся положение и новое местоположение у нее получалось с трудом. Для этого ей нужно было встать, босиком по холодному деревянному полу пройти к незанавешенному окну и взглянуть на темный лес и светлый забор дома тети Софьи. Остальные дома в деревне мрачно чернели на фоне просыпающегося, поблескивающего звездами неба. Будить Кирилла она не спешила. Чтобы согреть чайник, нужно было растопить печь. Она экономила дрова: запас, что был найден в доме и в сарае, стремительно иссякал. Как и относительно небольшая сумма, имевшаяся у Лены. Соль, мука, спички, крупы, мыло – столько всего нужно было купить, чтобы хоть как-то обустроить быт. Лена терялась и не знала, с чего лучше начать.

– На работу тебе надо утроиться, Ленка, сейчас посевная скоро, народ требуется, да и в цехах и на транспортировке вечно народу не хватает. Мой Василий вон за двоих работает. Это сейчас у него отпуск да отгулы за сверхурочные. А там, гляди, до октября ни одного денька свободного, в огороде и то по ночам. Благо летом ночью не жарко и комарье не одолевает, – тетя Софья многозначительно топнула ногой, потом еще раз и еще. – Гляди, оттаивает, отходит земля потихоньку, огородик свой заведешь, уже легче будет. Это только поначалу тяжело, потом привыкнешь. И малец твой, как река да озеро отойдут, рыбу ловить будет.

– Не умеет он, никогда не ловил, без отца рос, а мне и некогда, и не думала даже о таком никогда.

– Научится, невелика наука, уже шесть лет ему, мужик растет. Василий тут отыскал удочки наших сорванцов, говорит, приладит там что-то и готово будет. А у нас тут и на реке поймать можно, там, пониже мостика. Мои щук да всякую мелочь тягали только так, крутить котлеты не успевала! Холодильников нет, так хранить не особо получится. Это тебе не город. И не поселок, до нас коммунизм еще не добрался, – Софья кашлянула, понимая, что произнесла вслух откровенную антисоветчину, которую стоило держать при себе. – Василий вялил, тоже хорошо. Давай, учи мальца, потом грибы начнутся, ягоды. Проживете, не дадим вам помереть с голодухи, справитесь. Правда, ягод у нас много, но Матвей с поселка с родней в этом лесу собирает, остальных и пришлых гоняет. Но лес большой, на всех хватит.

«Может, и вправду я всё усложняю, – подумала Лена. – Сама же убеждала себя, главное – крыша над головой есть, хозяйство небольшое, все живы и здоровы, а остальное приложится. А теперь скисла. А работа нужна, без нее здесь с ума сойти можно».

Пока у мамы были одни ожидания, Кирилл был озабочен совсем другим, как раз тем, о чем говорила тетя Софья. Каждый день он ходил к речке, чтобы удостовериться, не вскрылся ли еще лед. Озеро, вид на которое открывался с пригорка, местами уже начало вскрываться, особенно там, где в него впадали маленькие ручьи и крохотные ручейки, шедшие от родников. Он грезил тем, как будет ловить рыбу и приносить ее маме, свежую, не лежалую, не завернутую в серую магазинную оберточную бумагу. Самую настоящую рыбу, а не ту, которую мама покупала, по много раз замороженную, становившуюся после жарки сухой и слегка горьковатой.

– Ой, боюсь я за тебя, Кирюша, тут ведь змеи водятся, да и в речку упасть можешь.

– А ты не бойся, мама. Я, например, не боюсь змей, мне дядя Василий сказал, что ничего страшного, просто нельзя их трогать и наступать на них. Тогда они не нападут и не укусят, мама. А в речке неглубоко, там вот такая глубина, – Кирилл вытянул ладошку и показал себе чуть выше колена. Конечно, глубина речки была чуть больше, но Лена покачала головой и сделала вид, что со всем согласна.

На пригорке, внизу которого начиналось озеро, лежали перевернутые вверх дном лодки. Кирилл забирался на них и подолгу смотрел на береговую линию, разглядывая в ней проталины. На окрестных деревьях громко скандалили вороны. Он смотрел и на них и, казалось, не узнавал тех же самых серых ворон, которых видел много раз в Петрозаводске. Всё для него было по-новому – абсолютно всё.

Оставив Кирилла в доме за старшего, на следующий день с утра Лена отправилась вместе с Василием в поселок договариваться о работе в колхозе. Она заметно волновалась. Собираясь, она долго решала, стоит ли брать дипломы, спросят ли трудовую книжку, которая так и осталась в школе, где ее, должно быть, обыскались и уже успели уволить по статье как злостную прогульщицу. Во всяком случае, от директрисы она ожидала именно этого и даже смирилась с такой перспективой – бежать, так бежать, начинать всё с нуля, так начинать. На ходу Лена придумывала отговорку, которой можно было бы объяснить отсутствие трудовой книжки, и не нашла лучшего, как сказать при случае о сгоревшем документе и попросить завести новый. Но отговорка не потребовалась.

– Вот, Дмитрий Викторович, привел к тебе новую работницу, – Василий буквально втолкнул Лену в кабинет, оказавшийся обычной комнатой с длинным столом, заваленным бумагами, посредине. – Вы тут потолкуйте, а мне до бригады дойти надо, уже на собрание опаздываю.

– Как зовут? – не поднимая глаза от газеты, спросил Дмитрий Викторович.

Это был абсолютно седой мужчина, пятидесяти шести лет от роду, гладко выбритый, в заношенном светлом костюме, брюки которого были заправлены в кирзовые сапоги. Знаком он приказал Лене присесть на стул, а сам спокойно дочитывал газетную заметку. Его спокойствие передалось и Лене: она сидела и осматривалась, забыв обо всем придуманном по дороге.